Аутсайдеры
Шрифт:
Вишняков крепко поскреб в затылке.
Два полюса имела эта история, и на одном стоял аутсайдер, почему-то избежавший спецшколы, на другом - более чем благополучный, красивый, спортивный, выдержанный юноша. Юноша, который увез Марину!
Немка доплелся до выпускного класса в одиночестве. С годами он почти перестал психовать, а общался только с Аликом-Клопом. И с рыжей Алкой. Это, кажется, и дружбой-то не было - просто лишь с ними Немка и разговаривал, и во что-то непонятное они с Клопом играли. А после выпускного - стоп, а был ли он вообще на выпускном?
– аутсайдер пропал. Кто-то говорил, что мать
Откуда же в таком случае взялся джип?
– Вот тут я и живу, - сказала Марина банальные слова.
– Я знаю, - ответил ее спутник.
– На третьем этаже.
Теперь следовало не менее банально предложить чая.
– Хочешь чаю?
– Хочу.
Они вышли из джипа, и юноша закрыл машину. Когда отошли на три шага, джип тихим писком попрощался с хозяином.
– У меня печенье к чаю, могу бутерброды сделать. А то вон в маркете пирожные всегда есть. Любишь сладкое?
– Почему нет?
Марину немного смущала сдержанность этого стройного мальчика. Он знал себе цену. И даже то, как он начал за ней ухаживать, было оттенено неугасимым и бессонным чувством собственного достоинства.
Она ловила себя на том, что в его присутствии немножко суетится…
В гости на ужин, постепенно переходящий в завтрак, он не напрашивался. Это и так было ясно - хочет, хочет. Но не станет ставить в неловкое положение ни Марину, ни себя.
А она, прекрасно осознавая одиннадцать лет разницы в возрасте, то устремлялась к нему, то отступала.
И, наконец, решилась.
Они купили коробку самых разных пирожных, яблоки, виноград, и Марина ждала, что он выберет на алкогольных полках бутылку какого-нибудь достойного вина. Не выбрал. А говорить ему: "Дорогой, вино нужно не тебе, а мне - чтобы расслабиться и выкинуть из головы благопристойную ахинею" Марина никак не могла.
Дома их встретил Кеша, обнюхал гостя, поворчал для порядка и ушел на свой коврик.
– Ему уже одиннадцать, - сказала Марина.
– Ты бы его раньше видел. Он никому слова не давал сказать. А теперь словно разучился лаять.
– Может, сперва его выгулять?
– предложил гость.
И стало ясно - он здесь останется. Надолго. До утра.
– Нет, он привык попозже, - не выдавая радости, ответила Марина.
– Сейчас чайник включу.
На стол она накрыла в комнате - красиво, с льняными салфетками ручной работы, с чашками настоящего фарфора, не молочного французского стекла. Он сел, налил ей и себе чая. Воспитанный мальчик, подумала Марина, и как же он начнет?
– Давно хотела спросить - почему у тебя такое несовременное имя.
– Это отцовское.
– Ты, значит, Наум Наумович?
– Выходит, так. Только меня все зовут по фамилии. Если по имени - могу и не отозваться.
Это она знала. Когда они познакомились, а было это в пьяноватой компании системщиков, кто-то упорно называл его Адиком, Адькой. Действительно, так лучше, чем Наум. Тут и уменьшительное-то не сразу придумаешь.
– Значит, только Адик?
– Значит, только Адик, - он улыбнулся.
– И всегда так звали? С самого начала?
Она имела в виду раннее детство.
– Я плохо помню детство. Если честно -
почти не помню. Есть люди, которые вспоминают, как их мама рожала. А я вообще мамы, кажется, не помню.– А с какого возраста ты себя помнишь?
Адик-Адлер явно удивился вопросу.
– Никогда об этом не задумывался.
– Ты на маму похож или на папу?
– На папу, - неуверенно ответил гость.
– А вообще я ее почти не знал. Так получилось, что она с нами не жила. Может быть, я и в нее тоже уродился.
– А я даже не представляю, как это - детство без мамы. Знаешь, что я помню? Как мы с ней идем, я совсем маленькая, по лугу, она останавливается и говорит: Мариша, вот это - пастушья сумка, а это - лютик, а это - белый донник. Потом она мне пижму показывала, и как малина цветет. Ничего так хорошо не запомнила, как эти желтые цветы - лютик и пижма.
– Пастушья сумка - это что, цветок?
– удивился Адик-Адлер.
Нормальное удивление городского ребенка, подумала Марина, нужно будет как-нибудь выбраться с ним на природу.
– Вроде цветка. Вообще это лекарственное растение. А что, вам в садике не рассказывали?
Марина была убеждена - все люди прежде, чем стать взрослыми, ходили не только в школу, но и в детский сад. Во всяким случае, таких, что росли дома, ей еще не попадалось.
И тут выяснилось, что Адик-Адлер - как раз домашний ребенок.
– У меня была какая-то болезнь, что-то с нервами, и ко мне приходили воспитатели. Я даже во двор почти не выходил, - признался Адик-Адлер.
– И в школе учился экстерном.
– Все десять лет?
– Почему десять лет?
– Столько учатся в школе. Или теперь - одиннадцать?
– Я не знаю, я ведь очень рано начал учиться. Ко мне приглашали учителей, тренеров, а Семен Ильич вообще жил у нас в доме. Он со мной каждый день занимался.
Спрашивать, что за болезнь такая, было нетактично, парень выглядел вполне здоровым. Вот разве что румянец. Марина слыхала, что у туберкулезных больных - самый красивый румянец. Но, помилуйте, какой туберкулез? Парень холеный, как голливудская звезда! Родители, или кто там с ним живет, пылинки с него сдувают. У него маникюр и, возможно, педикюр.
– Тебе теперь восемнадцать?
– вдруг спросила Марина.
Адька-Адлер ответил не сразу.
– Ну… да. А это имеет значение?
– Не знаю. Просто занять такую должность в Росинвестбанке в восемнадцать лет, даже с феноменальными способностями…
– Никакие не феноменальные. Я читал - бывают дети, которые в двенадцать лет в голове шестизначные цифры перемножают, и вообще…
– А ты можешь - шестизначные?
– Зачем? Для этого калькулятор есть. Я - системщик. Послушай, Мариш, тот мужчина, с которым ты в ресторане была, - он кто?
– Ничего серьезного, - быстро сказала Марина. И действительно поняла, что Вишняков для нее - ничего серьезного, двести баксов за эскизы, а роспись пусть ему делает кто-нибудь другой!
– Нет, я не про это, - Адька-Адлер усмехнулся.
– Кто он в социуме?
– Деловар. И даже очень неглупый деловар. У него несколько фирм, он член совета директоров "Ассуэра", ему, кстати, и этот ресторан принадлежит, только записан на жену.
– Борис Вишняков?
– уточнил Адька-Адлер.
– Дай мне его телефон, пожалуйста.