Атланты. Моя кругосветная жизнь

Дом Якира стал центром этого движения, и молодая семья Юлия Кима, жившая вместе с родителями, не могла и не хотела оставаться в стороне. Ира активно участвовала в распространении «самиздата», вместе с отцом, Юликом и своими новыми друзьями – Ларисой Богораз, Павлом Литвиновым, Натальей Горбаневской, Анатолием Марченко и другими – подписывала письма протеста, а с появлением в 1968 году первого в СССР неподцензурного правозащитного информационного бюллетеня «Хроника текущих событий» приняла прямое участие в ее подготовке и издании, осуществляя, в частности, связь с Украиной. В 1969 году ее исключили из института. В 72-м арестовали Петра Якира. Иру тоже таскали на допросы, где следователи, зная о ее беременности, всячески издевались над ней, стараясь «расколоть». Судя по ее рассказам, в ход пускалось все – от запугивания и самых грязных провокаций до прямых побоев. Ира выстояла, оказавшись более стойкой, чем ее отец. Однако выпавшие на ее долю испытания не могли не подорвать ее здоровья. Кстати, много лет спустя, уже в 1996 году, она недолгое время работала в Думе и однажды в думской столовой неожиданно лицом к лицу встретилась со следователем, который ее допрашивал…

В 1973 году у Кимов родилась дочь Наташа. К этому времени Юлий был уже весьма популярным драматургом. Его пьесы шли по всей стране. Однако после ареста Петра Якира, как уже упоминалось, потерял работу и вынужден был, чтобы прокормить семью, писать к фильмам и спектаклям песни под псевдонимом «Ю. Михайлов».

Мы познакомились и подружились с Кимами примерно с середины 70-х в Пярну, где вместе проводили отпускное время. Там в этот период жил Давид Самойлов и летом собиралась большая и шумная компания, в которую входили, кроме наших двух семейств, семья Володи Лукина, однокашника Кима по МГПИ имени Ленина, Наташа и Егор Мирза, Марк Харитонов, ставший впоследствии известным писателем, лауреатом Букеровской премии и французской Премии за лучшую эссеистическую книгу года, и многие другие.

В 1985 году Ира тяжело заболела. Одна операция следовала за другой. В 1996 году у нее обнаружили рак. Курсы облучения положения не улучшили. В 1997 году сам Ким перенес тяжелейший инфаркт. Инфаркт был обширный, и не сразу удалось его купировать. В связи с болезнью Юлика, главного кормильца семьи, возникли серьезные финансовые проблемы. В то же время Ире необходима была срочная операция, делать которую московские хирурги не решались. Пытаясь спасти жену, Юлий Ким принял израильское гражданство и вывез ее осенью 1998 года в Израиль. Однако было уже поздно. Проведя полгода в больнице, Ира умерла в мае 99-го.

Была она на редкость талантливым и сердечным человеком. Сколько я ее помню, она все время кого-то опекала, кому-то помогала и никогда не жаловалась. В советские времена ей со своей одиозной фамилией не удавалось работать подолгу на одном месте, однако даже то недолгое время, когда она в 70-е годы работала под началом известного литературоведа и искусствоведа Ильи Зильберштейна и занималась архивами Блока и Белого в связи с подготовкой одного из томов «Литературного наследства», оказалось для нее плодотворным. Ей удалось разыскать, в частности, несколько неопубликованных стихотворений Блока. Главным же ее делом было активное участие в подготовке «самиздатовской» «Хроники текущих событий», а также в работе общественного Красного Креста и помощь семьям осужденных. Все, кому посчастливилось встречаться с ней в ее недолгой и полной испытаний жизни, не могли не почувствовать на себе незабываемого обаяния ее красоты и душевности.

Тогда, в ноябре 1996 года, обратно из Эйлата в Хайфу мы ехали вчетвером на автобусе долгим ночным рейсом. Автобус закладывал крутые виражи по горной дороге над Мертвым морем, и полная луна заглядывала в окна то слева, то справа. Бодрствующий Юлик неожиданно предложил мне послушать начало новой песни. Послушав его, я сказал, что мотив мне что-то напоминает. Это, впрочем, не помешало Юлику дописать песню, которую он с успехом показывал на всех наших концертах: «Дорогой длинною и ночью лунною с Эйлата в Хайфу через Тель-Авив».

Несмотря на растущую военную напряженность, дни, проведенные в Израиле, напомнили мне о чувстве собственного достоинства. Том чувстве, которое с детства тщательно вытравливалось во мне и моих сверстниках под пионерские барабаны и комсомольское хоровое пение, под победные марши сталинских парадов и пьяный мат глумящейся толпы. Нас не учили любить, учили только ненавидеть – классовых врагов, инородцев, абстракционистов, сионистов, уклонистов – всех, на кого в очередной раз направлен указующий перст. Жизнь моего поколения невозвратно потрачена в этом больном ненормальном обществе, пораженном паранойей всеобщей ненависти. Но я рад, что хотя бы в конце пути увидел мир, где, возможно, будут жить не ненавистью, а любовью.

