Атын

Мне уже здесь ничего не надо, правильно аргументированное хозяйство уже не нуждается в подпорках, да и буколическое единение с природой уже начинает надоедать. Пастушки и пейзанки – это очень хорошо, но начинает появляться оскомина. Еще немного и я потону в этой трясине, соглашусь с тем, что жизнь кочевника легка и приятна, знай, паси овец и тискай девок. Покроюсь плесенью, зарасту мхом. А меня ждут великие дела, долгая дорога домой, неисследованные земли и вообще есть чем заняться.

На рассвете наш караван тронулся в путь, длинной змеёй выполз из кочевья. Глухо бряцают ботала на шеях верблюдов, скрипят колёса телег, на длинном шесте развеваются мои трусы. Пыль столбом, и все видят, что тойон рода Белого Ворона кочует.

ГЛАВА 35

Перемещение с места на место по степным просторам – это уже не ново. Это уже где-то утомительно и ничего нового с точки зрения познания мира, данного нам в ощущениях, нет. Антон Палыч [39] в своей книжке всё подробно написал, более занудного произведения у него нет, и в этом смысле не добавить, ни убавить. Ну, если только приписать на полях "Тиха украинская ночь и редкая птица". Так, в общем, и всё. На пятые сутки мы начали приближаться к месту моего пленения и на далёком горизонте в дымке проявились вершины столбов. Пять Пальцев. У меня даже в недрах груди зашевелилось нечто вроде ностальгии. Ну как же? Первые зуботычины, первые женщины, первые надежды нового мира. Расслабляться было, однако, ещё рано. Меня терзали всевозможные параноидальные настроения, разной степени воспалённности. Я махнул рукой Талгату.

39

Чехов А.П. "Степь"

— Талгат, надо по пять человек отослать вперед, охватом справа и слева, посмотреть, нет ли там каких-нибудь неприятностей.

— Да, сейчас пойдем вперёд, проверим.

Мы рванули в горку, я с Талгатом по центру, а пятерки бойцов, соответственно, по сторонам. Пистолетик свой я приготовил, и скакал чуть правее и сзади Талгата. Но ничего страшенного не случилось. Возле источника всё оставалось так же, как и во время нашего отъезда. Никаких новых следов. Я, в темпе проверив входы-выходы возле аула, спешился.

— Ну что, Талгат. Вот наше новое место жительства.

— Зачем тебе здесь? Разве на Ыныыр Хая плохо? Тут воды почти нет. Пасти негде.

— Надо, Талгат, надо. Во-первых, мы должны узнать, почему сюда так стремились коммунары. А во-вторых, вода у нас будет, и, следовательно, всё остальное.

Дальше я ему ничего не стал объяснять. Не его это дело. К тому же, к источнику уже приближался наш караван.

Суета, шум и гомон, извечное начало устройства народа на новом месте. Пришлось мне маленько поорать – лошади и верблюды ломанулись к воде, а мне навоз и конская моча в бассейне совершенно не нужны. Всех разогнать по избам, чтобы не создавали ненужной суеты, кузнеца – в кузню, я со своим выводком – в дом местного старосты, или бая, как кому будет угодно, в общем, кое-как растолкались. Некоторые, не будем показывать пальцем, дикари, как есть дикари. Ни в жисть им не быть цивилизованным народом. Вместо того чтобы разместиться в домах – ставят юрты и нивкакую. Ну и фиг с ними.

Мы с Сайнарой и прислугой быстро распаковались и разложились, а я сразу же ломанулся проверить, где моя водочка, мои стратегические запасы. Все на месте, никто не покусился. Пока девки вычищали и вымывали дом от столетней пыли, я решил обозреть окрестности. Прошлый раз это всё было на бегу, все в суете, так что я о нашем новом пристанище имею самое общее представление. Приятное и, в общем-то, ожидаемое изменение было то, что по склонам холма начала пробиваться трава. Вода всё-таки не исчезала в прорве, а где-то у подножия холма просачивалась. В то место сразу отогнали лошадей. Близился вечер и народ потихоньку начал кучковаться возле бассейна, и я решил пока что вести колхозный образ жизни: женщины готовят еду сразу на всех, соответственно, остальные занимаются хозяйством.

