Аутсайдеры
Шрифт:
Кем же стал малахольный Немка, если его сынок разъезжает на таком транспорте и носит такие костюмы? Всех городских миллионеров Вишняков знал наперечет, про миллионера Адлера слышал впервые.
И даже менее того…
Дурак Немка мог получить деньги только одним способом - по завещанию. Он жил не в том времени и пространстве, где они вообще существуют. Даже если Немка правильно женился, вряд ли он стал практичнее. Значит, жена с приданым и наследство с шестью нулями? Кому - Немке?
Все это не лезло ни в какие ворота.
Вишняков вернулся домой и уже оттуда позвонил Володьке Решетникову. Этот одноклассник был весь на виду. Имел свой маленький туристический бизнес, но пренебрегал делами
– Че надо?
– спросил Володька. Грубоватость была игрой. Всерьез грубить Вишнякову никто бы в этом городе не осмелился.
– Ты Немку Адлера помнишь?
– Что - умер?
– Да ну тебя!
– Вишняков даже испугался.
– Ты когда его в последний раз видел?
– Когда?
– Решетников надолго задумался.
– А на кой тебе?
– Хочу понять - он что, наследство получил?
– От дохлого осла уши!
– развеселился Решетников.
– Он так же похож на богатого наследника, как я - на Лучано Паваротти! Вспомнил - год назад я его видел. Не поверишь - на фотовыставке!
– Тебя-то туда за каким бесом понесло?
– Так это Женьки Прохорова выставка была. Он же всюду снимает - на сафари, в Кордильерах, в Мексике, на Джомолунгме этой. Снял зал, застеклил картинки, повесил, народ собрал, текилы выставил, презентация, тусовка!
– Ты хочешь сказать, что Немка - в тусовке Прохорова?
– тут уж Вишняков точно ушам не поверил.
– Нет, потом же быдло пустили, прессу там, детишек каких-то детдомовских. Вот на детдомовца он точно был похож. Брючата какие-то жеваные, на десять сантиметров короче нормы, пиджак из сэконда, бомж бомжом.
– Может, он ваньку валял?
– Не. Когда богатый дядя ваньку валяет и в таком прикиде заваливается, он все-таки перед этим моется. А от Немки несло, как от скотомогильника. Бомж, который забрел на халяву погреться, и ничего больше!
– Ни хрена себе… - пробормотал Вишняков.
В классе, как положено, были свои лидеры и аутсайдеры. Лидеры, три мальчика и три девочки, объединились в компанию. Тут же нашлись охотники примкнуть. Пошли козни и интриги, в которых аутсайдеры даже не пытались принять участие. Компания то разрасталась, то скидывала балласт, аутсайдеры были сами по себе, хотя им имело смысл сбиться в кучку.
А Немка из всех возможных отщепенцев был самый невменяемый. Его не выперли из школы лишь потому, что он сидел очень-очень тихо. Такого голубка одно удовольствие перетаскивать из класса в класс.
Вторым убогим был Алик Колопенко. С первого класса человека прозвали "Клоп", и кличка приросла. Он был маленький, черненький, плотненький и очень шустрый. Он пытался примазаться к компании, но только сперва, кто-то из девчонок жестоко осадил его. Алька был немного не в своем уме - он собирал фигурки, что-то вроде оловянных солдатиков, таскал их с собой и был застукан за самой настоящей игрой в войну, это в пятнадцать-то лет.
Третий аутсайдер - девчонка, вспомнил Вишняков, Алка, рыжая и в очках, тихоня, вроде Немки. Тощенькая, маленькая, и, невзирая на цвет волос, какая-то блеклая. Ей полагалось бы так вылинять годкам к сорока, не раньше. Как-то, уже чуть ли не в десятом классе, мальчики поздравляли девочек с Восьмым марта. Купили не только цветы, но и какие-то книжки. Решили их надписать не просто так, а цитатами, да с намеком. Надписывали эти книжки, пятнадцать штук, целый вечер, после чего у всех челюсти от смеха ныли. Алке досталось такое: "Ах, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы?" Почему именно ей, а не толстой Галке?
