Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод)
Шрифт:
«Дагни Таггерт» — было по-прежнему написано на двери ее кабинета. Выражение лиц ее сотрудников, когда она появилась в холле, было таким, как у тонущих при виде спасительной веревки. Она увидела Эдди Уиллерса, стоявшего у письменного стола за стеклянной перегородкой; перед ним был какой-то человек. Эдди рванулся было к ней, но остановился; он производил впечатление заключенного. Дагни поприветствовала взглядом всех по очереди, улыбаясь мягко, как обреченным детям, потом пошла к столу Уиллерса.
Эдди наблюдал за тем, как она приближается, словно не видя больше ничего, однако
— Тяга? — говорил этот человек, голос его был грубым, отрывистым и вместе с тем гнусавым, назойливым. — с ней нет никаких проблем. Просто отмените…
— Привет, — негромко сказал Эдди, слегка улыбаясь, словно далекому видению.
Мужчина повернулся и взглянул на нее. У него была желтоватая кожа, вьющиеся волосы, жесткое лицо с помятыми чертами и отталкивающая красота, соответствующая эстетическим меркам темных уголков баров; мутные темные глаза были бесцветными, как стекло.
— Мисс Таггерт, — произнес Эдди звучным, строгим голосом, словно приучая этого человека к хорошим манерам, ему не знакомым, — позвольте представить вам мистера Мейгса.
— Здрас-сьте, — равнодушно протянул мужчина, потом повернулся к Уиллерсу и продолжал так, словно ее здесь не было: — Просто отмените рейсы «Кометы» на завтра и на вторник, а паровозы отправьте в Аризону для срочной перевозки грейпфрутов; подвижной состав снимете с транспортировки угля из Скрэнтона, как я уже говорил. Сейчас же отдайте необходимые распоряжения.
— Ты не сделаешь ничего подобного! — воскликнула Дагни, до того изумленная, что даже не могла возмутиться.
Мейгс взглянул на нее; если б его глаза могли что-то выражать, в них было бы удивление.
— Отдайте распоряжения, — равнодушно повторил он Эдди и вышел.
Эдди делал какие-то пометки на листе бумаги.
— Ты в своем уме? — спросила она.
Эдди, словно обессиленный после многочасовых побоев, поднял на нее глаза.
— Придется, Дагни, — сказал он мертвенным голосом.
— Кто он такой? — спросила она, указав на закрывшуюся за Мейгсом дверь.
— Объединитель.
— Что?
— Представитель из Вашингтона, осуществляет план объединения железных дорог.
— Что еще за объединение?
— Да как тебе сказать… О, погоди, Дагни, у тебя все хорошо? Не покалечилась? Это действительно была авиакатастрофа?
Она никогда не думала, как лицо Эдди будет стареть, но видела это сейчас — оно стало старым в тридцать пять лет, всего за месяц. Дело было не в складках или морщинах, оно оставалось прежним, во всех своих чертах, но на него легла тяжелая печать смирения, страдания и безнадежности.
Дагни улыбнулась мягко, уверенно, понимающе, не желая заниматься всеми проблемами сразу, и протянула руку:
— Ладно, Эдди. Здравствуй.
Он прижал ее руку к губам, чего не делал никогда раньше, но не дерзко или извинясь за что-то, а просто, по-дружески.
— Да, была авиакатастрофа, — сказала она, — и чтобы ты не волновался, скажу тебе правду: я не покалечилась, серьезных повреждений не получила. Но журналистам и всем остальным преподнесу другую историю. Так что помалкивай.
— Само
собой.— Связаться я ни с кем не могла, но не потому, что пострадала при крушении. Это все, Эдди, что могу сказать тебе сейчас. Не спрашивай, где я была и почему так долго не возвращалась.
— Не буду.
— Теперь объясни, что это за план объединения железных дорог.
— Это… Слушай, пусть объяснит Джим. Он скоро появится. Мне очень не хочется… разве что ты настаиваешь, — добавил он, вспомнив о дисциплине.
— Понимаю, что не хочется. Только скажи, правильно ли я поняла объединителя: он требует, чтобы ты отменил два рейса «Кометы», чтобы послать паровозы вывозить из Аризоны грейпфруты?
— Да.
— И отменил отправку состава с углем, чтобы получить вагоны для грейпфрутов?
— Да.
— Для грейпфрутов?
— Именно так.
— Почему?
— Дагни, слово «почему» уже вышло из употребления.
Чуть помолчав, она спросила:
— О причине догадываешься?
— Мне догадываться не нужно. Я ее знаю.
— Так в чем же она?
— Состав формируется для братьев Смэзерс. Год назад они купили фруктовое ранчо в Аризоне у человека, который обанкротился после принятия Закона об уравнивании возможностей. Этот человек владел ранчо тридцать лет. Братья Смэзерс до прошлого года выпускали доски для игры в вещевую лотерею. Ранчо они купили, получив займ в Вашингтоне по проекту помощи районам массовой безработицы, таких как Аризона. У этих братьев есть в Вашингтоне друзья.
— И что?
— Дагни, это знают все. Знают, как нарушались в последние три недели расписания поездов, и почему одни районы и грузоотправители получают транспорт, а другие нет. Но говорить, что мы это знаем, нам не положено. Нам надлежит делать вид, что любое решение принимается ради общего блага и что общее благо нью-йоркцев требует доставки громадного количества грейпфрутов. — Чуть помолчав, Эдди добавил: — Объединитель — единственный арбитр общего блага и единственная власть над распределением локомотивов и подвижного состава на всех железных дорогах страны.
Наступила минута молчания.
— Понятно, — сказала Дагни. И, чуть погодя, спросила:
— Что с уинстонским туннелем?
— Работы прекращены. Три недели назад. Поезда не откопаны. Техника вышла из строя.
— Что с восстановлением старой ветки, огибающей туннель?
— Дело отложено в долгий ящик.
— Так у нас нет никакого трансконтинентального движения?
Эдди странно посмотрел на нее.
— Есть, — ответил он с ожесточением.
— Через окружной путь «Канзас Вестерн»?
— Нет.
— Эдди, что тут произошло за последний месяц?
Он улыбнулся так, словно признавался в чем-то постыдном.
— В последний месяц мы делали деньги.
Дагни увидела, как открылась дверь и вошел Джеймс Таггерт в сопровождении мистера Мейгса.
— Эдди, — спросила она, — хочешь присутствовать на этом совещании? Или предпочтешь уйти?
— Нет, хочу присутствовать.
Лицо Джеймса походило на скомканный лист бумаги, хотя морщин на его дряблой коже не прибавилось.