Атомный поезд
Шрифт:
— Салам! — сказал Мачо и дружески улыбнулся.
— Салам! — ответил хозяин и, молча повернувшись, вошёл во двор. Мачо последовал за ним и сам притворил за собой калитку. Осторожно, так чтобы язычок замка не защёлкнулся.
Они уселись за стол посередине мощёного двора, под навесом, укрывающим от палящих солнечных лучей. Во дворе шумно играли трое мальчиков лет семи-десяти.
— Непривычно видеть тебя без рубашки, — начал ни к чему не обязывающий разговор Мачо. Обычно Салим ходил в просторной одежде, под которой скрывались несколько килограммов мощнейшей пластиковой взрывчатки «Г-9». Какие-то проводки были выведены в карманы, а иногда торчали из-под воротника. Поэтому общаться с ним всегда было крайне тревожно, чтобы не сказать страшно. Впрочем, и сейчас,
— Я же дома… — пробурчал Салим.
Хозяин поднял руку, и через несколько минут закутанная в чадру женщина принесла пиалы, два чайника с терпким зелёным чаем и обязательные сладости. Обряд гостеприимства был выполнен, и теперь следовало переходить к делу.
— Давно не виделись, Салим! — сказал нейтральную фразу Мачо и улыбнулся обязательной и ничего не значащей улыбкой.
— Давно, — согласился тот, прихлёбывая чай.
Происхождение Салима было окутано завесой тайны, но эта привычка выдавала в нём пришлого: коренные иорданцы предпочитают арабский кофе с кардамоном. Вторым демаскирующим фактором был хороший английский. По одной из версий аналитического отдела значительную часть жизни он прожил в Лондоне, неоднократно бывал в Чечне, много путешествовал по Европе. Салиму на вид было около сорока лет, но у арабов внешность обманчива — судя по возрасту детей, ему около тридцати.
— А ты всё так же ходишь с охраной…
Тонкие губы под блестящими усами изогнулись в скверной улыбке.
— Наверное, человек двадцать привёл?
Мачо развёл руками.
— Зачем так много, Салим? Я ведь пришёл к другу. Со мной только шестеро. И то потому, что без них меня не отпустили. В посольстве беспокоятся о приезжих земляках-журналистах…
Хозяин прекрасно знал, чем занимается гость, но опровергать его утверждение не стал. Так же он пропустил мимо ушей и преувеличенное число охранников.
— И что тебя привело к небогатому торговцу коврами? Хочешь написать о застое в торговле? Это чистая правда…
Может быть, Салим и торговал коврами. Но не в связи с этой работой он получил осколочные ранения груди и сильный ожог левой руки. Шрамы остались на всю жизнь, и сильный загар не мог их замаскировать. И не в связи с торговлей коврами он был известен всем спецслужбам развитых государств. И не в связи с торговлей коврами приехал к нему посланник ЦРУ США.
Мачо протянул руку и взял из небольшой фарфоровой вазочки кусочек рахат-лукума. На самом деле ему кусок не лез в горло, но принимать угощение — святой долг гостя. И к тому же подтверждение его спокойствия, характеризующего чистую совесть и благородство намерений.
— Нет, Салим. Сейчас меня не интересуют ковры. Может быть, в другой раз.
— Другого раза может и не быть, — хозяин тоже взял щепотку изюма, и потянувшийся было к сушёному инжиру Мачо оцепенел.
Здесь не принято пользоваться ложечками или вилками, сласти берут руками, но на руках Салима была кровь. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Один раз Мачо видел это своими глазами. Она стекала с пальцев и капала на белый кафельный пол крупными, разбивающимися в звёздочки каплями. И теперь он не мог брать после него сладости из красивой фарфоровой вазочки.
— Почему? — нейтральным тоном спросил офицер. — Я думаю, мы ещё не раз встретимся.
— Человек может только думать, лишь Аллах знает наверняка!
Салим что-то гортанно крикнул, и дети, свернув игру, забежали в дом. Это был очень плохой признак. Хотя Салим вполне мог начать бойню и без подобной предосторожности.
Мачо напрягся, машинально поправил ремень, незаметно тронув оттопыренный задний карман и убедившись, что пуговица клапана расстёгнута. Патрон был в стволе, так что через три секунды пуля уже могла сидеть в мозговом веществе хозяина.
