Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Найти взаимопонимания с «обществом», которое день ото дня становилось все более радикально настроенным, Святополк-Мирскому не удалось. Но ему не удалось найти взаимопонимания и с «властью». Той, что выше его.

Николай II не долго радовался эпохе доверия. В конце августа он вроде бы соглашался с Мирским, а уже 9 октября огорошил министра: надо бы для пресечения толков издать рескрипт, «чтобы поняли, что никаких перемен не будет». Святополк-Мирский сник. Ведь под «толками» царь понимал не что-нибудь, а интервью, которые давал министр внутренних дел. С «добродушием и простодушием» князь стыдил Николая: «Как же, Ваше величество, ведь я говорил: какие перемены я нахожу нужными, и Вы согласились». Жена Мирского изливала злость на царя в дневнике: «Я его ненавидела прежде, но теперь жалею. Тип немощного вырождения, вбили в голову, что он должен быть тверд, а хуже нет, когда слабый человек хочет быть твердым. И кто это имеет такое дурное влияние? Кажется, Александра Федоровна думает, что так нужно. Мария Федоровна другого мнения, она Пепке сказала: “Эти свиньи заставляют моего сына делать бог знает что и говорят, что мой муж этого хотел”». Но кто эти свиньи? – задается вопросом княгиня Святополк-Мирская. И не дает ответа [187] .

187

Дневник кн. Е. А. Святополк-Мирской за 1904–1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 247–248.

А главной «свиньей» был дядя царя великий князь Сергей Александрович. Он первым ополчился на новый курс министра внутренних дел. Он же придумал ему кличку Святополк Окаянный. А московский обер-полицмейстер Дмитрий Трепов, его правая рука, без обиняков называл эпоху доверия «эрой попустительства». Вскоре к ним присоединился и другой августейший дядя – Владимир Александрович. Он «открыто обвиняет Мирского в слабости и попустительстве» и «желает потребовать у него объяснений» [188] .

188

Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 13.

Где Сергей Александрович и вообще дяди царя, там, конечно, не обойтись без главного их критика – великого князя Николая Михайловича. Он, разумеется, поддерживает либеральный курс Мирского. И становится при министре внутренних дел кем-то вроде информатора. 26 октября он посещает Мирского и рассказывает, что в Яхт-клубе на министра «очень нападают, а Сергей Александрович рвет и мечет» [189] . Яхт-клуб – место серьезное. Это центр столичного бомонда. Николай Михайлович сам завсегдатай Яхт-клуба и главный сплетник. Но на этот раз слухи распускает не он. Да и слухи эти совсем уж запредельные. Говорят, что Святополк-Мирский хочет ввести конституцию, потому что он революционер и в молодости стрелял в шефа жандармов Дрентельна. (На самом деле стрелял в 1879 году народоволец Лев Мирский, никакого отношения к князю, естественно, не имевший.)

189

Дневник кн. Е. А. Святополк-Мирской за 1904–1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 250.

13 ноября Николай Михайлович предупреждает министра, что борьба между сторонниками и противниками его курса достигла крайней остроты. Это была сущая правда. Дата – 13 ноября – не случайна. На следующий день – 14 ноября – у Марии Федоровны день рождения. Естественно, съехались все родственники. В том числе прикатил из Москвы Сергей Александрович. День рождения выдался веселеньким. Сергей Александрович угрожает отставкой – своей и всей московской администрации – из-за несогласия с Мирским. Мария Федоровна твердит: тронете Мирского, уеду в Копенгаген. Где-то в стороне плетет интриги Николай Михайлович.

Николай II, конечно, в полной прострации. Великие князья убеждали Сергея не уходить в отставку, «дождаться конца войны», а самодержец всероссийский «все молчал и молчал!» [190] Как тут быть твердым, когда со всех сторон говорят прямо противоположное? «Удивительная вещь, – справедливо заметил царь, – два месяца тому назад все были недовольны, что всех высылают, а теперь недовольны, что всех возвращают». Но все же Николай принимает более-менее мудрое решение – собрать совещание для выработки нового курса.

190

Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С 14.

Совещание собиралось трижды. В последний день царь пригласил целый сонм августейших родственников: трех дядьев – Владимира, Сергея и Алексея Александровичей, двоюродного дядю Александра Михайловича и родного брата Михаила Александровича. Главный вопрос, который вызывал споры у высших сановников и их высочеств, – включать ли в текст предполагаемого указа пункт о привлечении выборных к рассмотрению законопроектов. То есть ключевой пункт программы Святополк-Мирского.

