Авель, брат мой (сборник)

– Что за хрень?!

В глаза ротному брызнула россыпь невесть откуда появившихся синих точек в траншеях противника, и тут же его собственная рота окрасилась синим, будто стала вражеской.

Бондарь, матерясь, содрал шлем. Схватил планшет – там была та же картина. На поле боя не было своих – только чужие.

– Чёртовы «чичи», поломанное дерьмо подсунули!

Ротный бросил бесполезный шлем в траншею. Махнул рукой. Командир танкового взвода кивнул, исчез в бронированном нутре. Заревели дизели, пятидесятитонные чудища двинулись, выдыхая солярным выхлопом и прогибая землю. За этим грохотом, смешавшимся с какофонией артподготовки, звено русских дронов появилось в небе беззвучно.

Внезапно оживилась «мальвина». Покрутила головой бронеколпака и капризным тоном сообщила:

– Обнаружена угроза. Три бронеобъекта, три летательных аппарата.

Задрала в небо раструб и с интервалом в секунду выплюнула стаю тощих ракет.

Бондарь сначала подумал, что «мальвина» увидела незамеченные им дроны противника, но пылающие сопла ракетных двигателей совершенно недвусмысленно догнали тройку «журавлей». В небе вспухли огненные шары взрывов.

Ротный заорал, начал колошматить по бронеколпаку. Отскочил на метр, высадил в безобразный цилиндр полмагазина – пули высекали бессильные искры, разлетались рикошетами.

«Мальвина», не обращая на истерику Бондаря никакого внимания, опустила трубу на уровень горизонта и выдала очередную порцию. Теперь уже вдогонку уходящему за пехотой танковому взводу. Кормовая броня «коробочек» поддавалась неохотно, и «мальвина» повторила обстрел.

Бондарь перепробовал все способы остановить свихнувшегося робота, наконец сорвал крышку пульта внешнего управления, повернул красный тумблер выключения. «Мальвина» самодовольно сообщила:

– Попытка перехвата контроля противником заблокирована.

Развернула раструб прямо в лицо капитану и констатировала:

– Обнаружен командир вражеского подразделения. Принимаю решение на уничтожение.

Ротный упал на землю – над головой лопнуло, ракета унеслась в сторону сгоревшего леса. Вырвал из разгрузки гранату, засунул под «мальвину», как можно ближе к энергоблоку. Скатился в траншею.

Отряхнул насыпавшуюся с бруствера грязь, вылез. Неохватный цилиндр покосился, ракетная труба грустно разглядывала почву.

– Это ж надо, а? Восстание машин, часть крайняя.

Бондарь пригнулся и побежал догонять роту.

* * *

Рота лежала, прижавшись к ходящей ходуном земле, в сотне метров от линии вражеских окопов. Когда артподготовка кончилась – показалось, что оглохли, настолько стало тихо.

Бондарь поднял голову, прохрипел:

– Плазма, твою мать!

Гранатомётчики отделений подхватились, встали на колено, положив трубы на плечо. Дали залп – в сторону траншеи противника полетели сияющие шары плазменных зарядов, лопнули, растеклись бушующим огнём.

После такого в живых там никого не могло остаться. Цепь поднялась, вдавив до упора спусковые крючки дрожащих от злости автоматов, зарычала:

– Ы-ы-ра!

И тут же вражеский бруствер осветился вспышками ответного огня в упор, полетели гранаты. Пехотинцы падали, крича уже от боли и ужаса, вываливая внутренности в грязь.

Над позицией противника вспухло золотистое облако, выбрасывая струи маслянистого тумана.

Кто-то заорал:

– Жёлтая отрава!

Бежали без всякой команды, оставив раненых, бросая тяжёлые ранцы с боекомплектом.

Скатились в свою траншею, тяжело дыша. Бондарь выматерился, прокричал:

– Командирам отделений – доложить о наличии личного состава!

Потом, выслушав доклады, возился с браслетом, выключая отсутствующих.

– Раненых добиваете, товарищ капитан? – оскалился Батыров.

– Дурак ты, капрал. Я под Волгоградом видел, что с нашими ранеными бывает. Обратно высоту отбили, а там они лежат – с собственными отрезанными причиндалами во рту. Уж лучше я их, чем эти.

Небо раскололось, завыло ответным артиллерийским ударом. Первым же взрывом завалило целое отделение, уцелевшие поползли в блиндажи, забились в щели.

* * *

Скрючившись в позах эмбрионов, вздрагивали вместе с трясущейся от взрывов землёй. Из всех молитв и слов осталось в голове лишь одно – «мамочка».

Потом стало невозможно тихо. Только с шипением из перевёрнутой взрывом «мальвины» испарялся в небо фреон, расплываясь золотистым облаком.

Сергей с ужасом смотрел на обнажившуюся от сотрясений стенку окопа. Жёлтые кости с застрявшими в них кремниевыми наконечниками стрел соседствовали с ржавыми багинетами наполеоновских времён и дырявыми касками Второй мировой.

Рамиль, отряхивая пласты навалившейся грязи, спросил у Дениса:

– Где твой автомат, чмо?

Волконский поглядел прозрачными глазами и улыбнулся:

– Я не буду стрелять. И ты ничего с этим не поделаешь, капрал. Про это поле писали в апокрифах, это Поле Выбора. Тысячи лет люди пытаются доказать Богу, что он зря дал нам разум. Тысячи лет сжигают, рвут, взрывают себя. Всё это время Бог терпел, верил и ждал. Но чаша уже полна.

Сержант зло проворчал:

– Отстань от убогого, Батыров. Валить надо отсюда бегом.

– Ага, валить. До леса не добежим, браслетик догонит. Будем лежать синие под небом голубым.

– Пошли, – просто сказал сержант.

Выволокли из полуобвалившегося блиндажа капитана. Придавили к земле, навалились на руки, не давая достать пистолет.

– Идиоты, – прохрипел капитан, – попытаетесь содрать браслет – сдохнете.

– А зачем сдирать? – улыбнулся Батыров и ударил саперной лопаткой по руке ротного.

Ротный заревел, как животное. Захлёбываясь, попросил:

– Суки, хоть блокаду вколите мне, садисты.

Рамиль, скалясь, продолжал рубить кость, протирая глаза от фонтанирующей крови. Закончил, снял с отрубленной кисти браслет, аккуратно положил на бруствер. Отошёл, стащил с пояса флягу. Полил в ладонь, плеснул в улыбающееся лицо.

Денис подполз к обмякшему капитану, наложил на обрубок самозатягивающийся жгут. Вытащил аптечку, выбрал нужный шприц-тюбик, вколол ротному прямо сквозь обгоревший камуфляж.

Сержант взвыл, схватил с бруствера браслет, бросил на землю, разбил выстрелом из автомата, добавил каблуком, крича: