Аврелион

Мисса замолчала. Устремив свой взгляд в окно, она будто ушла в ведомые только ей дали. Ее нежное, тонких черт лицо было покрыто тенью печали и глубокой, затаенной думы. Пэр смотрел на нее, и в его сердце разливалась жаркая волна чувства к этой девушке. Он глубоко вздохнул и этот вздох будто вернул Миссу из ее забытья. 

– Пэр, несколько минут назад я сказал тебе о Законе…- Мисса говорила медленно, будто тщательно выбирала слова, не желая ни одной фальшивой интонацией утратить состояние торжественности минуты. – Я приняла решение соединить не только наши души, но и преодолеть последнее препятствие к полной близости между нами. Я хочу, чтобы мы сегодня стали единой плотью. Таково мое решение. 

Пэр не сразу ей ответил. Он был настолько поражен ее решением, что не решился сказать, что она еще не прошла обряд инициализации, что и ему и ей Закон не позволяет вступать в телесную близость по личному желанию. Только с дозволения предикта, а затем и одного из жрецов, они смогут стать парой для воспроизводства детей. Пэр молча смотрел на Миссу. Он абсолютно был убежден, что ни один из этих доводов не поколеблет ее решения. Оставалось принять его и, преступив Закон, стать тайным сомафилом.

– Мисса, я с тобой. Что бы ты ни решила, пусть так и будет. 

Тягучая, будто источаемая как густой сироп из сифона, мелодия, заунывными тонами погружала собравшийся клир в состояние отрешенного транса. Берне, облаченный в одежды Предстоящего пред богами Лакки, не обращал внимания на стоящих рядом предиктов. Покоившееся в «Длани богов Лакки» тело Главного Жреца приковывало все его внимание. Оно было прикрыто ритуальной накидкой серо-черного цвета, отливавшей металлическим блеском. Обходя «Длань богов Лакки» за служкой, который, следуя процедуре, определенной ритуалом, совершал действия с встроенными в платформу устройствами, Берне невольно поежился от неприятного чувства. Он не мог определить его свойства, но то, что происходило на его глазах, было для него неестественным и чуждым. 

Тело Главного Жреца под накидкой на глазах уменьшалось в размерах. Оно будто истаивало, как тает сосулька в лучах жаркого весеннего солнца. Накидка быстро опадала, и от этого создавалось впечатление, что она всасывает тело, как паук свою жертву. Тем более что начертанный узор на ее поверхности в точности совпадал с паучьей сетью. Берне вдруг припомнил недавний разговор с Главным Жрецом. Тогда он показался ему незначимым, как бы проходным среди наставлений и важных указаний к отправлению Службы. Это отступление от важных, как ему тогда мнилось, вопросов, вызвало у Берне досаду. Он осмелился указать на это Главному Жрецу. Тот помолчал, вздохнул и мягко произнес: «Как мы иногда ошибаемся, торопясь пробежать мимо явного поворота в судьбе. Наверное, это главные наши ошибки в жизни. Неважно, как эти повороты судьбы открываются нам, но последуй за ними вовремя, и, возможно, человек избежал бы многих несчастий и бед…». 

Берне поторопился извиниться. Но Главный Жрец, легко усмехнувшись, покачал головой: «Не стоит. Я тебя понимаю. Но сейчас за этим пониманием кроется моя великая грусть. В свое время не нашлось никого, кто бы смог мне помочь определить смысл и путь моей жизни. Я думал, что все они полностью посвящены служению богам Лакки. Я просмотрел свой поворот. А он был рядом, и Врата, к которым он вел, зияли передо мной как вот этот огромный портал, пред которым мы стоим. Но я предпочел узкую лазейку сбоку, чем войти во Врата моего истинного пути… После моего Ухода, ты получишь от меня некое послание. Оно и станет для тебя твоим поворотом. Прими то, о чем ты узнаешь, с легким и чистым сердцем и путь твой обретет смысл… Поверь мне…». «Простите меня, Ваше Превосходство, но разве служение богам Лакки не должно являться главной целью жизни каждого, кто посвятил ее им?».Патриарх взглянул в лицо Берне: «Мой друг, повремени с суждениями. Может быть, ты в корне изменишь свои взгляды на жизнь, когда получишь мое послание. Нет ничего губительнее для своей индивидуальности, чем идти по пути, давно проложенному кем-то. Только собственные усилия придадут тебе уверенности в сделанном выборе. Это пока все, что я могу тебе сказать. А сейчас приступим к исполнению ритуала…».

Теперь, когда так легко открылась нить рассуждений того давнего разговора, Берне понял его удивительный и глубокий смысл, вложенный патриархом в каждое слово. Он предвидел то, что случится с ним. Тогда Берне был наивен и слеп. Но сейчас, когда ему представилась возможность повлиять на многие судьбы интеллактов, он не упустит этого шанса в своей жизни, не пройдет мимо главного поворота в своей судьбе… 

Место, занятое телом Главного Жреца опустело. Боги Лакки свершили предназначенное останкам сущности, бывших когда-то Главным Жрецом, - предстать пред ними в их истинном значении – пустого праха. Крышка кокона «Длани богов Лакки» медленно закрылась. Тягучая мелодия затихла под сводами Храма Творения и «Длань богов Лакки», скользя над полом, проплыла до места, где в моменты исчезновения стоял Главный Жрец. Удар гонга возвестил об окончании ритуала Ухода. «Длань богов Лакки» быстро истаяла, оставив после себя на решетчатом фоне портала бледно-голубые светящиеся очертания.

