Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики

Тайная посылка в Петербург Дугласа и д’Еона с такими важными целями была как нельзя более в духе Людовика XV, у которого существовал так называемый «черный кабинет». В этом кабинете благонадежные чиновники вскрывали все письма, перечитывали их и снимали копии с тех, которые представляли какой-либо интерес. Каждое воскресенье лица, управлявшие почтовой частью, сообщали королю обо всех открытиях, сделанных их подчиненными в «черном кабинете». Никто не освобождался от такой инквизиции, и Людовик XV нисколько не совестился пользоваться сведениями, извлекаемыми из такого постыдного источника. Но если король знакомился таким образом с чужими секретами, то сам он хотел охранить от постороннего взгляда тайны своей дипломатической переписки, которую он вел секретно от своих министров.

У Людовика XV всюду были свои собственные корреспонденты, с которыми он переписывался сам и которые совсем не знали один другого. Относительно своих дипломатических агентов король держался следующего правила: посланником назначалось обыкновенно какое-нибудь знатное, представительное лицо, и такой официальный посланник обязан был по своим делам связываться только с министром иностранных дел, если не был особо уполномочен королем на то, чтобы вести с Его Величеством секретную переписку. Между тем в секретари к такому посланнику назначался незначительный и неизвестный человек. Ему-то и предоставлялось право держать непосредственную связь с королем или его ближайшими неофициальными советниками. При этом такому человеку, получившему право вести секретную переписку, заявлялось, чтобы он всегда считал ее главным для себя руководством, а предписания министров — делом второстепенным. Из этого видно, какое важное значение имели тайные агенты короля и какую степень доверия с его стороны к д’Еону успел внушить принц Конти, в течение двадцати лет заведовавший секретной перепиской короля и имевший свои личные виды при посылке в Петербург переодетого женщиной кавалера.

Находясь на своем посту, Конти вел особенно деятельную переписку с Константинополем, Варшавой, Стокгольмом и Берлином. Одной из главных целей этой переписки было ослабление русского влияния в Польше, вследствие чего принцу удалось подготовить конфедерацию в пользу своего избрания в польские короли. Но замыслам принца Конти был неожиданно нанесен удар (вопреки таинственной королевской корреспонденции) союзом Франции с Австрией. Союз этот, составленный против Пруссии, послужил поводом к сближению Франции с Россией, причем противодействие со стороны французской политики видам русского двора в Польше было уже неуместно. Таким образом, одно из поручений, данных принцем Конти д’Еону, совершенно упразднилось. К вступлению в брак с императрицей Елизаветой Петровной никакой надежды не было. Точно так же не было надежды и на получение должности главного начальника над русскими войсками. Поэтому принц Конти стал хлопотать о получении подобного звания в Германии, но и тут ему не посчастливилось вследствие раздора с маркизой Помпадур. Рассерженный всеми этими неудачами, Конти вовсе отказался от дел и, согласно воле короля, передал все корреспонденции и шифры старшему королевскому секретарю по иностранным делам Терсье, с которым и привелось д’Еону вести большую часть секретной переписки из Петербурга. Другим сотрудником короля по тайной переписке явился одновременно с Терсье в 1765 году граф Брольи.

В то время вести в Петербурге тайную политическую агентуру было делом нелегким, притом и сама политика русского двора ставила немало препятствий успешным действиям Дугласа и его помощника.

Хотя еще Петр Великий сближался с государствами Западной Европы по некоторым международным вопросам, но, собственно, только при императрице Елизавете Петровне Россия впервые с большим весом и уже окончательно вступила в семью европейских держав. Примкнув своими восточными и северными рубежами к местностям, лежащим вне Европы, и достаточно обеспечив свои западные и южные границы от Швеции, Польши и Турции и живя в добром согласии с Пруссией и Австрией, петербургский кабинет в отношении Западной Европы, как казалось ему, совершенно закончил программу своей внешней деятельности. Римско-немецкий император Карл VI, последний мужской представитель габсбургского дома, добившись от императрицы Анны Ивановны гарантии своей, так называемой «прагматической санкции», в силу которой владения габсбургского дома переходили к его дочери Марии-Терезии, открыл тем самым России прямую дорогу к вмешательству в европейские дела. Первым толчком к этому был сделан со стороны Англии, которая хотела установить самые тесные отношения с Россией. Со своей стороны, и Фридрих II подумывал о том же.

При таком положении дел умер император Карл VI. Известие об этом пришло в Петербург через несколько дней после смерти императрицы Анны Ивановны. Это последнее событие вдохнуло во Фридриха II решимость начать войну с Австрией, не обеспечив себя даже нейтралитетом России. Он рассчитывал на то, что с воцарением малолетнего государя Ивана Антоновича русское правительство будет слишком занято своими внутренними делами для того, чтобы оно могло энергично вмешаться в войну между Австрией и Пруссией.

Неожиданное воцарение Елизаветы Петровны не повлияло со стороны России на положение дел в Европе. Новая императрица была совершенно равнодушна к начавшейся войне между этими странами. Из близких к ней людей Лесток был за Францию, а граф Бестужев-Рюмин за Англию, т. е. за ее союзницу Австрию. В результате нерешительности петербургского кабинета Россия не приняла никакого фактического участия в войне за австрийское наследство, хотя впоследствии в числе других держав в 1748 году подписала мирный договор в Ахене, утвердивший за Марией-Терезией все области, оставленные ей в наследство ее отцом, за исключением лишь Силезии, завоеванной Фридрихом Великим.

