Атаман
Шрифт:
Молчун понятливо вставил ключи в замок:
— И, правда, я лучше посижу.
— Правильно, — поддержал Атамана Самогон, — давай еще всю сотню туда приведем.
— Пошли уже, чего ждать? — Гаркуша рванулся на выход, но Атаман, обернувшись, удержал его за плечо.
— Ты куда? Команда что ли была?
— Так, пора же уже.
— Я скажу, когда пора. Нетерпеливый какой. Вон смотри на Николая — сидит себе и не дергается. — Самогон усмехнулся. — Так, а вот теперь пора.
Ручка на воротах медленно опустилась и поднялась — Витька подал условный сигнал. Атаман отпустил Гаркушу, и казаки
Никита Егорович поднял ладонь.
— Тихо, — одними губами проговорил он.
Казаки застыли перед двором Зинаиды. За железным листом ворот, выкрашенных густо-коричневым, раздался приглушенный бубнеж Беспалого и женский голос повыше, явно принадлежащий хозяйке. Самогон взялся за ручку, и как только она пошла на открывание, рванул дверь на себя. На него буквально вывалился не ожидавший такой резкости Беспалый. В руке он крепко сжимал бутылку с прозрачной жидкостью. За ним выглянула Зинаида. Увидев казаков, она растерялась и нелепо спросила: «Вам чего?»
Самогон ухватил Беспалого за руку и втолкнул перед собой во двор, посторонив и Меркушину. Та отшатнулась и на секунду, не больше, утратила присутствие духа.
— Вы чего, ребятки? — в следующий момент она уже пришла в себя и повысила голос, — чего это врываетесь в чужой двор? Как к себе домой. По какому праву?
В этот момент последним во двор вошел Атаман и закрыл за собой калитку:
— Привет, Зина.
— А, здравствуйте, — Зина перегородила забетонированную тропинку, ведущую в глубь широкого двора крепкой грудью.
Атаман с улыбкой огляделся. Небольшой кирпичный домик, где-то восемь на восемь, но с новыми пластиковыми окнами. Объемистый сарай в глубине двора, на пороге которого застыла любопытная белая курица. В стороне у забора — флигелек — летняя кухня с распахнутой дверью, вместо которой раскачивался на легком ветру тюль — занавеска.
— Ну что, Зина? — Жук повернулся к решительно упершей руки в бока хозяйке. — Мы тебя предупреждали?
— О чем это?
— О том, что не позволим самогонный притон тут устраивать.
— Что-то не помню такого, — Зинаида скинула руки в карманы передника. — А я и не устраиваю.
Колька поднял руку старательно отворачивающегося Беспалого с зажатой в ней бутылкой:
— А это что? Божья роса?
Меркушина уставилась на бутылку:
— Ну, моя, ну и что. Так уж жалко стало Витьку, вот и выделила на опохмелку. Болеет же человек.
Атаман хмыкнул и перехватил поллитру у Беспалого.
— Это он тебе сказал?
— Зачем мне говорить? Я и так вижу. Болеет же человек, — она жалостливо заглянула в лицо Витьки, — правда же, Витюша?
Витька еще больше скривился и демонстративно отвернулся от всех к забору.
— Ладно, хватит придуриваться, — Атаман согнал улыбку с лица, — сама выдашь аппарат или нам искать?
Она вдруг отбежала к летней кухне, развернулась на ее пороге и загородила проход, упершись руками в косяки:
— А не пущу. Вы что же, будете слабую женщину силой толкать? Я кричать буду.
Атаман обернулся к нетерпеливо переступающему Гаркуше.
— Давай за участковым. Раз по-хорошему не хочет, будем по-плохому. И не забудь напомнить, чтобы он
книжку штрафную захватил Меркушиной штраф выписывать. Сколько у нас штраф-то за незаконную предпринимательскую деятельность да еще и к тому же продажу несертифицированной спиртосодержащей продукции?Гаркуша, не торопясь, повернулся к выходу и взялся за ручку калитки.
— Тысяч десять зарядит, это если она еще сотрудничать со следствием будет.
Первым в открывшуюся калитку выскочил никем не удерживаемый Беспалый. Михаил тоже занес ногу через порог и… оглянулся.
Зинаида отпустила косяки и нерешительно двинулась к казакам, с интересом наблюдавшим за ней.
— Эй, Миша, ты куда?
Михаил равнодушно шагнул на улицу:
— Слышала же, за участковым.
Она приблизилась к Гаркуше и ухватила его за руку, оглядываясь на Атамана:
— Никита Егорович, ну что ты так сразу, за участковым. Неужто мы сами не договоримся?
Жук улыбнулся.
— Другой разговор. Отдашь аппарат?
Меркушина отпустила казака и тревожно оглянулась на Самогона:
— Мужики, ну вы сами посудите, как же мне на пенсию прожить? За дом заплати, продукты купи, а еще ж и одеться надо. И внучку гостинец купить. Я ведь еще не старая, — она поправила воротничок блузки, — а, казаки, давайте договоримся.
— У нас с тобой только один разговор может быть: о том, что прекращаешь продавать самогон. Нечего народ спаивать.
Меркушина вытерла несуществующую слезу и подняла преувеличенно робкий взгляд:
— Никита Егорович, ну я же не одна в станице торгую. Чего вы ко мне-то первой?
— Дойдет и до других очередь, — Колька натянул на груди едва не треснувшую рубашку, — всех под корень выведем.
Меркушина растерянно оглядела серьезные лица казаков:
— Ребята, а если я это, пообещаю, что только для себя гнать буду. Ну, там когда огород вскопают — расплачусь. А так продавать не буду. А? — Она переводила подернутый своевременной слезой взгляд с одного на другого.
Гаркуша вернулся и снова прикрыл за собой калитку.
Атаман оглянулся на казаков:
— Ну, как, казаки, поверим Зинаиде на первый раз.
Самогон засунул пальцы за ремень.
— Ну, не знаю. Что-то сомнительно, что бы она враз перевоспиталась.
— А ты что думаешь, Михаил?
Гаркуша задумчиво смерил взглядом поникшую и, несмотря на годы, все еще ладную фигурку Зинаиды:
— Можно попробовать. Будем раз в недельку к ней заглядывать — проверять. Если слово не сдержит, то тогда уже пощады не жди, — Михаил в упор посмотрел на Зинаиду, — придем с участковым. И аппарат конфискуем, и штраф выпишем, и пару плетей для порядка всыпем.
Атаман усмехнулся:
— Ну, как, Зинаида, устраивает тебя такой расклад?
Она быстро кивнула головой:
— Устраивает. Еще как устраивает. Дай вам Бог здоровьица, казачки. Я ведь завсегда за вас была. Разве ж не понимаю. Надо, надо в станице порядок наводить. Хорошее дело делаете. — Меркушина извлекла руки из передника и, взяв Атамана за локоть, слегка подтолкнула к выходу.
— Ну, ты, Зинаида, шустра, — восхитился он, — смотри, мы шутить не будем. Это мы сейчас такие добрые. В следующий раз, он правильно сказал, разговор будет другой.