Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
Шрифт:
Во-первых, там добывали песок и глину, поэтому вдоль поля шел глубокий ров. Во-вторых, на Ходынском поле проходили учения саперов и артиллеристов, которые повсюду оставляли ямы и выбоины. Так что свернуть шею запросто можно было и в обычное время.
Организаторы поступили «мудро». Ямы накрыли деревянными щитами и присыпали песком. Естественно, выдержать больших нагрузок эти щиты не могли, и ямы превращались в своеобразные ловушки.
При входе на поле народ должен был получать бесплатные подарки. Для этого построили 20 деревянных бараков для раздачи пива и меда и 150 «буфетов» для раздачи коронационных сувениров – фунтовая сайка (русский фунт – 400 г), полфунта колбасы, вяземский пряник с гербом, мешочек орехов и самое ценное – кружка с гербом. В общем, примерно такие продуктовые наборы сейчас раздают пенсионерам на выборах.
Но кружки вроде были красивые. Их выставляли напоказ в московских магазинах, и народ прельстился. Каждому хотелось заполучить
Порядок обеспечивали 1800 полицейских. Для сравнения: 24 декабря прошлого года в Петербурге митинговали 2,5 тысячи человек, а число полицейских было то же самое – 1800. Московского обер-полицмейстера Власовского, непосредственного подчиненного генерал-губернатора Сергея Александровича, предупреждали, что надо бы озаботиться безопасностью гуляющих, но он заявил, что это его не касается. Его, мол, забота – обеспечить безопасность царя.
Кто-то пустил слух, что буфетчики раздают подарки среди своих, и народ ринулся через рвы к деревянным «буфетам». Настилы не выдерживали, люди падали вниз, а по ним уже бежала толпа. Буфетчики стали кидать кульки с едой прямо в толпу, от чего давка стала еще больше. По официальным данным, погибло 1389 человек.
Во время коронации вся императорская семья, разумеется, находилась в Москве и не могла остаться в стороне от происходящего. Четверо Михайловичей – Николай, Георгий, Александр и Сергей – «единодушно требовали немедленной отставки великого князя Сергея Александровича и прекращения коронационных торжеств. Произошла тяжелая сцена. Старшее поколение великих князей всецело поддержало московского генерал-губернатора». Николай Михайлович «ответил дельной и ясной речью», вспомнил про французских королей, «которые танцевали в Версальском парке, не обращая внимания на приближающуюся бурю».
Михайловичи просили Николая II отменить бал у французского посла графа Монтебелло или хотя бы самому на нем не присутствовать. Или по крайней мере не танцевать, чтобы враги не говорили, что «молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую».
Николай ответил, что Ходынская катастрофа, конечно, величайшее несчастье, но оно не должно омрачать праздника коронации. Николай II и Александра Федоровна не только приехали, но и открыли бал – царь танцевал с графиней Монтебелло, а царица – с графом. «Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея заставляла иностранцев высказывать предположения, что Романовы лишились рассудка, – вспоминает Александр Михайлович. – Мы, четверо, покинули бальную залу в тот момент, когда начались танцы, и этим тяжко нарушили правила придворного этикета» [165] .
165
Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. Мемуары. Минск, 2004. С. 167–168.
Сандро, конечно, преувеличивает. Ни Сергею Александровичу, ни другим членам августейшего семейства было не до веселья. Все они ездят из больницы в больницу, жертвуя пострадавшим значительные суммы. Мария Федоровна описывает посещение раненых в одном из госпиталей: «Они были так трогательны, не обвиняя никого, кроме самих себя. «Мы сами виноваты», – говорили они и сожалели, что огорчили царя!… Остальным классам следовало бы брать с них пример, а не грызться между собой и, особенно, не возбуждать своим буйством, своей жестокостью умы до такого состояния, которое я еще никогда не видела за 30 лет моего пребывания в России» [166] .
166
Кудрина Ю. В. Императрица Мария Федоровна (1847–1928). Дневники. Письма. Воспоминания. М., 2002. С. 80.
Было бы, конечно, странно, если бы пострадавшие обличали власть прямо в лицо Марии Федоровне. Но атмосфера в обществе действительно накалилась. Классовая ненависть низших слоев, разочарование интеллигентной публики от несбывшихся надежд на либерализацию – все это вырвалось наружу. А «своим буйством» возбуждали умы как раз Михайловичи.
