Атлантида

«Дорогой друг, доктор Оллантаг!

Вам, конечно, куда более известно обо мне от других, нежели от меня самого. Ведь это первое письмо, что я пишу в Границ. Прочтете ли Вы его с прежним дружеским расположением или, пожав плечами, как порой имеете обыкновение делать, швырнете в корзину для бумаг?

Но Вы должны знать, что мое неожиданное исчезновение перед знаменательным днем из поля Вашего зрения ни в коей мере не было предательским бегством. И пусть почтовый штемпель на конверте подтвердит Вам это. Я все еще в Давосе, и мне придется задержаться тут до весны.

Мне сообщили, что Вальтер Хербст умер вскоре после моего отъезда. Когда я думаю о нем и об остальных обитателях садоводства, передо мной снова встает вся драматическая коллизия «Гамлета» и страшный мстительный дух. Ох уж это открытие профессора Траутфеттера!

Подозревает ли он о том, к чему он прикоснулся, какую грозную силу пробудил от сна и освободил от оков? Чем дальше я отхожу от летнего наваждения в Границе, тем более убеждаюсь, что грозный дух убитого короля еще не насытился своей местью. Слишком опасной была затея вызвать его из небытия, вдохнуть в него жизнь нашей игрой и, следовательно, навлечь на себя его гнев: еще немного, и я — всего лишь постановщик пьесы, — как и главные ее герои, поплатился бы жизнью за свое любопытство.

Меня охватывает ужас, стоит мне вспомнить об этом.

Вычеркните эти строки, доктор Оллантаг! Они написаны под влиянием температуры, которая пока еще не опускается у меня до нормы.

Не могли бы Вы передать мой почтительнейший поклон Его светлости? Хотя я вполне допускаю, что из-за неприятного осадка, оставшегося у него в душе после всех оказанных мне милостей, он вообще не пожелает ничего слышать обо мне, тем более что репутация моя за время моего отсутствия стала, вероятно, вследствие неизбежных толков и слухов весьма неясной и противоречивой.

Правда ли, что принцесса Дитта вышла замуж? Говорят, будто она стала супругой английского принца.

Но если я теперь уже очень далек от пережитого в Границе, то от «Гамлета» мне никак не удается избавиться. К примеру, я узнал, что еще до Шекспира существовал «Пра-Гамлет». Он был написан Кидом [154] и с успехом исполнялся на сцене. Но известны и более ранние обработки этого материала. Исходного текста, как и шекспировского текста «Гамлета», не существует. Кой-кому это даже дает повод отрицать авторство Шекспира: некий Мере не указывает в 1598 году «Гамлета» в числе его произведений.

154

Кид Томас (1558–1594) — английский драматург.

Искажения, говорят нам ученые мужи, постоянно вносившиеся в текст, не смогли все же его уничтожить. В этом, добавляют они, главное доказательство его бессмертного величия.

Но «Гамлет», от которого нам остались одни обломки, без сомнения, был творением самого Шекспира! Первоначальный текст разрушали, как только могли: сокращенными постановками, переработками, перестановкой сцен, изменением имен, дилетантским и бессовестным латанием образовавшихся дыр, актерскими вставками и прочим. Единственное, что говорит в пользу Шекспира и его авторства, это нерушимая печать его гениальности.

Если бы сохранился «Гамлет» Кида, мы располагали бы самым надежным доказательством мятежа Гамлета, который только рассеянное тупоумие могло приписать Лаэрту.

А если Вы, дорогой друг, обратитесь к истокам Гамлета, к «Истории Гамлета», к Саксу Грамматику [155] и «Трагическим историям» Бельфоре, [156] то Вы обнаружите там Гамлета, который притворяется безумным, чтобы выглядеть безобидным и избегнуть опасных ловушек того, кто имеет в отношении него те же намерения, что и в отношении его отца, Гамлета, который одержим жаждой мести в той же мере, в какой и стремлением вернуть украденный трон.

155

Сакс Грамматик (1150–1206?) — датский историк и поэт.

156

Бельфоре Франсуа (1530–1583) — французский писатель.

Отправленный в Англию, чтобы там погибнуть, он неожиданно возвращается в Данию и входит в зал, где король Фенго (Клавдий) устроил по нему грандиозную тризну.

И те, кто пировал на его тризне, поднимают теперь чаши в честь его возвращения.

«Я покараю Клавдия как своего подданного», — говорил Гамлет чуть раньше. А теперь, перед тем как отрубить ему голову, он обращается к нему: «Ты видишь перед собой Гамлета, вооруженного копьем, которое затачивалось уже давно». Разве это не указывает на тайно готовившийся мятеж?

А того, что могло бы послужить прообразом Лаэрта и его бунта, мы не найдем ни в одном из источников.

А Эльсинор принц в «Истории Гамлета» предает огню.

Впрочем, пора остановиться, а не то Вы получите вместо дружеского послания ученый трактат.

Кланяйтесь от меня ректору Траутфеттеру!

Когда я, уже совсем больной, покидал вместе с моим другом Рейманом Границ и говорил последнее «прощай» наваждению летней ночи, я услыхал, как над площадью прозвучали его решительные слова: «И все же в мятеже Лаэрта есть своя правота! А впрочем, — добавил этот столь чтимый мною ученый муж, — человек неохотно расстается с полюбившимися ему мыслями».

А я добавлю к этому: у заблуждений самая долгая жизнь.

Вы были так добры ко мне, доктор Оллантаг. После Жетро я не знаю никого, кто был бы мне предан столь верно и беззаветно, если не считать, конечно, мою жену. Но женская любовь и мужская дружба — отнюдь не одно и то же.

Жетро уже мертв. Он умер в силезском легочном санатории в Герберсдорфе.

Вы удивились бы, увидав меня. Я прибавил не пять и не десять, а целых тридцать фунтов. Я странным образом «раздался»: объем грудной клетки увеличился у меня на одну треть по сравнению с прежним. Сам я воспринимаю все это — несмотря на то, что у меня дети и все прочее — как наступление моей зрелости — зрелости, понимаемой не только как проявление физического возмужания.

От пятнадцати до двадцати пяти лет, то есть в пору юношества, человек подвержен самым тяжким и опасным жизненным кризисам.

Вы хотите знать о состоянии моего здоровья. Об этом свидетельствуют три Ваших письма, которые я, как, впрочем, и все остальные письма из Граница, оставил без ответа. Но тут я просто держал честное слово, которое дал своему врачу доктору Обердику во время кризиса. «Если вы хотите снова встать на ноги, вам следует оборвать все нити, связывающие вас с Границем. Если останется хоть одна, от лечения не будет никакого проку».

Сами видите, под какую строгую опеку я угодил.

И все-таки, вероятно, только благодаря этому я сейчас твердо стою на ногах.

«Пусть всесильная воля унесет прочь порожденные страстью стремления! Перетяни кровеносные сосуды, питающие их! Пробуди в себе новую, сильную волю! Сделай так и подчини этому всю свою жизнь! Триединство этой новой воли — здоровье, работа и независимость!»

Эти слова я записал как-то ночью в доме смотрителя в свой гамлетовский дневник. Они стали вехой и опорой моей vita nuova. [157]

157

Новая жизнь (ит.).