Сергей Александрович сразу уселся на свою консервативную лошадку и взял своего реакционного быка за рога. Несколько по-хамски он заявил, что основные законы не дают царю права менять государственный строй. Иными словами, самодержавие не дает царю права отказаться от самодержавия. В этом великого князя поддержал министр юстиции Николай Муравьев, в свое время назначенный на этот пост по рекомендации все того же Сергея Александровича.

Молодое поколение великих князей – Александр Михайлович и Михаил Александрович – выступили сторонниками реформ. Неожиданный «либерализм» проявил и Владимир Александрович. Еще недавно он кричал «о невозможности конституции, равносильной разложению России» [191] . А теперь вдруг сказал, что ничего страшного, пусть будет некий выборный орган, который станет рассматривать законопроекты до их поступления в Государственный совет. Совещательный, разумеется, орган. Но именно создание такого органа в этих кругах и называлось «конституцией».

191

Мемуары графа С. Д. Шереметева. М., 2001. С. 14.

Измученный Николай II согласился с дядей Владимиром. «Конституция» звучала так: «Установить способы привлечения местных общественных учреждений и выбранных ими из своей среды лиц к участию в разработке законодательных предначертаний наших до рассмотрения их Государственным советом» [192] . Пожалуй, самая скромная конституция, какую только можно представить. Но в России до сих пор не было и такой. Да и в последний раз нечто подобное всерьез рассматривалось почти четверть века назад, при Лорис-Меликове.

192

Ганелин Р. Ш. Российское самодержавие в 1905 году. Реформы и революция. СПб., 1991. С. 36.

«Решена полуконституция, – пишет в дневнике граф Бобринский, – созыв представителей страны, участие выборных в Государственном совете и целый цикл либеральных реформ. Государь был восторжен; вел. кн. Сергей дружил с Мирским… Словом историческая минута, и о всем этом будет манифест в субботу 11-го!» [193]

Бобринский ошибся. Государь вовсе не был восторжен. Его смущал пункт о выборных. Он решил снова посовещаться, на этот раз в узком кругу. Позвал Витте и Сергея Александровича. Начали редактировать этот пункт, чтобы еще больше сузить компетенцию выборного органа, хотя, казалось бы, больше некуда. В итоге Витте предложил вообще вычеркнуть этот пункт. Сергей Александрович, конечно, поддержал. Царь вычеркнул.

193

Дневник А. А. Бобринского // Красный архив. Т. 1 (26). 1928, с. 130.

Стараниями Витте и дяди Сержа «Конституция Святополк-Мирского» благополучно погибла. Самому Мирскому царь предложил пост наместника на Кавказе.

«Витте, по-моему, мало за ноги повесить», – сокрушалась Святополк-Мирская. «А уж Сергей Александрович – слов даже не нахожу, чтобы его определить». А графиня Сольская, жена видного сановника, который вскоре будет назначен председателем Государственного совета, рассказывала жене министра внутренних дел, как все кругом «ненавидят великих князей, к чему ни приложат руку – портят» [194] .

194

Дневник кн. Е. А. Святополк-Мирской за 1904–1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 265.

Правда, великие князья сами разделились на две враждебные партии – сторонников и противников преобразований. Александр Михайлович, например, в эти дни «рвет и мечет». Узнав, что пункт о выборных вычеркнут, они с Михаилом Александровичем бросились к царю просить о восстановлении. Но Николай II был непреклонен. Он, как правило, колебался, когда речь шла о том, чтобы пойти на уступки. Отказ от уступок давался ему гораздо проще.

Тут к двум «либеральным» великим князьям присоединился еще один царский родственник – принц Петр Ольденбургский. Русская ветвь Ольденбургских считалась частью российского императорского дома, они носили титул высочеств и князей Романовских. Принц Петр к тому же был мужем великой княгини Ольги Александровны, родной сестры царя. Ольга и Михаил – младшие дети Александра III, которые дружны с детства. Не удивительно, что Михаил Александрович в прекрасных отношениях и с мужем своей сестры. Короче говоря, все трое – Сандро, Петр Ольденбургский и Михаил Александрович – «очень проникнуты мыслью о необходимости представителей» и «решили все свое влияние употреблять в либеральном отношении» [195] . А троица для «влияния» подобралась внушительная – брат царя и мужья двух его сестер.

195

Там же. С. 267.