«Многие разногласия, существовавшие среди членов императорской фамилии, стали достоянием гласности, – вспоминает Ольга Александровна, дочь Марии Федоровны и сестра царя. – Молодые великие князья, в частности, Сандро… возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сержа, военного губернатора Москвы. Мне казалось, что мои кузены были к нему несправедливы. Более того, дядя Сергей сам был в таком отчаянии и готов был тотчас же подать в отставку. Однако Ники не принял его отставки. Своими попытками свалить вину на одного лишь человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу, поставили под удар все семейство,
причем именно тогда, когда необходимо было единство. После того, как Ники отказался отправить в отставку дядю Сергея, они набросились на царя» [167] . Да и сама Мария Федоровна подтверждает, что «семья Михайловичей сеяла всюду раздор с непривычной резкостью и злобой» [168] .167
Мемуары великой княгини Ольги Александровны / Запись Я. Ворреса. М., 2004. С. 78.
168
Кудрина Ю. Мария Федоровна. М., 2009. С. 239.
Это – первый звоночек от Михайловичей. Второй, он же и последний, раздастся накануне Февральской революции. Тогда их «резкость и злоба» будут уже привычными, но еще более яростными. Самое удивительное, что Михайловичи (за исключением Николая) – самые близкие к царю члены императорской фамилии, можно сказать, личные друзья. Но они не любят старшее поколение великих князей. Особенно Александр Михайлович, который всего лишь месяц назад из-за конфликта с Алексеем Александровичем был вынужден подать в отставку. И теперь срывал злобу на его брате – Сергее Александровиче.
Николай Михайлович рад пощеголять познаниями в истории Французской революции, забывая, правда, о том, что его кумир герцог Орлеанский тоже не любил своих родственников и сеял раздоры до тех пор, пока нож гильотины не добрался и до его головы.
Требовать отставки Сергея Александровича, который, безусловно, нес ответственность за случившееся – это одно. Но выносить сор из избы, делать свои обвинения достоянием гласности было просто-напросто глупо. Это называется – рубить сук, на котором сидишь. Ведь не только простой народ, но и так называемое общество не делало разницы между великими князьями. Для них все они одним миром мазаны и из одного теста слеплены. Михайловичи подрывали престиж всего императорского дома, не завоевывая при этом популярности себе. Наивные, казалось бы, Мария Федоровна и ее дочь Ольга в этом смысле абсолютно правы.
Хотя, по утверждению вдовствующей императрицы, пострадавшие винили только себя, требовалось отыскать и других виновных. За проведение гуляний на Ходынском поле отвечали две инстанции – московские власти во главе с генерал-губернатором и министерство двора. Сергей Александрович валил вину на министра двора Иллариона Воронцова-Дашкова. Тот уверял, что его ведомство распоряжалось только раздачей подарков, а обеспечивать безопасность – это уж, извините, задача московской полиции.
В общем-то Воронцов-Дашков был прав. Однако всплыли застаревшие ссоры и обиды. Воронцов-Дашков – любимец Александра III. А вот братья Александра III его терпеть не могли. Такая уж у него должность. Повышения и награды раздает император, а отказы и выговоры – министр двора.
Владимир Александрович уверял, что Воронцов-Дашков «находит удовольствие в том, чтобы делать нам всем неприятности» [169] .
При дворе образовались две партии. Одна – за Воронцова-Дашкова. Считалось, что ее негласно возглавляла Мария Федоровна, которая не столько стремилась наказать московского генерал-губернатора, сколько выгородить любимца своего покойного мужа. Другая партия – за Сергея Александровича.
Никто не знал, чья возьмет. Кто окажется сильнее – мать императора или дядя, женатый на его сестре?
169
Половцов А. А. Дневник государственного секретаря. Т. 2. М., 2005. С. 367.
Поначалу чаша весов склонялась на сторону великого князя. Вести расследование поручили министру юстиции Николаю Муравьеву, который занял этот пост по протекции Сергея Александровича. Муравьев подробно описал обстоятельства дела, но вопрос о виновниках катастрофы обошел стороной.
Мария Федоровна настояла на новом расследовании, за которое взялся пожилой и беспристрастный сановник Константин Пален, бывший министром юстиции еще при Александре II.
25 мая Николай II отмечает в дневнике: «Брожение в семействе по поводу следствия, над которым назначен Пален!» [170] Брожение заключалось в том, что дяди царя – Владимир, Алексей и Павел – «привезли царю свои отставки на случай, если Сергея будут судить» [171] .
170
Дневники Николая II. http://www.rus-sky.com/history/library/diaris/1896.htm
171
Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 212.