Аут. Роман воспитания

– Скажи-ка, милый Алекс, а кому ты кричал про то, что ты не маленький? С подоконника?

– Да так, – отвечал я не моргнув глазом, – негру одному, он по улице шел и смеялся надо мной, говорил, что я маленький, что мне уже пора пить молоко и спатеньки… Знаете, мистер Строус, эти негры такие наглые!

– Не негры, Алекс, а афроамериканцы.

– Да нет, мистер Строус, самые настоящие негры, потому что они – черные! Они же не зовут свою реку Нигер и страну Нигерию Афроамериканской рекой и Афроамерикой.

– Ну, правильно, зачем им так звать Нигер и Нигерию, ведь и река, и страна находятся в Африке и никакого отношения к Америке не имеют. А когда они попали сюда, то получили как бы второе гражданство – было только африканское, а теперь еще и американское.

– Но они же черные, такие же черные, мистер Строус, как мы с вами белые!

– Послушай, Алекс, – не унимался доктор Строус, – а вот если я тебя буду звать всегда маленьким, потому что ты не слишком, скажем так, рослый, ты же станешь на меня обижаться? Крикну в толпе на улице: эй, маленький, как дела?

– А я вам отвечу: эй, носатый (а у этого доктора Строуса был знатный рубильник), у меня все о'кей! А у тебя?

Отец мой, который, кажется, до сих пор все переводил нормально и даже с интересом, вдруг покраснел. Багровым стал. А вот Строус только улыбнулся.

Видать, он и не такое слышал от своих пациентов. Это вам не на рыбок в фонтане любоваться!

Короче, отец уходил разозленный, хотя и тщательно это скрывал. Доктор Строус, видимо, запретил ему с матерью на меня злиться. Меня вообще нельзя ругать, иначе я, по словам доктора Строуса, никогда не вылечусь. Ха-ха! Я же проходил мимо фонтана победителем. Даже от радости плюнул туда, когда консьерж отвернулся. Меня не так легко сбить с толку.

Однако слова Клер о том, что она будет обо мне заботиться, и о том, что сил ей одной вряд ли на это хватит, глубоко запали в душу – ведь больше никого из ангелов я тогда еще не знал. Их нужно было искать.

Вот о чем я вспомнил, сидя на берегу залива. Вдалеке виднелась монструозная леди Свобода, как ее здесь называют. Тогда-то ко мне и подкатился второй афроамериканец. То есть негр.

IV

Начал он точно так же, что и первый:

– Дай сигарету.

– Не дам, – ответил я по-английски. Он удивился:

– Почему? Тебе что, жалко?

– Хорошо, дам, но если ты мне скажешь такую вещь: почему вас нельзя называть неграми? Вы же черные, правда? Ну а мы – белые. Мы же не обидимся, если вы назовете нас «белыми», – я выговаривал эти фразы медленно, подбирая слова, и был очень доволен, когда понял, что он меня понял.

Кстати сказать, тогда я еще не знал про русичей, а потому просто удивился: надо же – наверное, действительно должно быть обидно, когда тебя называют прилагательным, «черный» или «белый». Просто прилагательным, даже неругательным. Кривой, косой, убогий в общем.

– Слушай, парень, зови меня как хочешь, только дай закурить и десять баксов за моральный ущерб, – отвечал он.

– Отсоси, дам двадцать, – предложил я ему, вспомнив первого негра.

Я тогда не знал, как перевести это «suck my dick», и поэтому глаза мои были совершенно невинными.

Он тоже обалдел, как и первый негр. У них, наверное, в крови удивление, у этих негрилл. Я достал из нагрудного кармана деньги, баксов пятьдесят или даже сто мелкими купюрами.

Тогда он решил, я по его глазам видел, что я с приветом и чего доброго еще учиню что-нибудь. Короче, он испугался. Но и вид денег его прельщал, я это тоже видел. И он, здоровый такой негрилла, с бицепсами, торчащими из-под выцветшей майки, нашелся:

– А пойдем выпьем. Угостишь? Здесь недалеко.

То есть, по всему, он не хотел оставаться со мной на берегу один на один.

