Атомка

Здесь было всего два окна: широкое, сзади сплошь заклеенное старыми снимками, что мешало дневному свету проникнуть внутрь, и небольшой прямоугольничек сбоку.

— К вам ведет только та дорога, по которой я приехала? Она единственная?

— Нет, подъехать можно откуда угодно, в том-то вся и проблема.

Эйлин быстро сняла с заднего окна несколько фотографий, создав себе таким образом нечто вроде наблюдательного пункта, и обернулась к гостье:

— Валери Дюпре, говоришь? А она ведь и впрямь, явившись сюда, назвалась Вероникой Дарсен. Ну и стерва! Обвела меня вокруг пальца, притворилась великой и отважной путешественницей, и как было не поверить: за спиной — рюкзак, с собой — палатка… — Эйлин выглянула в окошко. — Она устроилась тут неподалеку, у подножия скал, и сделала все, чтобы мне понравиться. О, это она умела! Однажды вечером мы… мы довольно много выпили, и постепенно она выудила у меня все, что я только могла рассказать о своих открытиях пятнадцатилетней давности… А когда я поняла, что меня провели, ее и след простыл… — Хозяйка фургона встала и налила себе стакан виски. — Девчонка была такая же способная, как я в свое время… Тебе плеснуть немножко?

Люси покачала головой. Она и сама то и дело посматривала, что там, снаружи, ей было не по себе тут, взаперти, когда с минуты на минуту может появиться Дассонвиль. Эйлин между тем глотнула виски и вытерла рот рукавом кофты.

— Говоришь, меня хотят убить? Слушай, а ведь неплохая идейка! И что, тут есть связь с тем… с тем, что я тогда девчонке рассказала? С этой давней историей?

Люси кивнула:

— Да. Думаю, все вертится именно вокруг вашего тогдашнего журналистского расследования проблем радиоактивности, а главное — вокруг документа, с которым вы ознакомились в архиве ВВС в тысяча девятьсот девяносто восьмом году: «NMX-9, TEX-1 and ARI-2 Evolution. Official Report…» Он пропал.

Эйлин, глядя в пол, ногой вернула на место отклеившийся край линолеума.

— Он был у меня. Я никогда никому не рассказывала о том, что тогда открыла. Мои открытия умерли вместе со мной, когда я попала в аварию. А когда я поселилась здесь, я уничтожила все документы, в том числе и этот… у меня много чего собралось за долгие годы. Я убила ребенка — остальное уже было не в счет. Я надеялась со временем забыть, но ничего не вышло: все осталось тут, в голове, все в ней отпечаталось навеки. Это как проклятие. — Бывшая журналистка взяла в руки ружье, распахнула дверь фургона, высунулась наружу и стала осматривать окрестности, продолжая говорить чуть громче: — Ты и та, другая, из газеты, вы приехали сюда и всколыхнули давние воспоминания. Забавное совпадение: она же была француженка, а мое расследование привело меня именно к французам. К настоящим чудовищам. Монстрам. Нелюдям.

Люси задело за живое. Она почувствовала, что вроде как у цели, что ее путешествие в Нью-Мексико окажется небесполезным.

— Расскажите мне о своих открытиях и об этих, как вы сказали, нелюдях. Без ваших свидетельств я не смогу продвинуться вперед и положить конец беспределу.

Эйлин заперла дверь на ключ, снова глотнула виски и стала рассматривать янтарные отблески, гулявшие по жидкости в стакане.

— Скажи-ка сначала, ты об экспериментах с лабораторными животными сороковых годов в Лос-Аламосе что-нибудь знаешь?

— В редакции, где вы когда-то работали, мне показали вашу старую статью. Ту, где на снимке военные выкапывают из-под земли тысячи свинцовых гробиков.

— Животных заставляли вдыхать воздух, зараженный плутонием, радием или полонием. Потом, через несколько дней, их сжигали или растворяли в кислоте и определяли процентное содержание радионуклидов в пепле или костях. Этим так называемым ученым хотелось разобраться в могуществе атома и понять, что происходит с обменом веществ в облученных организмах. — Они помолчали, Эйлин подняла перед собой стакан. — Атом… Здесь, в стакане со спиртным, больше атомов, чем стаканов воды во всех океанах мира… Ты хоть отдаешь себе в этом отчет? От того, сколько энергии высвобождается из одной-единственной такой крохотульки, можно просто с ума сойти! А как радиоактивность воздействует на живые организмы? Почему она разрушительна? Способна ли она в некоторых случаях исцелять живую клетку или придавать ей какие-то новые, особые возможности? Ответов нет. Атом молчит, и молчит сознательно. Атомы — из тех сил природы, вселенной, с которыми лучше не играть…

Эйлин Митганг несколько секунд всматривалась в гостью, отчего Люси стало совсем уж не по себе, потом журналистка встала, вытащила из своего лоскутного фотоодеяла один лоскуток и уставилась на него с таким видом, будто именно он пробудил в ней ностальгию.

