Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
— Кто это?
— А ты не догадываешься?
У Леа не было никакого желания играть в загадки.
— Нет, — буркнула она.
— Франсуа Тавернье.
Как же она могла о нем забыть?! Леа снова покраснела.
— Говори скорее, дядя, когда это было?
— Несколько дней назад. Я разговаривал с ним по телефону из Бордо.
— Где он?
— В Париже.
— Почему он звонил тебе? Что сказал обо мне? Он не ответил на мое письмо.
— Ты слишком нетерпелива. А мне казалось, что ты терпеть его не можешь.
— Умоляю тебя…
— Все очень банально. Он спрашивал
— И все?
— Нет. Он хочет приехать после Пасхи.
— Но это еще так не скоро!
— Какое нетерпение! Сегодня 10 апреля, а Пасха будет 25.
Леа чувствовала себя такой растерянной и смущенной, что не решилась заговорить с дядей о Матиасе.
За окном послышался шум автомобильного мотора, скрип гравия под колесами, затем хлопнули дверцы машины и раздались мужские голоса. От неожиданности Адриан и Леа замерли на месте.
— Посмотри, кто это. Скорее! Если гестапо — мы пропали.
Леа побежала в коридор и выглянула в окно, выходившее в сторону аллеи. Нет! Это невозможно! Что ему здесь понадобилось? Девушка открыла окно и крикнула, стараясь, чтобы голос ее звучал весело:
— Иду-иду!
Затем она бегом вернулась в детскую:
— Это не гестапо, но, может быть, ничуть не лучше.
— Я буду в комнате Люсьена, — вставая, бросил Адриан.
Прежде чем спуститься, Леа забежала к Камилле и коротко рассказала ей о происходящем.
Руфь пригласила приехавших в гостиную.
— Леа! Как я рад снова вас видеть!
— Рафаэль!.. Какой приятный сюрприз!
— Дорогая моя!.. Я знал, что вы будете счастливы вновь встретиться со старым другом.
Леа буквально кипела от гнева, но мужественно пыталась улыбаться. Ни в коем случае нельзя показать ему свой страх! Один из молодых людей рассматривал портрет ее матери, написанный Жаком-Эмилем Бланшем. Когда он обернулся, Леа так сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Она изо всех сил старалась побороть охвативший ее ужас.
Молодой человек, стоявший перед ней, был тем самым парнем, которого она заметила в Кадийяке и Сен-Макере. Леа с непринужденным видом подошла к нему.
— Здравствуйте, месье, вы — местный? Мне кажется, что я вас уже где-то встречала.
Было заметно, что это его задело.
— Возможно, мадемуазель: мои родственники живут в Лангоне.
— Вероятно, там я вас и видела — в мэрии или на рынке. Как вас зовут?
— Морис Фьо.
Леа отвернулась от него и, подойдя к Рафаэлю, схватила его за руку и потащила в сад.
— Пойдемте, я покажу вам Монтийяк. А вы тем временем расскажете, каким ветром вас сюда занесло.
— Вы знаете, что у меня возникли, некоторые проблемы с известными вам личностями. Парижский воздух стал вреден для меня, и я вынужден был уехать. Я вспомнил о прекрасном времени, проведенном в Бордо в 40-м году, о своих связях с местной прессой, о том, что Испания совсем недалеко отсюда. Короче говоря, я подумал: «А почему бы и не Бордо?» Должен признаться, что до вчерашнего дня я даже не думал о вас. Перед ужином я вместе с этими очаровательными мальчиками сидел в «Регенте» за стаканом вина, когда появился один из их товарищей. В разговоре кто-то
упомянул ваше поместье. Я поинтересовался, не о владениях ли семьи Дельмасов идет речь, и мне ответили, что именно о них. Вот так я и узнал, что этот молодой человек был вашим другом детства и что вы находитесь в Монтийяке. Я выразил желание увидеться с вами, и ваш друг предложил отвезти меня. Так я оказался здесь.— Вы приехали с Матиасом?
— Да. Он пошел поздороваться с родителями. Вас не стеснило то, что я принял его приглашение?
— Нисколько. Напротив, я должна поблагодарить его за то, что он доставил мне такое удовольствие.
— Какое прекрасное место! Если бы я здесь жил, то ни за что не уехал бы! Какая тишина!.. Какая гармония между землей и небом! Чувствую, что здесь я мог бы написать шедевр.
Облокотившись на перила террасы, Рафаэль Маль любовался необъятными просторами, расчерченными прямыми черными линиями виноградников.
— Можно подумать, что это рисунок, сделанный при помощи пера и линейки.
— Вы приехали слишком рано. Через две-три недели виноградники станут серебристыми, затем нежно-зелеными, потом зацветут… А вот и Лаура! Рафаэль, представляю вам мою младшую сестру.
— Здравствуйте, мадемуазель. Вот теперь я знаком со всеми прелестями Монтийяка.
Лаура прыснула со смеху, и это вызвало раздражение Леа.
— Камилла пошла с Матиасом, — сказала Лаура. — Я попросила Файяра открыть погреб, чтобы гости могли попробовать нашего вина.
— Пойдемте, отведаете знаменитое «Шато-Монтийяк», — весело сказала Леа, пытаясь скрыть тревогу, охватившую ее при упоминании о Матиасе.
Итак, он осмелился вернуться.
Трое молодых людей молча последовали за ними. В погребе они обнаружили Камиллу, Матиаса и его отца. Леа, как ни в чем не бывало, поцеловала Матиаса, сделав вид, что не заметила, каким напряженным стало его лицо, и сказала:
— Ты мог бы приехать повидаться с нами и раньше.
— Леа права, — подтвердила Камилла. — Матиас, я хотела поблагодарить вас за ваше участие в моем освобождении.
— Это не моя заслуга, я сделал слишком мало.
— Не говорите так! Если бы не вы, я, может быть, до сих пор была бы в форте «А».
— Вас освободили как раз в тот момент, когда начались улучшения. Сейчас в форте есть душ, — сказал один из друзей Матиаса.
— Очень интересно, — сухо произнесла Леа. — А как насчет парикмахерской и кинозала?
Молодой человек покраснел, а его приятели усмехнулись. Рафаэль поспешил сменить тему:
— Дети мои, давайте попробуем это вино.
Файяр перевернул стаканы, стоявшие кверху дном на покрытой белой бумагой доске, и церемонно разлил вино.
— Бутылке всего два года, но вы почувствуете, какой букет!
— Им восхищаются даже в Париже! — бросила Леа.
Файяр и глазом не моргнул.
После того, как была продегустирована третья бутылка, Леа подошла к Матиасу и тихо сказала:
— Выйдем. Я хочу с тобой поговорить.
Когда после холода и винного запаха, которым были пропитаны пол и стены погреба, они оказались на свежем воздухе, наполненном ароматом первой сирени, у Леа возникло желание побежать.