Хотя ахенский мир и водворил спокойствие в Европе, но все очень хорошо понимали непрочность этого спокойствия, а потому английский и французский кабинеты старались заручиться поддержкой России. Англия, при содействии Бестужева-Рюмина, утвердила в Петербурге свое влияние, которое с каждым днем становилось все сильнее. Франция не могла равнодушно смотреть на это, однако она вследствие поступков де-ла-Шетарди и Шатле не имела никаких средств предпринять что-либо в свою пользу при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Доступ французских дипломатических агентов в Петербурге сделался невозможным. Соглядатаи Бестужева зорко сторожили их на самой границе. Поэтому Дуглас и д’Еон могли пробраться туда только самым замысловатым способом.

Несколько ранее их, также в 1755 году, приехал в Петербург и английский посланник кавалер Вилльямс Генбюри. Надо полагать, что до дипломатических кругов доходили смутные слухи о посольстве Дугласа и д’Еона, потому что, несмотря на всю таинственность, которой оно было покрыто, в Париже разнеслась молва о посылке д’Еона в Россию под видом девицы. Со своей стороны, австрийский посланник в Петербурге пытался проведать о цели приезда Дугласа и успел своими расспросами поставить в тупик поверенного Людовика XV, который на вопрос посла, что он намерен делать в России, отвечал, что он приехал туда по совету врачей, предписавших ему для поддержания здоровья пребывание в холодном климате.

Не имея в виду писать историю европейской политики в середине XVIII столетия, мы отмечаем только те факты, которые по их значению и связи с общим ходом дел необходимы для разъяснения деятельности д’Еона в качестве тайного агента Людовика XV. Ему приписывают не только большое, но даже почти исключительное влияние на сближение России с Францией.

Вскоре после прибытия Дугласа в Петербург стараниями сэра Генбюри, проникнувшего в цель его посольства, был пресечен для него доступ ко двору императрицы, о чем он и сообщил Людовику XV.

Не так обстояло дело с д’Еоном. Отправляя его в Петербург, и король, и принц, и маркиза рассчитывали преимущественно на вице-канцлера графа Михаила Илларионовича Воронцова, который симпатизировал версальскому двору. Ему первому представилась девица де-Бомон как племянница кавалера Дугласа. При этом представлении у нее в корсете было зашито данное ей от короля полномочие. В подошве башмака был запрятан ключ к шифрованной переписке, а в руках было сочинение Монтескье «L’Esprit des lois» с золотым обрезом и в кожаном переплете. Эта книга предназначалась для поднесения самой императрице, и в этой-то книге заключалась собственно вся суть дела. Переплет этой книги состоял из двух картонных листов, между которыми были вложены секретные бумаги. Картон был обтянут телячьей кожей, края которой, перегнутые на другую сторону, были подклеены бумагой с мраморным узором. Переплетенная таким образом книга была положена на сутки под пресс и переплет после этого получил такую плотность, что никакой переплетчик не в состоянии был догадаться, что между картонными листами были заделаны бумаги. В таком переплете сочинение Монтескье было вручено д’Еону для доставления императрице Елизавете Петровне секретных писем Людовика XV вместе с шифрованной азбукой, при посредстве которой она и ее вице-канцлер граф Воронцов могли без ведома французских министров и посланника вести секретную переписку с королем. В переплете же книги была заделана другая шифрованная азбука для переписки д’Еона с принцем Конти, Терсье и Моненом. Когда же принц Конти удалился от дел, то д’Еон, находясь в Петербурге, получил предписание исполнять не слишком усердно инструкции, данные ему принцем Конти. Затем д’Еон получил новые шифры, причем ему строжайшим образом внушалось, чтобы он хранил вверенные ему тайны как от версальских министров, так и от маршала де-л’Опиталя, который в 1757 году был назначен французским посланником при русском дворе. Кроме того, д’Еону поручено было препровождать к королю все депеши французского министерства иностранных дел, получаемые в Петербурге, с ответом на них посланника и с присоединением к этому его собственного мнения.

Бестужев и Вилльямс зорко следили за тем, чтобы французские агенты не проникли в Петербург, и хотя вследствие этого Дуглас должен был вскоре уехать оттуда, но д’Еон остался в Петербурге и, заручившись благосклонностью Воронцова, был представлен императрице.

Между тем политические дела шли своим чередом и вскоре совершилось событие, изумившее своей неожиданностью всю Европу. В течение двух с половиной веков Франция и Австрия вели между собой беспрерывную ожесточенную борьбу за политическое первенство. И вдруг 1 мая 1756 года они заключили между собой в Версале союз, направленный против Пруссии, которой еще так недавно и так заботливо покровительствовал версальский кабинет. Отчасти это объяснялось влиянием на Людовика XV маркизы Помпадур, оскорбляемой и в стихах, и в прозе злоязычным королем прусским. Со стороны Австрии заключению союза с Францией способствовал ее знаменитый государственный деятель князь Кауниц, чрезвычайно высоко ценивший этот союз при новой предстоящей императрице Марии-Терезии в предстоящей борьбе с ее гениальным противником.