— Мне интересно, американец, неужели ты считаешь, что шестеро охранников обеспечат твою безопасность? — верхняя губа у Салима хищно задёргалась, обнажая плохие, прокуренные зубы. — Даже если бы их было шестьдесят шесть и мы сидели не в моём квартале, а в твоём долбаном Нью-Йорке или твоём долбаном
Вашингтоне?Когда досужие журналисты начинают рассуждать о том, существует ли всемирная террористическая организация «Аль-Каида», или это плод преувеличений и чьего-то больного воображения, им надо показать скромного торговца коврами Салима. Потому что он и есть ответственный координатор «Аль-Каиды». Хотя знают об этом немногие. И конечно, ему бы хотелось, чтобы посвящённых в тайну стало ещё меньше.
— Я считаю, Салим, что никто не может обеспечить ничью безопасность, — Мачо перестал улыбаться. — И твоя жизнь каждую минуту висит на волоске, и моя. Мы привыкли рисковать. Но я скажу тебе ещё, что я считаю!
Мачо наклонился вперёд и встретился взглядом с нечеловеческими, почти без зрачков, глазами Салима.
— Я считаю, что я ещё способен забрать с собой в ад двух-трёх человек. А может, и больше! И каждый из моих людей тоже способен это сделать! Ты хорошо умножаешь, Салим?
Они несколько секунд буравили друг друга взглядами, излучаемая каждым ментальная энергия сталкивалась с равной по силе энергией противника, как будто сцепленные руки силачей застыли в схватке на столике для армреслинга. Атташе по культуре Том эту схватку наверняка бы проиграл и не вышел отсюда живым. Но Мачо отличался сильной ментальностью. Она не уступала жестокой ментальности Салима. К тому же офицер выразился достаточно прозрачно: сколько бы человек ни выскочило из соседних дворов, но часть их погибнет. И в первую очередь погибнет сам Салим. А координатор Аль-Каиды, несмотря на свою фанатичность и жестокость, всё же хотел жить. Поэтому он первым отвёл взгляд и отвернулся.
— Я просто так спросил. Для интереса.
Он снова отхлебнул чай и взял себе инжир, на который нацеливался Мачо.
— Я слушаю твоё дело, уважаемый гость, — голос по-прежнему был совершенно спокоен.
Мачо перевёл дух.
— Я знаю, где можно взять атомную бомбу.
Невозмутимость будто стёрли с лица Салима мокрой губкой.
— Где?! — жадно выдохнул он.
— Даже не бомбу, ракету, — поправился Мачо. — В России. Во время перевозки на поезде.
— Охрана?!
— Сколько может быть охранников в поезде? Ну двадцать, ну сорок…
— Хоть сто сорок! Что от меня требуется за это?
— Только честное слово.
— Какое?
— Что она не будет использована против моей страны!
Салим, не задумываясь, кивнул:
— Клянусь!
Клятва, данная неверному, ничего не стоит. Но Мачо изобразил полное удовлетворение.
— Я еду в Россию. Мне нужен канал, по которому я могу с тобой связаться.
Салим ненадолго задумался, потом со значением наклонил голову.
— Слушай внимательно, американец…
Теперь в слово «американец» он вложил совсем другой оттенок, чем несколько минут назад.
Мачо вышел на улицу через тридцать пять минут. Морские пехотинцы уже были на взводе. По их лицам офицер понял: воскресить его они бы не смогли, но отомстить — сумели.
— Расслабьтесь, орлы! — улыбнулся он. — Сегодня выпивка за мой счёт!
Ту же фразу он повторил и Тому, слово в слово. Но «атташе» проявил интерес к упоминанию о выпивке, только когда они вышли из старого города и сели в машину.
На станции Кузяевка скорые поезда не останавливаются, а пассажирские тормозят на три минуты. Из них почти никто не выходит: местные добираются из Тиходонска электричками, рейсовыми автобусами или на попутных машинах. Но из утреннего тамбовского пружинисто выпрыгнул невысокий мужичок с потрёпанной чёрной сумкой через плечо, подмигнул проводнице, махнул рукой попутчикам и быстро пошёл по неказистому перрону. Направлялся он, почему-то не к выходу на привокзальную площадь, а вдоль путей и, когда платформа закончилась, спрыгнул на шпалы, быстро приноровившись шагать с одной на другую. Без привычки к этому приспособиться трудно, такая походка выдаёт опытного железнодорожника или человека, умеющего быстро адаптироваться к любой ситуации. Через несколько минут он подошёл к депо и по-свойски обратился к перекуривающим у входа монтёрам пути: