Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)

— Я пришла сюда, чтобы задать тебе один вопрос.

— Слушаю.

— Когда ты говорил репортерам, что прибыл в Нью-Йорк, чтобы стать свидетелем фарса, какой фарс ты имел в виду?

Он громко расхохотался как человек, редко получающий возможность порадоваться неожиданности.

— Именно это я и люблю в тебе, Дагни. В настоящее время Нью-Йорк населяют семь миллионов человек. И из этих семи миллионов лишь ты одна поняла, что я имел в виду вовсе не скандальный развод Вейлей.

— Что же ты имел в виду?

— Твои предположения?

— Несчастье с Сан-Себастьяном.

— А вот это куда более интересно, чем какой-то там развод.

Безжалостным и торжественным тоном прокурора Дагни произнесла:

— Итак, ты сделал это осознанно, хладнокровно и преднамеренно.

— А тебе не кажется, что будет лучше, если ты снимешь пальто и сядешь?

Дагни поняла, что ошиблась, вложив в ответ слишком много чувства.

С презрением отвернувшись, она сняла пальто и отбросила его в сторону. Франсиско не поднялся, чтобы ей помочь. Дагни села в кресло. Он остался на полу, чуть поодаль, однако казалось, что он сидит у ее ног.

— Итак, что я сделал хладнокровно и преднамеренно? — спросил он.

— Провернул всю аферу с Сан-Себастьяном.

— И каковы же были мои намерения?

— Именно это мне и хотелось бы узнать.

Он усмехнулся, как если бы она попросила его на пальцах растолковать ей сложную, требующую целой жизни научную проблему.

— Ты знал, что рудники Сан-Себастьян не стоят ни гроша, — сказала она. — Ты знал это еще до того, как затеял это злосчастное дело.

— Тогда почему же я начал его?

— Только не надо рассказывать мне, что ты ничего не приобрел. Я знаю. Знаю, что ты потратил пятнадцать миллионов долларов. И, тем не менее, это было сделано с какой-то целью.

— А ты можешь представить себе мотив, способный заставить меня пойти на это?

— Нет. Не могу.

— Разве? Ты считаешь, что я располагаю великим умом, огромными знаниями и творческим потенциалом, и посему любое мое предприятие должно оказаться успешным. А потом утверждаешь, что у меня не было желания потрудиться на благо Мексиканской Народной Республики. Непонятно, тебе не кажется?

— Прежде чем покупать эти рудники, ты знал, что Мексикой правят грабители. Ты не был обязан стараться ради них.

— Совершенно верно.

— И тебе было плевать на мексиканское правительство, потому что…

— В этом ты ошибаешься.

— …потому что ты знал, что рано или поздно эти люди захватят твои рудники. Тебе нужно было нанести удар по твоим американским пайщикам.

— Ты права. — Франсиско смотрел на нее в упор, он не улыбался, голос его звучал искренне. Он добавил: — Но это лишь часть правды.

— А в чем она вся?

— Цель моя заключалась в другом.

— В чем же?

— А вот это ты должна сказать сама.

— Я как раз и пришла сюда, чтобы сказать тебе: я начинаю понимать твои цели.

Он улыбнулся:

— Если бы это было так, ты не пришла бы сюда.

— Ты прав. Я их не понимаю и, наверно, никогда не пойму. Я просто начинаю видеть их часть.

— Какую же?

— Ты исчерпал все известные формы падения и придумал себе новое развлечение, чтобы дурачить людей, подобных Джиму и его друзьям, чтобы смотреть на то, как они извиваются. Не знаю, какая разновидность пресыщенности и порока может позволить тебе наслаждаться такими вещами, но ты приехал в Нью-Йорк именно за этим, выбрав нужное время.

— Бесспорно, было бы интересно посмотреть, как они извиваются. В особенности твой братец Джеймс.

— Они — гнилые тупицы, но в данном случае единственным их преступлением было то, что они доверились тебе. Они поверили твоему имени и твоей чести.

И вновь лицо Франсиско стало искренним, и она поняла, что не ошиблась, когда он произнес:

— Да. Все верно. Я знаю.

— И тебе это доставляет радость?

— Нет. Мне это не приносит никакой радости.

Франсиско продолжал играть со своими шариками, рассеянно, безразлично, лениво делая бросок за броском. Она вдруг заметила безупречную точность прицела, искусство его рук. Легким движением кисти он посылал каменную капельку по ковру точно в центр другой капельки. Она попыталась представить себе его детство, вспомнила предсказания, согласно которым все, что делает он, будет сделано с высшей степенью совершенства.

— Нет, — проговорил Франсиско, — это отнюдь не доставляет мне удовольствия. Твой брат Джеймс со своими дружками ничего не смыслят в горнодобывающей промышленности. Они не разбираются и в том, как делают деньги. Они не считают нужным учиться. Они считают знания ненужными, а свои суждения несущественным. Они заметили мое появление в мире, и то, что я счел делом чести овладение знаниями. Они посчитали возможным довериться моей чести. Подобное доверие нельзя предать, не так ли?

— Так значит, ты сделал это преднамеренно?

— Это уж тебе решать. Об их доверии и моей чести заговорила именно ты. Я более не пользуюсь этими терминами… — Пожав плечами, он добавил: — Я и ломаного гроша не дам за твоего брата и его друзей. Теория их не нова, она просуществовала не один век. Однако она не обладает стопроцентной надежностью. Они просмотрели всего один пункт. И решили паразитировать на моей идее, предположив, что целью моего путешествия является приобретение состояния. Их расчеты основывались на том, что я намеревался сделать деньги на этих рудниках. Что, если это было не так?

— Тогда чего же ты добивался?

— Их это не интересовало. Они не спрашивали меня о целях, мотивах или желаниях, подобный интерес не является частью их теории.

— Если ты не собирался зарабатывать там деньги, какой другой мотив мог у тебя быть?

— Любой другой. Например, желание потратить их.

— Потратить деньги на полный и безусловный провал?

— Откуда я мог знать, что рудники эти полностью и абсолютно бесперспективны?

— Но как ты мог не знать об этом?

— Очень просто. Просто не задумывался.

— И ты начал новый проект, не обдумав его со всех сторон?

— Ну, не совсем так. Но что, если я просто ошибся? Я же всего лишь человек. Ну, допустил ошибку. Потерпел неудачу. Плохо поработал. — Он сделал резкое движение кистью: хрустальный шарик, искрясь, прокатился по полу, звучно ударившись в своего бурого собрата на противоположной стороне комнаты.

— Я не верю тебе, — сказала Дагни.

— Не веришь? Неужели у меня нет права на эту ныне признанную общечеловеческой черту? Неужели я обязан расплачиваться за все чужие ошибки, не имея права допустить свою собственную?