Атланта в Калидоне

Тема бунта против миропорядка (богов) беспокоила Суинберна, тревожит она и героев. Всех, кроме Мелеагра. Он — пример внутреннего спокойствия и готовности встретить гибель. Но разве гибель ждет не всех? Остальные персонажи действуют так, как будто способны обмануть судьбу.

Здесь в игру вступает последний, роковой персонаж. Девица Аталанта, выкормленная медведицей в диком лесу и оставшаяся дикаркой, девственница Артемиды, приглашенная именно с целью умилостивить богиню. Не отличаясь особым умом и чуткостью, она принимает как должное поклонение Мелеагра, не замечая до времени клубка бедствий, завязанного самим ее появлением. Собственно, и в дальнейшем эта девица ничем замечательным не отличилась, а в конце жизни вообще была превращена в львицу за нечестие перед богами. По-видимому, она есть просто орудие высших сил, неспособное к самостоятельным поступкам.

Ее знать Этолии встречает с еще большей злобой: Надеть ей жертвенный венок и перерезать горло, Кровь выпустить и дух — такою жертвой смогут Мужи добиться помощи богов, хранителей удачи; Живая ж бесполезна, будь она бутоном На клумбе или спелым, сладким фруктом, Созревшим для услады ртов мужских и ласк, Иль хоть носи она копьё и тяжкий щит. Скорей корова рогом одолеть быка сумеет, Поборет жениха невеста или бога — человек. Такую же я вижу здесь нелепость: всякой вещи 950 Свой путь — одно изменишь — и испортишь всё!

Аталанта ошарашена враждебностью тех, кто, собственно, ее и приглашал. С обидой она рассказывает о тяготах своего служения богине охотников, и предлагает желающим поменяться ролями:

Что я сказать ещё должна? Клянусь вам, Богами света, телом девичьим своим, Любою клятвой, что скуёт язык и волю злую: Я не горда и не высокоумна, Короны не желаю, славы и трофеев; Вы тут пируйте, жуйте, объедайтесь, Орите и без музыки скачите сыто, Наполнив воздух диким пеньем, рвите струны, В цимбалы бейте, колотите, как безумцы, Перебирая непослушными ногами, 1020 Одни; к вам не приду, но помолившись, Богам воздав дарами за щедроты, Уйду; меня здесь больше не увидят. Зачем же вам освистывать меня, Стыдить за жизнь мою, как если бы она Завидна вам была, а я ворую славу И имя доброе у вас…

Перессорившись, все отправляются на охоту за вепрем. Охота удачна — Аталанта и Мелеагр поразили зверя. Но тут-то и разражается гроза:

Знай, что при разделе окровавленной добычи Со спором громким твои братья предложили Кабанью голову и устрашающую шкуру Оставить как святыню, чудо в Калидоне; И многие к тому склонились, но твой сын, Могучими руками обхватив объём волос, Швырнул со стуком ту бесформенную кучу Под ноги девы, говоря: «Твоя, а не моя, добыча, Твоей рукою, для тебя она была убита, И все хвалы тебе назначил Бог»; и засмеялась 1530 Она, как утром, что пришло на смену ночи Священной, небо улыбается, краснеет (…) И прочь пошла она. Тут крикнул кто — то: «Эй, Неужто губы аркадянка всем нам прострелила, Из — за девчонки всем лишиться нам добычи!» Тут все за ней гурьбою поскакали, злобясь, Сорвав с её волос цветочную корону, тотчас Отняли шкуру вепря, всячески позоря, Лишь Мелеагр, как лев ручной, хозяйку защищая, На них напал, остановил и, как пожар лесной, Крушил и разгонял, ударов много получая; а она 1550 Не подняла руки и не вмешалась: и Плексипп, Крича: «Вот за любовь, дружок, расплата», На Мелеагра ринулся, но тот копьём преострым Пробил ему и рот и щёки; и тогда Токсей Напал без крика, говоря ударом; но слова копья Напрасны были, хоть злобны, и землю Сотряс он, падая, в бок получив удар, И пена лошади его обрызгала лицо убийцы, Лицо твоего сына запятнала; недвижимы, Безгласны стали павшие. Сказал тогда Эйней, Что в гибели они своей повинны сами, небо Разгневав глупостью; дразнящие судьбу падут…

Итак, злобные дяди Мелеагра нашли повод выступить против него и сами пали в развязанной ссоре. И тут Алфея наконец находит повод наказать сына за непослушание:

Но вы возрадуйтесь, о Фестия сыны, Дрова такие бросим в ваш костер последний, Каких нет у царей; такой зажжём мы пламень, 1590 Что маслом не усилить, не раздуть дыханьем, Вином не оживить; оно ценней, чем злато, Дороже тысячи людей живущих.