Ах, Земля моя обретенная,Полыхание синевы,Левантийское море сонноеИ сухие пучки травы.Могендовиды, полумесяцы,Христианства святой огонь.На ладони она поместится,Если взять ее на ладонь.Ах, Земля, что была утраченаИ недавно возвращена,За которую кровью плаченоИ похоже, что не сполна.Мне работать на ней и сеять бы,Воротив молодую прыть,Только мне, как и Моисею, здесьНе придется уже пожить.Та Земля, что вдоль моря тянется,От которой отчалил Ной,Навсегда мне чужой останется,А для внуков моих родной.Обреченного человечестваПрорастающее зерно,Над которым пылает вечераНеразбавленное вино.

С Израилем связано немало удивительных историй, которые пересекаются с трагической историей Холокоста и героической историей борьбы за эти святые для евреев места. Одна из них закончилась на вершине горы Кармель, за стенами монастыря кармелитов. Речь идет о героическом человеке – Освальде Руфайзене. Еврейский мальчик, который родился в Польше, вместе с родителями в 39-м году бежал от гитлеровцев в Белоруссию и в 41-м, будучи молодым человеком, прекрасно зная немецкий язык, когда Вермахт захватили городок Мир, пошел работать переводчиком в полицию, выдав себя за немца. Он не был похож на еврея. Работая в полиции, Руфайзен помогал партизанам и спасал евреев от уничтожения. В 42-м году году он вывел в безопасное место триста человек из гетто, после чего сам вынужден был бежать. Руфайзен укрылся за стенами католического монастыря, принял христианство и уже после войны переехав в Израиль, в течение многих десятилетий был монахом кармелитского ордена. Самое интересное, что, являясь национальным героем Израиля, Руфайзен несколько лет судился с правительством этой страны, для того чтобы получить израильское гражданство, поскольку по вероисповеданию был католиком. Его многолетняя дружба с кардиналом Каролем Юзефом Войтылой, который затем стал папой римским Иоанном Павлом II, привела к тому, что Ватикан официально признал государство Израиль.

На вершине горы Кармель в монастыре Стэллы Марии, построенном еще крестоносцами, я встретился с монахами, которые помнят Освальда Руфайзена. Они показали мне и съемочной группе фильма «Атланты держат небо…» его монашескую келью. Немало материалов о брате Даниэле, таково было монашеское имя Руфайзена, хранится в музее Холокоста в мемориальном комплексе Яд ва-Шем. Ему посвящен роман известной писательницы Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». Повествование, правда, несколько отличается от реальности: в книге Улицкой главный герой погибает в автомобильной катастрофе, на самом же деле Руфайзен умер своей смертью в 1998 году. «Такой святой человек не мог погибнуть насильственной смертью», – заявил старый кармелитский монах, показывавший нам его келью. Он рассказал, что при погребении Руфайзена над ним читали и христианские поминальные молитвы, и кадиш. А над гробом плакали не только евреи, но и десятки христиан-арабов. Похоронили Руфайзена на христианском участке огромного кладбища в нижней части Хайфы на берегу моря. Нам с трудом удалось отыскать его заброшенную могилу, неприбранный вид которой вызывает обиду и грусть.

Среди израильских земельЦветные видит сныРуфайзен Освальд Даниэль,Герой былой войны.Евреев спас немало онИз выжженных галут,Но внуки тех, кто им спасен,К могиле не придут.Заброшенной могилы видМоим глазам не мил.Лежит еврейский кармелитСреди чужих могил,Меж желтой высохшей травойПод светом синевы.В далекой Польше он изгой,И здесь изгой, увы.В краю, где в этот час темно,Среди заморских стран,О нем снимается киноИ пишется роман.А здесь под белою стенойЗакат пылает, мглист,Лежит не признанный странойНаивный сионист.Среди ветхозаветных местЛежит он в тесноте,И почему-то сорван крестНа каменной плите,Где красно-белый, как ожог,От Кракова вдали,Отчизны маленький флажокВаляется в пыли.

В Хайфе несколько лет назад мне довелось побеседоватьь с крупным израильским религиозным философом и писателем, русскоязычным раввином, магистром математической логики Еврейского университета в Иерусалиме Менахемом-Михаэлем Гитиком, который подарил мне свою книгу «Где же был Бог во время Катастрофы?» Катастрофой в Израиле называют Холокост, в огне которого погибло почти шесть миллионов евреев.

На киот поглядываю косо,И не верю в ангельскую весть.Где был Бог во время Холокоста,Если он и вправду в мире есть?Русский, итальянский и еврейский,Где он был, незыблемый в веках,На полотнах, куполах и фрескахМедленно парящий в облаках.На вопрос ответить мне не простоНа местах бесчисленных могил,Где был Бог во время Холокоста,Если он и вправду где-то был?Я об этом думаю с тоскою,Ощущая с мертвыми родство.Если мог он допустить такое,Значит, вовсе не было его.На восходе или на закате,Для чего в молитвах и мечтах,От него все ждем мы благодати,Перед ним испытывая страх?