«Атлантида» вышла в океан

Маккензи долго сидел у аппарата, пыхтя сигарой и бормоча что-то под нос, перебирал безостановочно текущую ленту, что-то записывал в блокнот. То и дело он подзывал боя и вручал ему синий телеграфный бланк, густо исписанный крупным, властным почерком.

Полученные сообщения не радовали Маккензи. На палубу он поднялся мрачный и злой, грубо обругал стюарда, принесшего ему не лимонный, а апельсиновый сок. Но, увидев Шмелева и Холмера, взял себя в руки, заулыбался.

— Привет ранним пташкам. Я уверен, вы уже сделали сегодня кучу дел. Наш друг Шмелев подготовил пару антиамериканских заговоров в Южной Америке, а ты, Генри, перебросил в Советский Союз полдюжины шпионов. Ха! Ха! Ха! — Маккензи залился смехом, от которого задрожали чашки на подносе.

Холмер продолжал молча курить и даже отвернулся. Шмелев со вздохом отложил книгу и вступил в разговор:

— Ну так как, Грегор, какие новости в телеграфном зале? Расскажите, что волнует мир?

— Мир волнует замечательная находка, которую мы сделали в Австралии,— решительно заявил Маккензи,— и когда я говорю «мы», то имею в виду не этого старого болвана Даусона и даже не такое светило, как Вудвард, и даже не себя, а вас. Потому, что именно вам — полномочной комиссии Объединенных Наций будет принадлежать великая честь, взяв за ручку, ввести в науку, в историю человечества самого замечательного человека — Первого на земле! Не знаю, как вы, а я хочу предложить ему такое имя — шмехолем. А? Что вы на это скажете? Шмехолем — Шмелев, Холмер, Левер, Маккензи. Шмехолем! Наши имена будут навсегда, если вы разрешите присоединить к вам мою скромную персону, высечены золотом в скрижалях истории!

Маккензи выжидательно посмотрел на своих коллег. Первым нарушил молчание Холмер.

— Не валяйте дурака, Грегор. С вашей идеей не в скрижали истории попадешь, а в сатирические куплеты. Шмехолем! Вы долго думали над этим названием? Шмехолем! — Холмер презрительно фыркнул.— И вообще,— продолжал он,— название уже придумано — австралоантроп. Это официальное предложение Шмелева и мое. Прошу его и считать за таковое. Если вы не возражаете, то именно так мы назовем первого человека на земле...

Шмелев усмехнулся.

— Да, Грегор, название ваше не очень удачное. Речь все же идет о научном открытии, а не о названии торговой фирмы. И наши имена здесь большого значения не имеют.

Разговор прервал Левер. Как всегда, старомодно-элегантный, благоухающий, он стоял с ракеткой в руке и улыбался.

— Что касается австралоантропа, я — за.

— Левер, садитесь-ка сюда, есть о чем потолковать,— хмуро пригласил своего коллегу Холмер,— теннис от вас не убежит.

Левер вздохнул, спрятал ракетку под стол и придвинул свой шезлонг.

— Вот что, Грегор,— заговорил Шмелев,— ко мне явился представитель агентства ЮПИ и заявил, что разные газеты по-разному освещают историю вашей находки. Он просил дать им официальную, как он выразился, версию. Ну, очерк, что ли, или интервью. Я отправил его к вам, поскольку все это вам известно, надо полагать, лучше, чем нам...

— Правильно,— Маккензи вытащил из кармана несколько смятых листков.— Он был у меня. Я сказал, что напишу, как он просил, «популярную статью». Он даже обещал заплатить за каждую строчку. Поэтому я написал побольше.— Маккензи захохотал.— Но сначала хочу прочесть вам.

— Не нужно,— запротестовал Шмелев.— Это же ваше открытие. Вы знаете все подробности...

— Нет нет,— замахал рукой австралиец,— это уже всеобщее открытие. Вы все это знаете, но я все же хочу, чтоб вы послушали, как я излагаю это для печати. В конце концов вы назначены комитетом а не я...

Шмелев молча пожал плечами.

— Давай, Грегор.— Левер с тоской поглядел на теннисный корт.

— Так вот — начал Маккензи.— Пилтдоун — небольшой городишко. У меня там поблизости кое-какая недвижимость и...

— ...И десяток миллионов овец,— подал реплику Левер.

— Да перестань ты в конце концов! — Австралиец метнул на него яростный взор.— Так вот, живет там некий юрист. Между прочим, очень хороший. Когда-то он вел мои дела в Мельбурне, а теперь ушел на покой и занимается иногда местными делишками, Чарльз Даусон его зовут, Он вообще талантливый человек: прекрасно рисует, играет на скрипке, увлекается химией, астрономией, целую обсерваторию и химическую лабораторию у себя в доме построил. Но особенно он влюблен в палеонтологию. Не раз успешно занимался расколками в Африке, в Азии, на Яве. У него имеется отличная коллекции окаменелостей.

Словом, ехал он ко мне в имение,— я прошу его иногда посматривать там за управляющим — порядочным жуликом...

— Ну к чему об этом в заявлении для печати? — Холмер поморщился.

— Это не заявление, а популярный рассказ,— огрызнулся Маккензи.— Так вот, ехал этот Даусон и вдруг видит, что полевая дорога во многих местах покрыта коричневыми камнями, которых он раньше в этих местах не видел. Встретил двуколку, с которой рабочие сбрасывали на дорогу гравий. Выяснилось, что невдалеке есть маленький песчаный карьер, где добывают песок и гравий для дорожного строительства. Иногда, если есть время, рабочие благоустраивают и эту полевую дорогу, по которой гравий возят к шоссе.

Даусон парень опытный. Он сразу понял, что здесь могут быть любопытные находки, и стал частенько наведываться в карьер, а сам попросил рабочих поглядывать, не найдется ли чего интересного.

Однажды они выкопали ему какую-то трудноопределимую кость, потом что-то напоминавшее кусок черепа. В конце концов и сам Даусон сделал открытие.

В тот день рабочие ушли пораньше. Была суббота, и никто не мешал Даусону в свое удовольствие копаться в карьере. Последнее время этот старый фанатик приезжал туда с утра и торчал весь день, захватив с собой завтрак и обед.

Он нашел там, вообще-то говоря, немало интересного. В тот день ему попалась прекрасно сохранившаяся кость.

Не ожидая утра, этот сумасшедший прямо ночью позвонил мне и доктору Артуру Вудварду и начал кричать, что он обнаружил мамонта. Как он потом признался, он хотел, чтоб мы приехали, и думал, что на крючок мамонта мы попадемся скорей.

На следующий день мы сели с Артуром в самолет, и к вечеру уже были на месте. Даусон отвез нас в карьер (это, действительно, недалеко от моего имения) и все сам показал. Место прелюбопытнейшее! Прямо как на золотом прииске — нас, антропологов, разумеется,— на каждом шагу ожидают самородки.

Одним словом, приехали мы взглянуть на эту дурацкую кость (принадлежавшую, как оказалось, динозавру), а остались на неделю. И вот восемнадцатого августа, пока я копался в одном конце карьера, слышу в другом — дикий вопль. Можно было подумать, что там появился живой динозавр. Я — туда. Мне навстречу — оба мои почтенные коллеги. Даусон потрясает найденной челюстью, как Самсон в битве с филистимлянами. За ним, подобно горному козлу, скачет Вудвард.

Челюсть действительно исключительная,— воскликнул Маккензи,— вы видели муляж. Хоть она и схожа с обезьяньей или, вернее, с челюстью палеопитека, но плоская поверхность двух сохранившихся зубов не вызывает сомнений — челюсть человеческая.