Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
Соответствуют ли его слова действительности? Во всяком случае, звучит правдоподобно. Леа удовольствовалась этим объяснением.
— Надеюсь увидеться с вами при более приятных обстоятельствах, — сказал Большой Клеман на прощание…
Если бы не боль внизу живота, которая не давала ей забыть о прошедшей ночи, Леа пустилась бы в пляс прямо на бульваре Верден. Вечер выдался прекрасный. Девушка шагала не спеша, блаженно нежась под последними лучами заходящего солнца. Она решила отправиться к дяде, Люку Дельмасу, чтобы принять душ, избавиться наконец
Матиас ее детства и юности умер для нее в мерзком заведении этой отвратительной бабы. Он никогда не получит прощения Леа. Единственное, в чем она никак не могла разобраться, так это в том, насколько реальными были угрозы Матиаса. Теперь она знала, что он способен на все, но пока не могла с точностью определить, насколько цепко он держит ее в своих руках, и как далеко простирается его власть над ней. О том, чтобы выгнать Матиаса из Монтийика, не могло быть и речи, во всяком случае, до тех пор, пока она не узнает, как в действительности обстоят дела с поместьем и что он может сообщить гестапо…
В столовой мэтра Дельмаса было тепло; ужин, поданный старой верной кухаркой, оказался таким же безвкусным, как и до войны.
В обществе дяди Люка и кузена Филиппа, решившего пойти по стопам отца и наконец, закончившего изучение права, Леа чувствовала все большую неловкость и внутреннее напряжение.
— Какое счастье, что у папы хорошие отношения с префектом, иначе мадам д’Аржила могла бы провести там еще много месяцев, — с пафосом произнес Филипп.
— Ты — адвокат; ты что, считаешь нормальным, когда сажают в тюрьму ни в чем не повинного человека? — возмутилась Леа.
— Может быть, она ничего предосудительного и не сделала, но хорош гусь ее муженек, которого разыскивает полиция!
— Какая? Французская или немецкая? — язвительно спросила Леа.
— Ты прекрасно знаешь, что полицейские сотрудничают.
— Да это всем известно…
— Дети, перестаньте ссориться! — вмешался мэтр Дельмас. — Ты не права, Леа. Здесь, в Бордо, мы всего лишь выполняем указания правительства. Любое другое поведение противоречило бы интересам нашей страны. Сделав такой выбор, маршал Петен спас Францию от анархии и коммунистического нашествия, не говоря уже о том, что сберег тысячи человеческих жизней…
— Дядя Люк, ты почему-то забываешь о том, что эти человеческие жизни для них ничего не стоят! Они казнят десятки заложников!
— Это печальное следствие террористических актов, совершаемых безответственными людьми, наемниками Москвы и Лондона…
— Дядя! Как ты можешь такое говорить, когда дядя Адриан и Лоран д’Аржила…
Мэтр Дельмас вскочил так резко, что опрокинул тяжелый стул. Он гневно швырнул на стол салфетку.
— Не желаю больше слышать о своем брате! Для меня он умер, я тебе это уже говорил. Что же до Лорана д’Аржила, то я просто не понимаю, что с ним произошло. Это был прекрасный офицер… Спокойной ночи! Ты испортила мне аппетит…
Произнеся эту тираду, дядя Люк с удрученным видом покинул гостиную.
— Нехорошо, что ты довела его до такого состояния. Теперь он не будет спать всю ночь, — заметил Филипп.
— Ничего страшного, бессонница ему не повредит.
Пусть подумает о том, что он будет делать после войны, когда немцы ее проиграют.— Бедная девочка! Если это произойдет, то отнюдь не завтра. Лучше бы ты занялась своими возлюбленными и не лезла в мужские дела.
— Бедный Филипп! Ты все так же глуп. Ты видишь мир только глазами своего отца. Пьеро это понял и предпочел убраться отсюда.
Теперь и ее кузен, внезапно побледнев, вскочил из-за стола.
— Твое счастье, что ты не заговорила о брате при папе, а то я вышвырнул бы тебя вон!
Леа пожала плечами и спросила:
— Где он? Вы слышали о нем что-нибудь?
— Он в тюрьме, в Испании.
— В тюрьме?..
— Да, хоть он и не вор. Папа чуть не умер, когда нашел в своей комнате записку от него и узнал, что тот намерен добраться до Северной Африки и пойти добровольцем в армию.
— Уж ты-то на такое, разумеется, не способен.
— Можешь издеваться, сколько угодно. Но я абсолютно уверен: если бы не дурной пример дяди Адриана, малыш никогда бы не уехал. К счастью, его арестовали до того, как он успел пробраться в Марокко…
— К счастью?!
— Да, у папы в Мадриде есть друзья, адвокаты, они обещали вернуть Пьеро на родину.
— Он не вернется.
— Это меня удивило бы. Не так-то легко отделаться от ордена иезуитов, особенно если отец настаивает на необходимости оградить юную душу сына от опасности.
— Нечего сказать, прекрасные средства!
— Необходимые в наше время, моя дорогая. Ты лучше бы брала пример с сына хозяина вашего винного склада.
— Матиаса?
— Да, сына Файяра, который, несмотря на свое происхождение, ведет себя намного лучше, чем некоторые молодые люди нашего круга.
— Ох уж это твое правило: «чтобы тебе было хорошо, надо вести себя хорошо». Ты смешон, бедный мой старичок; можно подумать, что я говорю с тетей Бернадеттой: «молодые люди нашего круга». Да все это прогнило, распалось, исчезло навсегда! Ты и тебе подобные… да вы просто пережиток прошлого, динозавры…
— Динозавры или нет, но пока что страна держится только на таких людях, как мы.
— Ты считаешь, что можно жить под немецким сапогом и при этом лизать его подошву?
— Вижу, ты слишком внимательно слушаешь этих ничтожных типов с Лондонского радио. Им-то что — сидят себе в безопасности на своем острове и подбивают на подрывную деятельность всех коммунистических бездельников нашей несчастной страны.
— Ты забываешь о ежедневных бомбардировках Англии.
— Мало этим мерзавцам! И всем, кто им помогает!
— Как ты только можешь говорить такое о наших родственниках!
— Ты такая же идиотка, как и они.
Опять то же непонимание, те же споры, те же оскорбления, что и в детстве…
Лучше всего было бы оставить его здесь и пойти спать, но то, что он сказал о Матиасе, беспокоило Леа.
— Что ты имел в виду, когда говорил о Матиасе? — спросила она.
— А то, что работа в Германии пошла ему на пользу. Он поумнел; теперь вместо того, чтобы смотреть на тебя томными глазами и умирать от любви, он ведет себя как настоящий мужчина, на которого всегда можно положиться.