Атомный век

– Ты не думай, – сказал Берзалов, – мы твою форму сначала в дезактивационную камеру сунули, а потом специально трусили на ветру часа три. Так что в ней, если что-то осталось, то совсем капельку.

– Мне бы цистамина?.. – жалобно попросил Русаков. – А чувствую, что радиация совсем замучила.

Берзалов отсыпал ему горсть зарубежного зелья. Жалко, что ли для однополчанина? Русаков проглотил сразу три таблетки, несказанно обрадовался и разошёлся:

– Ты понимаешь! – возбужденно кричал он, размахивая руками так, что они походили на вертолётные лопасти. – Сбили-то меня на «чёрной акуле», здесь, километров в пяти на север, точнее в тридцать восьмом квадрате, – и, похоже, собрался было рассказать свою героическую эпопею, однако Берзалов страшно удивился.

– Подожди, подожди… как в тридцать восьмом? – едва не подавился он, потому что прекрасно ориентировался в картах. – А мы где?

Они сидели перед домом, вокруг валялись дрова, которые пилил Русаков, пахло опилками и берёзовой корой. Закуска на пеньке давно привлекали внимание Сэра, который, не отрывая зада от земли, подкупающе пересаживался от одного к другому и, как обычно, пускал слюни и отчаянно вертел хвостом, заглядывая в глаза. Берзалов уже и так выложил ему полбанки, но Сэр был ненасытным, как прорва. Может, у него глисты? – подумал Берзалов. Надо Чванову сказать, пусть таблеток даст.

– Мы в девятнадцатом, – убеждённо сказал Гаврилов.

– В каком девятнадцатом?! В каком! – возбужденно завопил Русаков. – Мы в тридцать третьем. – Как показалось Берзалову, соврал капитан, не моргнув глазом.

При других обстоятельствах Берзалов, конечно не допустил бы такого крика в глубоком тылу врага, но здесь был случай особый, как-никак однополчанине встретились – живые и здоровые, и Берзалов расслабился, чуть-чуть, на какие-нибудь десять минут, и потом же страшно корил себя за это, ну и Спаса костерил почём зря.

– Быть такого не может! – полез за планшетником Гаврилов. – Вот… – он раскрыл его и убежденно ткнул пальцем, а потом огляделся, чтобы сориентироваться на местности, и взгляд у него стал не таким уверенным, а может быть, даже и растерянным, потому что в реальной жизни, к которой они привыкли, таких вещей не бывало, никто ещё не нарушал логику времени и пространства таким наглым образом.

– А это что?! – снова взмахнул руками Русаков, и Берзалов почему-то стал опасаться за собственный нос, хотя ему-то, привыкшему к мордобою, это было не в лицу. – А это видели?! – Русаков ткнул им за спину, где на фоне зеленоватого неба и сосен торчали две рукотворные сопки – остатки соляных шахт.

– Ба!!! – воскликнул Берзалов и со всей дури шлёпнул себя ладонью по лбу. – А я вспомнить не могу, ну, где я это видел! Вашу-у-у Машу-у-у!.. Пардон… Вашу-у-у Машу-у-у!..

Русаков с восхищением посмотрел на него, расплылся в обаятельной улыбке, означающей: «А что я говорил?» и сказал:

– Ну да! У нас здесь дозаправка была. Забыл? Деревня Каракокша? Мы поэтому маршрут здесь и проложили в надежде на дозаправку.

Девяносто пятую отдельную гвардейскую бригаду специального назначения выводили из Краснолиманских лесов по частям. Уложились в трехдневный срок. Берзалов уходил в арьергарде. В его задачу входило прикрытие бригады. Дозаправка заняла час, и за это время он успел обежать окрестности и даже слазить на одну из лысых сопок. Вот откуда он их помнил.

