Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)

После этого была долгая пауза:

— Налить вам еще чая? — предложила Аврора и чуть погодя сказала: — Было у меня в жизни еще одно предложение от вашего друга Ломаева.

— А ему почему отказала? — спросил Цанаев.

— Женат, ребенок… А если честно, не в моем вкусе.

— А ты не боишься одинокой на старости лет остаться? — вдруг ляпнул Цанаев.

— Уже старая, — усмехнулась Аврора, и тут же, став серьезной: — Очень боюсь, — она резко встала. — Гал Аладович, вам нельзя здесь долго быть, вредно.

— А тебе не вредно?

— Вы не поверите, — улыбнулась Аврора, — я здесь себя так хорошо чувствую… Этот разбитый город, руины. А дома стоны и вид изуродованных… И дома своего нет. Здесь, как в раю! — грустно улыбнулась она, и совсем неожиданно: — Гал Аладович, а вы почему не молитесь, вы ведь мусульманин? И вредные привычки у вас, — это похлеще нашей лаборатории.

Этим Цанаев был явно смущен. Стушевавшись, он вяло выдал:

— Ну и «рай» у тебя, — пошел на самый вверх, на балкончик, захотелось курить, а заодно подышать чистым воздухом после спертого угара подвала.

* * *

Цанаев и не предполагал, что политика, точнее — такое сверхважное для республики и чеченского народа событие, как референдум, окажется столь тяжелым мероприятием. Столько вопросов, проблем, постоянно совещания на разном уровне, и он уже ждет и не дождется, когда же этот день, 23 марта 2004 года, останется позади, и если честно, то результат не вызывает сомнения: народ скажет «да» — в составе России. Будет принята новая Конституция Чеченской Республики. Однако до этого ждать еще целую неделю. А работы — непочатый край: вновь расширенное совещание, которое ведет сам Глава. Замечаний очень много. И Цанаев получил нагоняй, на его участке есть упущения. А после совещания Глава попросил зайти.

— Будь бдительным. Могут быть всякие провокации. Особенно на твоем участке, ты на отшибе.

Цанаев хотел сказать о записке, полученной Авророй, но Глава его опередил:

— Есть всякие, не совсем добрые слухи. Я уже дал команду усилить охрану вокруг твоего института.

Так оно и стало, даже Цанаева еле пропустили на работу, все досматривали. Эта опека военных уже была в тягость. А тут как-то сторож-старик под вечер пришел и говорит:

— Что-то эти федералы как-то организованно убрались, даже странно.

— А наши милиционеры? — спохватился Цанаев.

— Наши на месте — трое или четверо.

— А может, пересмена? — попытался успокоить прежде всего самого себя Цанаев.

— Может быть, — согласился сторож, — только раньше такого не бывало.

— Пойдем, посмотрим, — директор вместе со сторожем вышли во двор.

Сумерки уже сгустились. Сов на иве не было. Погода скверная; вторые сутки шел мелкий моросящий дождь, легкий туман, грязь, сыро.

— Все будет нормально, — постановил Цанаев.

Он захотел закурить, хотя здесь не положено, даже военным сам запрещает. А на балкон подниматься было лень. Он вспомнил Аврору, и ее «вредные привычки».

— Пойду-ка я в «рай», — высказался он и, видно, это его спасло, потому что он был вместе с Авророй в лаборатории, когда вдруг раздался взрыв, другой, сверху началась беспорядочная стрельба, словно сошлись две армии.

Погас свет. Тьма.

К войне привыкнуть нельзя: оба очень испугались. Первой нашлась Аврора, в ее руках фонарик — свет, значит надежда.

— Там люди, — в страхе прошептал Цанаев.

По коридору они заторопились к лестнице и стараясь перекричать выстрелы директор заорал:

— Вниз! Все вниз! В подвал. Сюда все.

В темноте Цанаев даже не понял, кто прибежал — человек пять-шесть, зато он, даже в этом кошмаре, ощутил горячее, учащенное дыхание Авроры и ее слова:

— Мои родные, там стреляют, — вдруг она бросилась наружу.

— Ты куда? — Цанаев успел схватит ее за ногу, и если бы она крикнула «отпусти», он не отпустил бы ее, но она крикнула: «Не трогайте меня!»

Цанаев видел, как она, согнувшись, бросилась к тополю, чуть погодя прошмыгнула за угол в сторону своей тропы. Тут, то ли от удара или взрыва, Цанаев полетел вниз, в перилах застряла рука, адская боль…

Он пришел в себя от света фонарика, над ним усатое лицо Бидаева:

— Живой? Дай руку, — руку подать Цанаев не смог.

Только поздно ночью, в больнице, Цанаев пришел в себя окончательно. Он не ранен, говорят, контужен, руку поломал, гипс наложили. Зато душа болит: как там институт, как сотрудники, и главное, что с Авророй?

От уколов он забылся, а утром проснулся, в палате двенадцать человек, но он, по сравнению с остальными, явно не больной. С этим и врачи согласились — выписали. Он сразу же в институт: масса людей, тут же сам Глава, и Аврора тоже здесь, даже улыбнулась ему. Однако толком поговорить они не успели, потому что в оставшиеся до референдума дни Цанаев стал строителем, под его командой — целое СМУ.

К 23 марта институт внешне стал гораздо пригляднее. Цанаев даже не предполагал, что на голосование явится столько людей. И когда все закончилось, избирательный участок официально закрыли, усталый директор поднялся на свой балкончик покурить, и только сейчас, сверху оглядев все, он понял, что, оказывается, главной мишенью нападения была лаборатория Авроры — именно туда целился гранатомет.

«А где Аврора?» — подумал он, спустился в подвал, а она по-прежнему перед компьютером.

— Может, и случайно, но целью нападения был твой кабинет, — удручен Цанаев.

— Не думаю, что я мишень, — спокойно ответила Аврора. — Меня убить не сложно, и кому я мешаю?

— Тогда что? Референдум?

— Думаю, и референдум, и наука — мы ведь можем стать свободными, и наука у нас, и деньги, и международное признание наших интеллектуальных трудов… Думаете, нашим врагам и нашим предателям это понравится?

— Ты Бидаева имеешь в виду?

— Бог всем судья, от предписанного не уйти, — тут она улыбнулась: — Через месяц-два, даст Бог, я закончу И тогда…

— Что тогда?

— Тогда будут деньги. Возьму отпуск за все годы, а это почти полгода, и отца с племянниками повезу на операцию в Москву, а может, и в Европу… Кстати, Гал Аладович, вы были заняты, и я не хотела вас отвлекать, а у нас приятные новости: если раньше срока исполним грант, премия 25 % процентов, и это не все. Нам поступило еще одно предложение на эксперимент.