Здесь, возле Пяти Пальцев, несмотря на несносную дневную жару, вечера просто упоительные. И так вот, в совершенно непонятное мгновение начинаешь понимать, что уже настали сумерки самые распоследние и ничего вокруг костра не видать. Только небо, костер и пара-тройка фигур вокруг. И вообще, спать пора. У нас был трудный день. Ненавижу мобильники. Я их и в той жизни ненавидел, а уж тут-то и подавно. Никакой ностальгии, только глухое раздражение. Ну вы понимаете. Только приготовился повернуть кой-кого задом к переду – и на тебе. Вызов. Их сиятельство Улахан Бабай Тойон соизволили, наконец, научиться давить на кнопки. Представляю, каково пришлось Мичилу объяснить про соизволение духов разговаривать через всю Степь. Я, давя глухое раздражение, поговорил с ним, пояснил еще раз, что тут никаких злых духов в коробчонке нет, только добрые светлые и пушистые. Зато Тыгын прояснил ситуацию с восточными соседями. Оказалось, мои предположения верны: Тойон Старшего Рода Красного Стерха бьется, аки лев, но разве может лев убить стаю мух? На два миллиона, примерно, квадратных километров его земель у него в наличии две с половиной тысячи подконтрольных вооруженных формирований. Точно так же, как и любого другого Тойона, но в наших землях мы превентивно выпололи заразу, а другие – нет. Я присоветовал Тыгыну отослать всех желающих заработать медаль и денег на охоту за желтыми повязками на восток, а регулярные части держать недалеко от границы с землями Чёрного Медведя, а еще лучше, сразу заблокировать все мосты через Большую Реку. Я сам себе кажусь таким умным стратегом. Но Тыгын и без меня всё сделал, как надо. Теперь я буду спать спокойно, по крайней мере, внезапно из-за спины не появится отряд комбедовцев. И, напоследок, вымутил у меня телефон для Талгата, а я сам-то протупил. Потом Тыгын захотел поговорить с внучкой. Кошмар, это моя мечта – на вопрос, "как у тебя дела" отвечать обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой. Минут двадцать. Кое-как отобрал аппарат. Телефон – это зло, однозначно.

Свои тойонские привилегии, а именно: спать мягко и сколько угодно, питаться регулярно и вкусно я реализовал в полной мере. Всё-таки скачки верхом по степи – это не мой профиль. Слишком утомительно, а ехать на арбу – не позволяет положение. Лучше всего здесь подошел бы персональный транспорт на антиграве, но я его прощелкал. Остается теперь только отдыхать. Но и вылёживаться нельзя.

Пошел организовывать общественные работы. Заставил нарубить в бывших садах веток, вымочить их в воде и делать из них плетни. Из плетней делать П – образные лотки- короба, получится арматура. Разобрали пару заборов и сколотили опалубку. Залили все это добро цементом, чтобы получился армированный бетон. Дело новое, пришлось присутствовать и направлять. Я, безусловно, поспешил, назначив приблудного мастера руководить работами. Когда вечером я подошел к нему и поинтересовался ходом работ, он сказал мне:

— Я так думаю, что через пять-шесть дней я закончу набивать контуры будущего рисунка.

Нет, это, блин, убийство какое-то. Это не мастера, это импотенты. Не спеша вырезать цветуёчки, листики, всякие плетение и тому подобную мишуру, от которой лотки работать лучше не будут причем. Тщательно, подери его кабан.

— Никаких вензелей, — разорялся я, — никаких мозаик, скульптурных композиций, резьбы по камню и дорических колонн с коринфскими портиками! Мне наплевать, что ты придумал себе стройку с автографом мастера! Нужно быстро и функционально! Нам быстро нужна вода, а не твоё уязвлённое самолюбие. И вообще, я сам подпишу своё творение, пусть мне будет стыдно! А ты будешь спать спокойно и внукам рассказывать, как ты про…л рождение нового слова в архитектуре.