– А пойдем, – покладисто ответил я.

И мы пошли через мусорные кучи, он немного в стороне, слева от меня, типа показывал дорогу.

– Ты откуда приехал? – спросил он. Так, чтобы разговор поддержать.

– Из России.

Негр присвистнул. Вспомнил, небось, про русскую мафию, про нее тогда только и было разговоров в этой сраной Америке. И понял, что со мной скорее всего связываться опасно, лучше дружить.

– Тебя как зовут? – он остановился.

– Алекс.

– Том, – он протянул мне свою громадную ладонь. Я пожал ее как можно крепче. Изо всех сил пожал.

– Русские, Алекс, живут вон там, на Брайтон-Бич. Ты не оттуда?

– Нет, я из другого места, – ответил я и подивился от души: я все понимал, что он говорит. Английский, уроки которого я в школе в Москве чаще всего прогуливал, вдруг непонятным образом стал вылезать из меня, прямо как моя внезапная рвота.

Мы шли по замусоренной набережной. Вдали уже виднелся этот знаменитый Брайтон-Бич: вдоль широченного песчаного пляжа праздно прогуливались пестрые толпы людей, иные в домашних тапочках, иные в купальниках и плавках, иные – под зонтиками, пряча головы от солнца. Из заведений неслись блатные русские песни. Все столики под навесами были заняты, люди пили пиво и жрали из огромных тарелок. Надо всем этим висело жаркое нью-йоркское солнце. Нет, я, конечно же, всего этого не увидел и не услышал в таких подробностях, поскольку Брайтон-Бич был еще далеко на горизонте, я просто забежал вперед в своем рассказе, так чтобы вы представили, в каких условиях мне приходилось жить.

– Очень похоже на мой родной город, – заметил я Тому.

– У вас, говорят, полно снега и холодно.

– Россия, Том, очень большая страна, там не все снег и медведи.

Мы свернули в грязный проулок, и негр завел меня в темный мрачный бар, совершенно пустой и сонный. Тихо и прохладно.

– Что будешь пить, мой друг? – спрашиваю негриллу.

– Пиво.

– О'кей, пиво ему и кока-колу со льдом мне, – говорю мулатистому бармену.

– И сигарет, ты же обещал мне сигарет!

– О'кей, и «Кэмел», босс! – щелкаю я пальцами. Щелкать пальцами я еще в первом классе научился.

Мулатистый ставит перед нами напитки. Я отпиваю колу и говорю:

– Советский Союз, Том, был великой страной.

– Да, – отвечает негрилла и закуривает.

– Гораздо более великой, чем ваша Америка.

– Ну да, – пыхнул сигаретой Том. – Может, ты меня и бренди угостишь?

– Двойной бренди, – говорю бармену. Что такое «двойной», не знаю, просто где-то прочел.

Негрилла выпивает половину порции, глядит мутно.

– Потому что Советский Союз – самая великая страна в мире. Была. И будет, Том! – продолжаю я и чувствую, что распаляюсь.

– А хочешь девочку? – спрашивает негрилла и допивает бренди вторым глотком. Запивает пивом.

– Какую?

– Хорошую. Она давно хочет с русским, говорит, вы хорошие бабки даете, не скупитесь.

Я с трудом понимаю, что он говорит, и совсем не понимаю, зачем он предлагает мне какую-то девочку. А он еще что-то говорит, но я уже ничего не разбираю. Ровным счетом ничего. Английский вдруг оставил меня.

– Извини, Том, я не понимаю.

– Пойдем, – он встает.

Я тоже встаю, расплачиваюсь и иду за ним. Мы проходим грязный проулок до конца, заворачиваем в другой, еще более грязный. Входим в дверь, возле которой сидят трое чумазых негритят, вонь на лестнице ужасная – рыба и жареный лук. Мне и есть хочется, страшно хочется есть, и стошнит сейчас. Еле держусь. На втором этаже Том стучит в дверь, открывает кто-то, он толкает меня вперед, и я оказываюсь в темной прихожей. Том закрыл дверь и сопит сзади. Спереди тоже кто-то сопит, невидимый, тоже, наверное, негр.