Аварийный взлёт

— Какой экземпляр? — не понял Аркадий Михайлович.

— Который у всех под носом. — Купревич откинулся на спинку кресла, сцепил руки на груди. — Я имею в виду вездесущую Кондакову.

— Нину Григорьевну? Вы шутите?! — изумился Казик.

— Я говорю совершенно серьезно, — действительно очень серьезно сказал полковник. — Мы до сих пор не можем понять, как в пассажирский терминал пронесли нож. Причем нож весьма специфический, каким в аэропортовских ресторанах никто не пользуется, да и вообще в быту им не пользуются, зато преступники пользуются запросто. И с самого начала мы предполагали, что без сотрудника аэропорта здесь не обошлось. Но пока не можем найти никого подозрительного. Однако есть уборщицы с их всевозможными приспособлениями. Да, в терминале имеется хозяйственная комната, где хранится всякая утварь. Но швабры, моющие средства и тому подобное не существуют вечно. Их как-то обновляют. В общем, нож вполне можно было пронести, прикрепив его к какой-нибудь металлической штуковине, опустив в какое-нибудь моющее средство. Причем сделать это не в день убийства, а заранее. А кому это проще всего было сделать? Кто везде примелькался? Кого будут проверять без особого усердия? Кондакову!

Аркадий Михайлович подумал, что действительно: меньше всего внимания привлекает нечто примелькавшееся. А Нина Григорьевна с утра до вечера носится по аэропорту, причем наводя на многих священный ужас, — в любом случае ей лучше на глаза не попадаться и глазом за нее не цепляться.

— Однако убить она не могла, — заметил Казик. — Вы же проверяли видеозаписи, Кондакова убежала — (эта стремительная женщина не ушла, а именно убежала) — из терминала еще при живом Марадинском.

— Но она могла быть сообщницей. А вот что касается Егоровой… Кто знал, когда в понедельник Егорова будет возвращаться с работы и какой обычно она ходит дорогой? Кто знал, что Егорова каждый вечер пьет грейпфрутовый сок? Кстати, Кондакова сама подтвердила это следователю, но только тогда, когда ее напрямую спросили, полагаю, было бы глупо, с учетом живой Егоровой, отрицать, что это известно. Кто мог легко выяснить, что во вторник Егорова поедет к родителям и не будет ночевать дома? Кто, наконец, имеет ключи от квартиры Егоровой и вполне спокойно мог туда зайти в любое время и отравить сок?

— Но ведь Ольга Валерьевна еще днем пригласила Нину Григорьевну на ужин, сообщив также о Дергачеве. То есть Кондакова была в курсе, что тихо умереть в одиночестве у Ольга Валерьевны никак не получится. Почему же она оставила отравленный сок? Неужели не нашла возможности подменить? Какая проблема была съездить якобы домой и обратно, попутно прикупив упаковку с соком? — усомнился Казик.

— Да, здесь есть вопрос, — согласился полковник, — и с ним надо разобраться.

— Но самый главный вопрос: зачем Нине Григорьевне понадобилось убивать свою подругу? Зачем ей вообще понадобилось участвовать в этом странном деле? Я имею в виду убийство в аэропорту.

— Причин может быть много. А самая главная — деньги. К примеру, Кондакова живет в съемной квартире, а ей под пятьдесят. Могут еще разные нужды обнаружиться.

— А при чем здесь Ольга Валерьевна?

— Я полагаю, Егорова имеет какое-то отношение к убийству. Нет, не напрямую. Напрямую вряд ли. Ведь ее саму хотели убить. Но она либо что-то видела, либо что-то слышала, либо что-то узнала… И, судя по всему, сама не ведает, что именно. Поговорим с ней сегодня, постараемся хоть какие-то детали понять. Но в первую очередь надо быстро и… хитро выяснить, какая группа крови у Кондаковой.

— Может, поинтересоваться у Ольги Валерьевны? Вдруг она знает?

— Ни в коем случае! — резко отверг Купревич. — Нужен кто-то другой… Кто сможет аккуратно выяснить и не вызвать у Кондаковой подозрений…

— А если Дергачев? — осторожно предположил Казик.

— Дергачев?.. — Полковник задумался. — Пожалуй, это единственный подходящий вариант. — Внимательно посмотрел на Казика и не то спросил, не то констатировал: — У вас он не вызывает подозрений. Попробую довериться вашему мнению. Вы же, в конце концов, психолог. Позвоните ему сами.