– Конечно, забыл, – признался он, и подумал, что всю прошлую, такую дорогую его сердцу мирную жизнь, заслонила война, куча смертей, Варя – столько всего, что эти два года показались ему целой вечностью. – Точно, – сказал он мертвенным голосом. – Я тогда ещё здесь яблок для жены купил.

И, конечно же, не довёз, вспомнил он с тяжестью на душе. Некуда было везти. Через сутки разбомбили Санкт-Петербург. А куда я дел яблоки, я уже не помню. Славка Куоркис, наверное, сожрал. Больше некому. И ему захотелось пойти найти тот домик, где он купил яблоки, поговорить с хозяйкой, в общем, предпринять одну из тех жалких попыток вернуться в прошлое, которые он периодически совершал и из-за которых страдал и мучился.

Никто на его осевший голос внимания не обратил, потому что у каждого была своя трагедия, о которых если и вспоминали, то только в одиночестве, за бутылкой водки. Таковы были новые реалии атомного века. Прошлое стало табу, о котором неприлично было говорить в приличном обществе, потому оно – это прошлое – было общим для всех-всех-всех и в тоже время индивидуальным, потому что у каждого были свои воспоминания.

– А я как раз заставу под Бежтой отбивал… – вспомнил Гаврилов. – У нас это началось раньше. Диверсанты плотину взорвали. Главаря моджахедов мы аулу отдали на растерзание, у них водой полста домов снесло одним махом. Представляю, что с ним сделали.

Все трое помолчали, вспоминая каждый своё, и Русаков всё так же возбужденно воскликнул:

– Тогда я ничего не пойму!

– И я же об этом! – сказал Берзалов. – Мы должны быть, как минимум, на шестьдесят километров восточнее. А-а-а! – и снова что есть силы шлёпнул себя по лбу.

Гаврилов посмотрел так, словно хотел сказать: «Только не убей себя, командир». Но даже в этой слегка комической ситуации глаза у него так и остались серьезными-серьезными, без намёка на юмор.

– Квантор!!!

– Да… – согласился Берзалов. – Он самый, чтоб ему пусто было!

– Тогда я тоже ничего не понимаю! – совестливо воскликнул Гаврилов.

– Ну так-к-к… ясное дело… – пробормотал Берзалов, не в силах сразу же осознать масштабность идеи.

Получалось, что коридор не был коридором и реликтовый шум космоса здесь ни при чём.

– А что такое этот ваш… как его… квантор? – болезненно морщась, спросил Русаков испуганно оглянулся себе за спину, словно там стоял этот самый квантор и готов был снести ему башку, но, разумеется, ничего, кроме окна с голубыми наличниками и ставень, не увидел.

Нервным был Русаков, даже очень, а почему, не понятно. Впрочем, будешь здесь нервным, когда, как снег на голову, свалились однополчане. Может, даже в самое неподходящее время?

– Как что? – удивился Берзалов. – А это?..

И тут до него дошло. И Гаврилов тоже многозначительно кивнул головой. Всё встало на свои места.

– Квантор – это коридор между областями, – сформулировал Гаврилов. – А мы думали, что он бесконечен и уводит чёрти куда.

Хорошо хоть он не высказался вслух о том, о чём думал и Берзалов, о космосе, а то бы вообще оба выглядели бы полными кретинами. Космос здесь был явно ни при чём. Фантазия у обоих разыгралась.

– Это не туннель, – согласился Берзалов, – как мы думали, это просто дверь между областями с маленьким тамбуром километров в шестьдесят, как ты сказал.

Ерунда на постном масле. Но от этого легче не стало. Одна сверхъестественная идея заменилась на другую, более простую, но от этого не менее значимую.

– Надо было нам ещё в школе поглядеть, – посетовал Гаврилов.

– А Скрипей?.. – напомнил Берзалов, – ночью… в темноте… переться наобум лазаря.

– Да… – согласился Гаврилов, хотя детали знал только со слов, – Скрипей – это дело серьезное.