Предикты неспешно расставили на возвышении перед порталом несколько панелей, нужных для свершения главного таинства – посвящения Преемника в сан Главного Жреца. Служки бесшумно сновали вокруг, ограждая пространство вокруг панелей энергетическими полями, сквозь которые ни пройти, ни выйти было невозможно. Это было необходимо для соблюдения безопасности самих предиктов. 

Берне, хотя и не находился в Главном обрядовом зале, точно знал, что в это время там происходит. Терпеливо ожидая окончания облачения в одежду Главного Жреца, он уже подвергся процедуре покрывания его тела таинственной мазью, о которой патриарх говорил, имея в виду особое действие этого снадобья. Берне не совсем понимал, что Главный Жрец подразумевал, говоря о немедленном и одновременном присутствии всех его чувств во всем пространстве Храма Творения. И когда служка, в последний раз коснулся его тела устройством, источавшим тонкую, совершенно неощутимую субстанцию, Берне понял, что это значит – быть одновременно везде каждой клеточкой своего тела. Он видел, как предикты, расставив панели, заняли место у терминалов главного входа в Храм Творения. И тут же, параллельно с этим Берне, совершенно отчетливо видел работу служек. Он ощущал запах работающих панелей, всех устройств, их силовые поля и порядок этой связи между ними. Он слышал негромкие разговоры предиктов так, как если бы они шептали их ему на ухо. Он слышал их мысли, как если бы они были его собственными. В нем поселилось нечто, ставшее для него необъятным миром богов Лакки в доме их - Храме Творения, как будто его тело и разум заняли все это пространство, и он сам стал Храмом Творения…

Двенадцать предиктов, торжественно и соблюдая полное молчание, прошествовали к установленным перед подиумом панелям, на котором возвышался невысокий постамент, установленный в фокусе Главного портала храмовой колонны. Взойдя на него, Берне сосредоточенно стал повторять рефрены первых фигур Священного Кодекса законов. Ему эхом вторили предикты, подхватывая единый циркул в конце каждого из них. Напряжение нарастало. Оно, казалось, повисло в воздухе и тяжелой незримой мощью давило на служителей Храма Творения. С каждым новым повтором фигуры и циркула Священного Знания панели и колонна Главного портала все заметнее наливались сине-фиолетовым свечением. С каждым возгласом Берне ощущал всеми флюидами своих чувств, как внутри него растет мощное напряжение энергии. Ее стремительное нарастание дало ему знать о приближении какого-то невероятного события. Берне внутренне подобрался, крепко сжимая в руке посох Главного Жреца. Сверкающее навершие посоха вдруг высветилось сложным узором непривычного сочетания. Он тут же сменился другим, не менее сложным, который, в свою очередь, трансформировался в несколько символьных наборов. Их бешеное мелькание слилось в единый, ослепительный поток излучения который, обрушившись внутрь посоха, увлек за собой стоявшего в оцепенении Берне.

Сознание вернулось сразу, как только он почувствовал под собой твердое основание. Берне огляделся. Его окружало нечто, не подвластное разуму и взгляду. Он находился в центре гигантской сферы. Она ощущалась им как твердь только под ногами. Все остальное пространство состояло из матово-голубой дымки, которая по мере отдаления от него истаивала, превращаясь в сгустки ярко-голубых шаров, плавающих в абсолютной черноте. 

Берне стоял не шелохнувшись. Он был уверен, что сойди с места хоть на маленький шажок и… Что будет за этим «и» он не знал. Но искушать судьбу не стоило. Берне вспомнил, как оказался здесь. Посох, испустив ослепительный столб света, затем, словно воронка, втянул его в этот поток света. Это было велением богов Лакки. Об этом говорил Главный Жрец. Но он, как ни допытывался Берне, не сказал ничего определенного о том, что его ожидает. 

Сколько прошло времени с момента, как он оказался здесь, Берне определить не мог. Стоять на одном месте, не шелохнувшись, вскоре было мучительно трудно. Если бы можно было бы переступить с ноги на ногу, и то стало бы легче переносить это долгое, непонятное стояние неизвестно на чем и где. Хотя Берне ни секунды не сомневался, что это место и есть обиталище богов Лакки. Пусть и очень странное, но боги есть боги и их обиталища не могут походить на все то привычное человеческой природе.

Время тянулось, словно точась по капле. Как ни странно, ни пить, ни есть ему не хотелось. Он жаждал одного – какого-нибудь движения, действия, хоть чего-нибудь! Зачем-то его переместили сюда?! Видно боги Лакки не торопятся. Для них, бессмертных, время понятие абстрактное. И если ему не хватит сил дождаться от них любого проявления Воли, то это не его вина…

Откуда-то донесся тихий, мелодичный звук. Берне очнулся от своих размышлений. Ему вдруг показалось, что впереди, там, где медленно перемещались в пространстве голубые шары, обрисовались контуры темной фигуры. Она светилась чуть видимым сиянием, проявлявшимся при движении ее плаща, закрывавшего ее всю. Берне понял по шевелению складок, что фигура приближается. Боковым зрением он тут же уловил еще одно движение и, взглянув вбок, вздрогнул. Метрах в двух от него стояла такая же фигура, но проявившаяся только тонким срезом в анфас. Как будто некий скульптор сотворил барельеф и отнял его от основы. Эта фигура была закутана в плащ сине-фиолетового цвета. Низко надвинутый капюшон полностью скрывал ее лицо.