— Когда в Лос-Аламосе затевали проект «Манхэттен», там были созданы три секции, связанные со здоровьем: медицинская, она несла ответственность за здоровье сотрудников; секция показателей здоровья, которая наблюдала за лабораториями и разрабатывала инструментарий для замеров облучения, и третья… О ней в то время не упоминали, но она-то нас и интересует.

— И что же это была за секция?

— Биологических исследований.

Биология… Люси машинально растерла себе плечи, от этого слова у нее побежали мурашки по коже, сразу вспомнился ужас, с которым пришлось столкнуться в глубине джунглей, когда она вела одно из предыдущих расследований [50] .

Фургон отапливался маленькой бензиновой печкой. Эйлин протянула гостье фотографию, отпечаток на глянцевой бумаге: темнокожий лет пятидесяти на костылях — правая нога ампутирована — с улыбкой смотрит в объектив.

50

См. роман Франка Тилье «ГАТАЦА» (или «Проект „Феникс“»).

— Он улыбается только потому, что не знает, какое зло пожирает его организм. У радиации нет ни вкуса, ни запаха, ее не увидеть — ни невооруженным глазом, ни даже вооруженным… — Эйлин скрипнула зубами. — Все, о чем я собираюсь тебе рассказать, чистая правда, каким бы чудовищным тебе это ни показалось. Ты готова выслушать?

— Я прилетела из Франции исключительно ради этого.

Митганг некоторое время сверлила ее взглядом, зрачки темных глаз бывшей журналистки были чуть белесыми, — наверное, у нее начиналась катаракта.

— Ладно, тогда слушай хорошенько. Пятого сентября тысяча девятьсот сорок пятого года, всего через три дня после того, как официальные представители правительства Японии подписали Акт о капитуляции, завершивший Вторую мировую войну, американские военные и ученые, собравшись в секретном научном центре Лос-Аламоса, работали над комплексной программой экспериментов над людьми [51] , предусматривавших введение им радиоактивных изотопов. Новая серия исследований должна была стать «плодом совместных согласованных действий, направленных на укрощение ядерной энергии».

51

Программа была утверждена еще в августе 1944 года; 3 ноября 1944 года в ходе медицинских экспериментов были впервые сделаны радиоактивные инъекции людям, а 25 марта 1945 года в Лос-Аламосе встретились три группы ученых, работавших при медицинской секции «Манхэттенского проекта», чтобы согласовать конкретный план действий. См.: http://gochs.info/p637.htm.

Эйлин рассказывала неторопливо, сопровождая каждое слово гримасой отвращения. Люси попыталась следить за тем, что происходит снаружи, но повествование ее захватывало, и она не могла оторвать глаз от рассказчицы.

— Ученые снабжали врачей радиоактивными препаратами, а врачи вводили их пациентам. Во главе этой части проекта, со стороны исследователей, стоял Поль Шеффер, в то время уже очень известный в мире французский специалист. Шеффер участвовал в создании циклотрона тридцать первого года [52] — ускорителя частиц, способного создавать радиоактивные изотопы, — и был одним из ученых, которые составили целую волну эмиграции из Европы в США в связи со все возрастающей мощью нацистской Германии. Эти ученые приняли участие в проекте «Манхэттен», надеясь выиграть гонки, связанные с созданием атомной бомбы.

52

Простейший циклотрон впервые был построен в 1931 году американскими физиками Э. Лоуренсом и С. Ливингстоном.

Старая женщина снова поглядела в окошко, скользнула взглядом по камешкам, катившимся по склону. Луговые собачки…

— Поль Шеффер был гением, но при этом — совершенным безумцем. Был убежден, что высвобождаемую из протонов и нейтронов энергию, ядерную энергию, можно использовать на благо человечества и что она способна даже излечивать раковых больных. Радиоактивность представлялась ему «заговоренной пулей», попадающей только в злокачественные клетки и уничтожающей их. Он лечил собственную мать, страдавшую тогда раком, пучком нейтронов из циклотрона. Иногда многое зависит от случая, и я думаю, что главное наше несчастье состояло в том, что здоровье его матери после облучения улучшилось и она прожила еще семнадцать лет. С тех пор у Поля Шеффера и появилась навязчивая идея о том, что необходимо изучать воздействие на организм радиоактивности, используемой в терапевтических целях. — Эйлин печально вздохнула — слишком все это было живо для нее — и посмотрела на фотографию темнокожего, снятую ею со стены. — Элмер Бритен жил в Эджвуде. Он попал в госпиталь из-за ранения в сорок шестом году и вышел оттуда два месяца спустя без ноги: правую, раненую, ампутировали. Умер он в сорок седьмом от лейкемии. В Ригтонском госпитале штата Нью-Мексико на его истории болезни проставлен шифр «HPNMX-9». Это означает: «Человеческий материал. Нью-Мексико-9», то есть девятый результат опытов на людях в этом госпитале… «Человеческий материал»!