Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление (др. перевод)
Шрифт:
Это была третья ожидавшаяся Риарденом партия меди; две предыдущие доставлены не были: одна из компаний закрылась, другая ссылалась на независящие от нее обстоятельства.
Риарден урегулировал дело, не прерывая приема посетителей, не повысив голос, не обнаружив признаков напряжения, неуверенности или смятения; он действовал с безошибочной точностью офицера, попавшего вместе со своим подразделением под внезапный огонь — и Гвен Айвз, его секретарь, действовала как самый невозмутимый его помощник. Ей было уже под тридцать, и приятное, гармоничное лицо этой девушки чем-то напоминало безупречный образчик оборудования
Когда ситуация выправилась, она ограничилась единственным комментарием:
— Мистер Риарден, по-моему, мы должны попросить всех наших клиентов производить перевозки через «Таггерт Трансконтинентал».
— Я тоже подумываю об этом, — ответил Риарден и добавил: — Телеграфируйте Флемингу в Колорадо. Скажите ему, что я участвую в опционе на этот медный рудник.
Риарден вернулся за свой стол; он разговаривал со своим управляющим по одному телефону и коммерческим директором — по другому, сверяя даты и имеющиеся в наличии тонны руды — нельзя было позволить случаю или чужому небрежению устроить задержку в работе печей даже на один час: шла плавка металла последних рельсов для «Линии Джона Голта», когда раздался звонок, и голос мисс Айвз оповестил Риардена о том, что в приемной дожидается его собственная мать, настаивающая на немедленной встрече с сыном.
Риарден требовал от своих родных, чтобы они никогда не являлись на завод без предварительного уведомления. Он был рад тому, что его предприятие было им ненавистно, и они редко появлялись в его кабинете. И в данный момент он чувствовал сильнейшее желание выставить свою мать с территории, которую привык считать своей и только своей. Однако, сделав над собой усилие, большее, чем потребовалось ему на разрешение кризиса, вызванного катастрофой, он негромко ответил:
— Хорошо. Пусть войдет.
Матушка явилась в его кабинет в полной боевой готовности. Она огляделась вокруг так, словно бы понимала, что именно означает для него это помещение, и весьма сожалела о том, что в жизни его есть нечто более важное, чем ее собственная персона. Она долго ерзала в кресле, старательно пристраивая и перекладывая сумочку и перчатки, и при этом жужжала:
— Хороши это порядочки, когда родной матери приходится ожидать в прихожей и спрашивать у какой-то стенографистки разрешения увидеть собственного сына, который…
— Мама, у тебя важное дело? У меня сегодня нет ни минуты.
— Проблемы существуют не только у тебя. Конечно, у меня важное дело. Стала бы я ехать в такую даль, если бы оно не было важным?
— И в чем же оно заключается?
— Речь идет о Филиппе.
— Да?
— Филипп несчастен.
— Вот как?
— Он считает неправильным жить на твою милостыню и подачки, не имея за душой самостоятельно заработанного доллара.
— Хорошо! — проговорил Риарден с удивленной улыбкой. — Я все ожидал, что он, наконец, поймет это.
— Чувствительному человеку неприятно находиться в таком положении.
— Безусловно.
— Рада слышать, что ты согласен со мной. Поэтому
ты можешь сделать вот что: предоставить ему работу.— Что… что?
— Ты должен предоставить ему работу у себя на заводе — конечно, чистую, хорошую, за письменным столом и с собственным кабинетом, при хорошем жалованьи, подальше от твоих рабочих и вонючих печей.
Риарден понимал, что слышит эти слова собственными ушами, однако не мог поверить им.
— Мама, ты это серьезно?
— Безусловно. Мне известно, что именно этого он и хочет, только слишком горд, чтобы просить. Но если ты предложишь сам, причем так, как словно бы хочешь, чтобы он сделал тебе одолжение… тогда, я знаю, он с радостью согласится. Вот почему я должна была приехать к тебе сюда, чтобы он не догадался о моих намерениях.
Подобные вещи просто не укладывались в саму природу сознания Риардена. Мысли его сводились к одной-единственной, настолько очевидной, что не было понятно, как чьи-то глаза могут не заметить ее. Мысль вырвалась наружу в наивном восклицании.
— Но он ничего не понимает в сталеплавильном деле!
— А зачем ему это? Ему нужна просто работа.
— Но он не справится со своими обязанностями.
— Ему нужно добиться уверенности в себе и ощутить собственную значимость.
— Но от него не будет никакого толка.
— Он должен чувствовать себя необходимым.
— Здесь? Зачем он вообще может мне понадобиться?
— Ты же нанимаешь уйму всяких людей.
— Я нанимаю работников. Что может предложить мне он?
— Он ведь твой брат, правда?
— Какое это имеет отношение к делу?
Теперь уже она в свой черед онемела от потрясения. Какое-то мгновение мать и сын глядели друг на друга, словно разделенные межпланетным расстоянием.
— Он твой брат, — повторила она голосом граммофонной записи магическую формулу, в которой не могла допустить ни малейшего сомнения. — Ему необходимо положение. Ему нужно жалованье, чтобы он воспринимал получаемые им деньги как положенные ему, а не как подаяние.
— Как положенные ему? Но он не принесет мне и никеля.
— И ты думаешь в первую очередь об этом? О собственной выгоде? Я прошу тебя помочь брату, а ты прикидываешь, как заработать на нем, и не намереваешься помогать ему, если это не принесет тебе дохода… так?
Заметив выражение в глазах сына, она отвернулась и поспешно заговорила, возвысив голос.
— Да, конечно, ты помогаешь ему — как любому уличному попрошайке. Материальная помощь — вот что ты знаешь и понимаешь. А думал ли ты когда-нибудь о его духовных потребностях и о том, как влияет его положение на уважение Филиппа к себе самому? Он не хочет жить, как нищий. Он хочет быть независимым от тебя.
— Получая от меня в виде жалованья деньги, не заработанные собственным трудом, он не добьется независимости.
— Ты этого не заметишь. Тебя окружает достаточно людей, зарабатывающих для тебя деньги.
— Итак, ты просишь меня помочь инсценировать жульничество подобного рода?
— Не надо пользоваться такими словами.
— Если это не жульничество, то что же?
— Вот поэтому-то я и не могу разговаривать с тобой — потому что в тебе нет ничего человеческого. У тебя нет жалости, нет симпатии к родному брату, нет сочувствия к его переживаниям.