Аттестат зрелости

– Феминизма в ту эпоху еще не существовало! – бахвально бросил Ран.

– При чем здесь феминизм? – пожала плечами Наама.

– Нет, не то… эмансипация – вот что! – быстро сообразил Ран.

– Она тогда уже была! – возразила Офира Ривлин.

– Совсем точечно…

– Не важно. Нора, в любом случае, оказалась взрослее Хельмера. Какой же волевой и зрелой надо быть, чтобы так долго играть чужую безмозглую куклу! – высказалась Офира с состраданием к главной героине пьесы.

– Прости, Офира, – встряла педагог. – Ты сказала «взрослее» или "сильнее"?

– Взрослее, – подтвердила девушка.

– А в чем разница?

– Сильный человек, на мой взгляд, способен просто противоборствовать какой-то ситуации, а взрослый эту ситуацию адекватно оценивает и делает все, чтобы не допустить конфликта, – поразмышляв, сказала ученица.

– Отлично сказано, Офира! – воскликнула Дана и довольно потерла руки.

Она охотно провоцировала своих воспитанников на публичные обсуждения литературных образов. Еще со времен пединститута она придерживалась той точки зрения, что бурные дебаты по вопросам литературы помогают самим участникам этих дебатов сблизиться и получше узнавать друг друга, в то время как сухое буквоедство не только не было способно развивать их творческую мысль и душевные качества, но и внушало острую нелюбовь к самой литературе. Сама она почти не вмешивалась в дискуссии учеников, а только направляла их.

– Нора сама решила свою судьбу, – вдруг проронила до сих пор сидевшая в молчании Лиат, – а Хельмер – слишком сложный образ, чтобы его чернить, руководствуясь сочувствием к Норе. Он, прежде всего, – человек. И, как человека, его всегда можно попытаться понять и простить за его ошибки.

На другом конце класса, там, где сидела шпана, раздался приглушенный недобрый смех.

– Что смешного? – сурово заметила Дана Лев, устремив в них полный негодования взгляд.

– Какие вы все добренькие! – брякнул Наор, размашисто жестикулируя. – Просто святые! Вам обязательно надо, чтоб вас понимали, и прощали, и жалели… Может, вам еще сопли вытереть?

– Наор, какое отношение имеет твое вопиющее хамство к предмету обсуждения? – сурово сказала преподаватель. – Ты и твои друзья вообще как бы отсутствуете на уроке. Учтите, что вас я проверю отдельно.

– Какое отношение? Да самое прямое, – парировал Наор, игнорируя предупреждение Даны. – Лиат отлично знает, о ком она говорит, – напрямую обратился он к смятенной девушке, которая отпрянула на стуле в ожидании новых издевок.

– Не понимаю, о чем ты. Но, все равно, ты получишь неуд за нарушение дисциплины на уроке, если сейчас же не прекратишь, – попыталась Дана замять инцидент до закипания страстей.

– Лиат высказалась о себе и тех своих друзьях, которые из-за каждой проблемы устраивают концерты, и жаждут, чтоб их поддерживали, – резанул "король шпаны" без всякого такта и не обращая ни малейшего внимания на классную руководительницу. – Вот я. Мне грозят неудом, и я сижу спокойно, не поднимаю бури. А один «заумник» в нашем классе просто рвал и метал здесь из-за оценки своего несчастного бонуса. Орал как бешеный. Все это видели и слышали. У этих снобов никакого чувства собственного достоинства!

Шпана присвистнула от восторга. В этот миг Наор Охана стал ее кумиром. Кто-то недоуменно спросил, что случилось, о чем речь. А те, кто находились в классе во время бурного объяснения Шахара с друзьями, втянули головы в плечи в ожидании дальнейшего.

Дальнейшие события развернулись стремительно. Хен с задней парты с силой впился рукой в плечо Шахара, в лицо которого опять хлынула кровь, но удержать его не смог. Шахар вскочил с места, пригнув голову, будто для броска, протиснулся между двумя разделяющими его и Наора рядами, подошел к нему вплотную, и, ничего не говоря, замахнулся и что есть силы двинул его в челюсть. Тот отшатнулся, схватился за парту и прижал ладонь к ударенной скуле. Тали и Моран охнули и наклонились к нему, а разъяренная Мейталь, похожая на пришедшую в движение гору, встала напротив Шахара, готовая дать ему сдачи за товарища. Впрочем, Наор и сам, спустя мгновение, пришел в себя и нацелился в обидчика кулаком. Он бы непременно подрался с ним, если бы не поднявшийся в классе вой и надрывный голос Даны:

– Вы с ума спятили?!