Убитый зверь нанес урон больший, чем вытоптанные посевы. Вытоптана вся династия Этолии! Как говорится, «бог поругаем не бывает», и Артемида нашла способ отомстить за нежелание поддерживать ее культ. Неважно, что Мелеагр поклоняется ее жрице — он член царского рода, и ответит за дела отца, раз того не удалось достать. Жребий брошен, и Мелеагру не удалось избежать общей участи людской. Но он и в смерти не ропщет:

Блаженный царь Эйней, взгляни на сына, Чужой виной виновного, и грех Принявшего за гибель своих близких; Их кровь пролив, я умираю, и моя 2190 Кровь с нею так смешалась нераздельно, Что смерть от родичей меня не отличит. Всё ж с чистым сердцем и руками умираю, И без позора; ты же сохрани любовь ко мне, Меня приветь, и приноси мне жертвы, Как всем умершим, ибо часто лучший Страдает там; однако я без страха Иду туда, где страха быть не может, Твою любовь храня и доброе участье, Отец, среди загробных мрачных мест.

Зато мучения матери достигают предела. Удовлетворение от мести сменяется раскаянием и страхом. Многообразно она выражает горе по погибшим, по впустую проведенной жизни:

Мой дух сам на себя восстал, и ныне я Кричу от этих бед из глубины души моей, 1710 Что сносит боль и зло, и дни страданий, И эту жизнь — неизгладимое бессилье. Слаба, слаба, исполнена позора; и дыханье Моё мне тошно, и весь мир, и яростные боги. Где искупление? Что исцелит меня? Вернёт Мне силу ног и цвет лица? Трава какая Даст мне покой? А излеченье? А свободу? Какое снадобье, питьё какое, боги, ныне Меня сравняет с вами или со зверьми, Что жрут, деля добычу со спокойным сердцем? Мы видим их, но сами мы не можем Вести жизнь как у тех природных тварей, Что существуют по привычному закону, Бездумно веселясь; а мы больны, Смеясь иль плача, равно слепы, знанье Теряем, свет лица и благородство сердца, И руки слабы, и рассудок; каждый день Грешим, и жаждем пищи, в злобе умираем. Безумье вы послали нам, а не здоровье, Грехи — за что, не знаем мы; и смерть Возмездьем за грехи, внезапную погибель. Что нам сказать теперь? Что нам пошлёте?

Как и положено, трагедия заканчивается морем слез. Судьбы исполнились, и много ли разницы — бунтовать или смиряться?

Кто восстаёт на богов? Не сбить их, не сделать им зла. Кто же связать их готов? Что за сила им вред нанесла? Не достать мечом их голов, 2320 Их власть прочней, чем скала…

Но, почему же не бунтовать, когда покорность не приносит плодов, и мойры все равно обманут и уведут в царство духов…

Часть 2: Вокруг текста

Автор, английский «викторианский» поэт, воображением своим жил скорее в эпоху

Эллады и Рима, чем в скучную пору промышленной революции. Он даже писал стихи на древнегреческом. Но, как и для всех нас, та эпоха была для него лишь отзвуком, знанием книжным и отвлеченным. Подчеркнем, что любое истолкование мифа, данное нашим современником, является вторичным и фантастичным. Собственно, даже Гомер и

Гесиод жили тысячу лет спустя создания этих историй, и даже до них они наверняка дошли в измененном и трижды перетолкованном виде.

Поэтому при чтении можно либо оценивать произведение per se, сознавая его литературную условность, либо — попытаться понять, что значил миф, положенный в его основу. Или что может он значить для нас — вряд ли можно угадать, что вкладывали его создатели 3000 лет назад…

1. Итак: жил-был царь Этолийский. Страна эта — очень маленькая по российским меркам область на севере Греции, у побережья. И забыл тот царь принести жертвы богине Артемиде, за что та наслала бедствие…

Сразу же возникает вопрос: как это царь мог «забыть» ритуалы, тем более что порядок жертвоприношений определялся не царями, а жрецами? Не вероятнее ли, что в той стране культ Артемиды не поддерживался? Возможно ли такое?

Действительно, по данным историков, Артемида и Аполлон — не исконно греческие боги, их культ (а это существа парные, брат и сестра, мужское и женское божества) был принесен с Востока. Мифы указывают и место их «проникновения» — остров Делос, у берегов Малой Азии. Так что вполне вероятно, что в северо-западную Этолию культ дошел не сразу. И тут надо отдать должное проницательности Суинберна — в пьесе очень реалистически воспроизводится процесс инфильтрации новой религии в среду, уже занятую «традиционными верованиями» (так сейчас выражаются православные батюшки). А именно: сначала вера распространяется среди «низов» (гимны Артемиде поют девушки-селянки, охотники…) и людей, как-то выходивших за пределы влияния собственной культуры (царский сын Мелеагр, плававший в Колхиду за Золотым руном и вообще многие страны повидавший). «Элита» же держится привычных убеждений — или скорее, способов управления массами — и новое яростно преследует.