У толстой Галки все списывали английский, вспомнил Вишняков. А бездарная Алка в
тот день просто ушла из школы и вернулась только через неделю. Вроде бы даже классная к ней домой ходила, что-то там такое было. Галка, кстати, одна из первых выскочила замуж и до сих пор не развелась.Воспоминания были сумбурны и совершенно не объясняли, откуда у нищего Немки взялись деньги, чтобы купить сыну джип.
– А откуда вообще могут быть деньги у человека, которого идиоты родители назвали Наум?
– спросил себя Вишняков. Не то чтобы он увлекался мистикой - нет, до вражды с черными кошками было далеко. Просто он откуда-то знал, что лучше всего жить с именем и фамилией, которые никого не раздражают. Вот, скажем, неплохо живется Александрам, Николаям, Андреям, Анатолиям, звуки их имен совершенно для всех нейтральны. А Наум Адлер - в этом есть что-то несуразно-вызывающее. Адлер, кажется, вообще по-немецки орел. Орел Немка! Еще хорошо, что Вишняков совершил это лингвистическое открытие в зрелые годы, читая мемуары о войне, а не в школьные. Орла Немку заклевали бы окончательно.
И вдруг Вишняков вспомнил. Не то, что давало бы ключик к сегодняшней встрече, совсем другое, очень неприятное.
Кажется, они тогда учились в пятом классе. И был очередной идиотский месячник чистых тетрадок. И директриса ходила по классам, проверяла выложенные на парты тетрадки, говорила о первостепенном значении аккуратности, ее явление народу было событием мирового значения. Вишняков вспомнил старую дуру, толстую, как афишная тумба, с огромным гладким узлом на затылке. Узел цеплялся к голове при помощи многих длинных черных шпилек. Дети и тогда заметили эти вылезающие шпильки, но мысль об искусственности прилизанного кома волос и на ум не брела. До такой степени боялись директрисы.
У Немки, понятное дело, об тетрадки только ленивый ног не вытирал. На них и жирные пятна имелись, и отпечатки подошв, и обложки были надорваны, а уж Немкин почерк вообще был общим восторгом. Его, наверно, только сам Немка и разбирал. Директриса увидела этот кошмар, велела Немке встать - и понесла, и понесла!
Классная, которая уже смирилась с неряшливостью тихого мальчика, ничем не могла помочь. Дети просто сжались и боялись дышать.
Вдруг Немка заорал. Что он выкрикивал в лицо старой дуре, захлебываясь, рыдая, брызжа слюной, никто так и не разобрал. У него и всегда-то был полон рот дикции, а от волнения половину звуков он не выговаривал, а выплевывал. Старая дура прикрикнула на него, но только хуже сделала. Мальчишка просто завизжал, как резаный, и затопал ногами.
– Но это же псих!
– с тем директриса и отступила, а к Немке наконец-то подошла классная.
– Нема, выйди в коридор, - велела она.
– Кому говорю? В коридор!
Он тряс перед собой кулаками и бормотал невнятицу.
– Алла, выведи его, - распорядилась классная.
Алка тут же вскочила, взяла психа за руку, и он покорно за ней поплелся. Дверь закрылась.
– С ним это бывает, - сказала классная директрисе.
– Не волнуйтесь, девочка его успокоит.
– Его в спецшколу надо, - не сдержалась директриса.
– Я же вам говорила…
– Я завтра же позвоню в роно.
– Я еще два года назад говорила…
Класс молчал. Всех ошарашило, что взрослые беседовали, как будто тут не было тридцати шести мальчиков и девочек.
Что Немка - псих, знали с первого класса. Что он в истерике слушается только Алки, тоже выяснилось довольно быстро. Но всем казалось, что это - личное дело класса и классной, а директрисе про Немкины психования знать незачем.
На следующий день к директрисе приходила Немкина мама - худенькая, испуганная, такая же узкоплечая и сутуленькая, с такими же огромными жалобными глазищами. Больше о спецшколе речи не было.