Но это бесполезно. Нет ничего крепче чугунной головы с вбитыми в неё догмами. Мастер вытащил свой талмуд и начал мне показывать какие-то картинки. Типовой проект, надо понимать, освященный Отцом-основателем и шаманами. Я уже хотел прослыть местным Корбюзье, но гении никогда не были признаны при жизни. Новое с таким трудом пробивает себе дорогу к свету. Последователь замшелых традиций художественной резьбы по сырому бетону был готов затоптать робкие ростки авангардизма, конструктивизма, кубизма и прочих паразитизмов. Спор кончился тем, что мастера связали и изолировали от общества, а я начертал на цементной коробке: Магеллан Атын повелел лепить так!

Это, конечно, дурдом. Я нажил себе врага на всю оставшуюся жизнь, хорошо хоть мужики в это же время натаскали камней и тряпья из бывшей деревни и законопатили щели в бассейне и без лишних слов залили их раствором. Потом уже и бетонные лотки выложили через самые большие трещины в земле так, чтобы вода из бассейна текла в арыки аула.

Война с ортодоксальным мастером, не считая прочих хозработ, отняла у меня два дня столь нужного мне времени. Но и тут вроде всё наладилось, мастера выпускали из узилища только для прогулок, и я, при помощи Улбахая, снарядил караван в самое пекло, то есть к самолёту. С собой я взял, кроме погонщика, мастера Хайсэра чтобы он смог впечатлиться достижениями технологической цивилизации. Верблюдов нагрузили в основном водой. Ни грузчиков, ни охрану я брать не стал – чем меньше народа знает про всякие штучки в пустыне, тем лучше. Не уверен я был, что среди моих людей не будет стукача от всяких заинтересованных сторон. Кроме того, я решил пройти к самолёту вдали от тайного города, чтобы не засветить мой маленький секрет. Если насчет воды и травы ходят всякие слухи, то чем меньше народу про них будет знать, тем крепче я буду спать. Потом, у меня в мыслях была и такая мысль, посмотрю я внимательно, кто сильно будет интересоваться, откуда это мы привезли столько замечательного добра. Может и выявлю засланного казачка. В дорогу мы снарядились, как и полагается бедуинам: куфии, бурнусы и всё такое, и никто уже не делал большие глаза, когда мы наматывали белые платки.

Тот путь, что я, подобно героям древности, шел почти неделю, мы на верблюдах прошли за день. Конечно, это не пешком топтать перекалённую каменистую землю, тем более что я совершал кое-какие зигзаги, чтобы ненароком не въехать в подземный город. Вечером того же дня мы были уже у цели. Утро мы начали с того, что похоронили погибших, документы я забрал на всякий случай, может когда-нибудь пригодятся. Хотя сообщать родственникам о том, где погибли эти люди будет весьма непросто.

Уста Хайсэр при виде самолёта пришел в сильнейшее возбуждение. Поначалу он посчитал, что тот сделан из серебра, нюхал его и скреб ногтем. Была бы возможность – попробовал бы на зуб, но такие зубы у него еще не выросли. Не откладывая дела в долгий ящик, простите за каламбур, ящики мы немедля начали вытаскивать и складировать. На немые любопытствующие взгляды моих попутчиков я делал морду кирпичом, с понтом я не понимаю, чего они хотят, но распечатывать так и не стал. Потом я пошарился по всяким закромам: Дуглас, видимо, был совсем новой американской комплектации, которую не успели растащить ушлые технари. Помимо разного инструмента, нашлись даже авометр, паяльник и прочая мелочёвка, так облегчающая жизнь юного радиолюбителя в пустыне. Были так же, в качестве приятных бонусов, бинокль и компас. Пока я рассуждал, стоит ли с самолёта ободрать разные нужности, типа тросиков, патрубков и насосов высокого давления, или же оставить всё как есть с прицелом на то, что можно будет восстановить летательный аппарат, мастер Хайсэр решил этот вопрос без меня. При помощи отвертки и личной интуиции он научился открывать лючки в фюзеляже. Обилие добра его повергло в шок, и, продолжая пребывать в беспамятстве от свалившегося на него счастья, он выковыривал из недр всё, что можно было поснимать без применения автогена. Когда он очнулся, ему пришлось решать вторую, не менее трудную задачу: что везти, а что оставить. Кое-как, без сильного повреждения мозгов, дилемма была разрешена. Кое-что из железа погрузили, кое-что оставили, но свои ящики я трогать не разрешил? Пока есть угроза войны, пулюмёты нам нужнее.