Да, спятили, – от ожесточенного и неискоренимого неприятия друг друга. Шахар тяжело сопел и глядел на представителя шпаны свысока и с презрением.

– Вот это тебе за меня и за то, как ты высказался о Галь, – с ненавистью бросил он.

– Мы поквитаемся с тобой, супермен чертов, – прохрипел сквозь ноющие зубы Наор.

– А ну-ка оба, объяснитесь! – закричала Дана Лев, чувствуя, что ситуация вышла из-под ее контроля. – Что это еще такое?! Шахар, что происходит?

– Я ничего объяснять не желаю! – агрессивно ответил тот.

– Научись проигрывать, заумник! – иронично, несмотря на боль, проронил Наор.

– А ты сейчас же выйди вон из класса! – свирепо распорядилась Дана.

Дверь помещения захлопнулась вслед за учеником с такою силой, что в окне зазвенели стекла. После этого классная руководительница решительно взяла учительский журнал, что-то записала и сухо прокомментировала:

– Шахару Села и Наору Охана поставлен неуд по поведению во время урока. Все детали их отвратительного поведения сегодня же будут переданы на рассмотрение завуча. О том, как это отразится на их аттестатах зрелости и дальнейшем положении в школе решит педсовет.

Галь, впервые в жизни увидевшая своего сдержанного друга таким взвинченным, была просто потрясена. Широко раскрытыми от испуга глазами она смотрела на его мелко дрожащие руки, его сжатые губы, его замкнутое лицо и ничего не понимала. Когда он вернулся за свою парту, она схватила его за руку и попыталась согреть ее в своих ладонях. Но рука Шахара казалась мертвой. Он не сказал ей ни одного слова и даже не улыбнулся.

Лиат, в отличие от Галь, поняла все. Она тотчас вспомнила разговор с Шахаром в библиотеке. Парень уже тогда не верил в успех своего эссе, будучи разочарованным и озлобленным. Был ли у него тогда еще шанс все исправить? Навряд ли. Горечь, накопившаяся в его сердце, не могла не прорваться наружу, рано или поздно. Лиат Ярив было жаль своего тайного возлюбленного от всей души. Она сопереживала ему сейчас, как никто другой. Дуреха Галь не отдавала себе отчет, что происходит. И, вполне возможно, что Хен и Шели, отстранившиеся от них всех за своей задней партой, и Одед, прикрывшийся своим листком бумаги, тоже не отдавали себе в этом отчет.

Почти весь класс насмешливо поглядывал в угол, где сидела неразлучная шестерка. Слух о первом провале заумника Шахара неумолимо распространялся. Шахар ощущал это всей кожей, и ему хотелось провалиться от стыда сквозь землю. Он никогда бы не смог предвидеть, что в один день так оплошает, и в учебе, и по поведению. Свою работу он теперь засунет в шкаф, а в общении с друзьями его ожидают нелегкие дни. Парень видел равнодушный взор Рана Декеля, который не забыл ему своих испорченых именин, ухмылку Эреза, постоянно подшучивавшим над его рвением, довольную мину на лице Авигдора, украдкой зарившегося на его Галь, и ничем не мог сгладить им впечатления о себе.

Со звонком все разбрелись куда попало. Одна только Галь, умиравшая от тревоги, пристала к своему парню с расспросами. Она уже поняла, что настроение его испортилось из-за эссе, и что этот грубиян и бездельник Наор подлил масла в огонь специально. Девушка не знала, как настроение Шахара отразится теперь на его отношении к ней, и мысленно кляла себя за то, что ревновала к его эссе и была несдержанной и недипломатичной.

Шахар не отвечал на ее приставния. Он с упованием следил за Даной Лев, говорившей что-то Ави Гроссу, и, как только учительница освободилась, ринулся к ней и попытался объясниться.