Аркадий Михайлович вытащил из кармана телефон и ахнул:

— Я же к вам пришел и выключил звук. А Сергей Геннадьевич мне, оказывается, несколько раз звонил!

Дергачев откликнулся после первого же гудка.

— Сергей Геннадьевич! Извините, не слышал вашего звонка. У меня на телефоне был выключен звук, — принялся оправдываться Аркадий Михайлович. — А у вас что-то срочное?

— В некотором смысле… — произнес Дергачев. — Вообще-то я ищу полковника Купревича.

— А вы не могли бы подойти сейчас к Олегу Романовичу? — спросил Казик и услышал в ответ:

— Вообще-то я здесь, под дверью кабинета сижу. Меня к вам не пускают, говорят, у вас совещание.

ГЛАВА 26

— А почему вы мне не позвонили? — спросил Купревич.

— Потому что я не знаю вашего номера. Аркадия Михайловича — знаю, — Дергачев кивнул в сторону Казика, — а вашего — нет.

— Ну так запишите. — Полковник продиктовал номер. — И уж коли вы тут ждали, время тратили, то у вас, вероятно, ко мне какое-то серьезное дело? Если вас интересует состояние Ольги Валерьевны, то, к счастью, никакой угрозы для жизни нет, выправляется.

Конечно, именно это волновало Сергея больше всего. Однако в данный момент еще и другое, что для полковника наверняка было делом не просто не серьезным, а, скорее всего, вообще пустяковым. Ну какая забота для этого московского следователя, что родители Ольги наверняка уже звонили дочери, не смогли дозвониться и теперь находятся в жутком беспокойстве? Впрочем, еще несколько дней назад Сергей и сам бы не обратил на это внимания. А вот теперь… После вечера, проведенного в доме Егоровых… После того как он с какой-то необычной для себя стороны взглянул на Ольгу… После того, что с ней случилось… После того как его собственная дочь сказала о будущем ребенке…

После всего этого дело, которое совершенно не волновало следствие, стало очень серьезным для него самого.

— Вы забрали телефон Ольги Валерьевны, — сказал он. — А она вчера утром проводила своих родителей в другой город. Родители уже, наверное, ей звонили, не дозвонились и сильно волнуются. Их надо как-то предупредить.

— Ну возьмите и предупредите, — недоуменно пожал плечами Купревич. — Но только скажите, что Ольга Валерьевна случайно отравилась, ее отправили в больницу, но с ней все уже в порядке, а телефон… ну он где-то… дома забыла… разрядился…

— Я не могу предупредить. Я не знаю их номеров. И Нина Григорьевна Кондакова тоже не знает. Она мне звонила, волнуется по поводу Ольги Валерьевны. И вот я хочу вас попросить: пусть ваши коллеги, у которых сейчас телефон Егоровой, посмотрят номера родителей. Они наверняка в ее трубке записаны как «мама», «папа».

Сергей нисколько не сомневался: именно так, а не «мать», «отец».

— Сергей Геннадьевич абсолютно прав! — всколыхнулся Казик. — Не надо волновать родителей!

— Не надо, — кивнул полковник и принялся куда-то звонить. — Поищите в трубке номера под именем «мама», «папа», ну или что-то в этом духе… — отдал он распоряжение. Подождал и принялся быстро записывать на листе бумаги, который протянул Дергачеву со словами: — Все-таки «мама» и «папа».

Разговор не представлял собой ничего сугубо личного, и Сергей тут же набрал номер Марии Евгеньевны. Представился и услышал в ответ, что родители уже звонили Ольге, ее телефон недоступен, они страшно разволновались, но спасибо Сергею Геннадьевичу… Впрочем, а почему Олечка не выходит на связь?..Как отравилась? Чем? В больнице?! О, ужас! Они готовы немедленно вылететь в Губернск! Не надо? Уже все в порядке? А телефон? Его забрали в больничную камеру хранения и никому, кроме Олечки, не отдают? Сергей Геннадьевич за всем проследит и окажет любую помощь? Он в любое время на связи? Огромное спасибо! Но родители готовы тут же вернуться! И пусть Олечка, как только сможет, перезвонит!..