Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)

— Ваша фамилия Цанаев? — склонилась над ним стюардесса. — Вас встречает реанемобиль.

— Не беспокойтесь, мне сейчас полегчает.

— Это не мы. Кто-то из встречающих беспокоится.

Ему было неловко, неудобно и даже стыдно, но как позже он оценил, иначе бы вряд ли сам смог бы идти. Его буквально на руках вынесли из самолета.

Пока врачи в машине обвешивали его какими-то приборами, норвежские пограничники попросили паспорт. Никакой суеты и спешки, о чем вокруг говорят, Цанаев не знает, зато шприц узнал, совсем плохо стало.

* * *

Вначале Цанаев подумал, что умер и в раю — нет тяжести тела, никаких болей и ясный ум. Вокруг белым-бело, свежий мягкий аромат, тихо, и лишь увидев на стене некий текст на английском и еще каком-то непонятном языке, он сообразил — в больнице, в Норвегии. Сразу же тревожная мысль: тут за все надо платить, и он дернулся, намереваясь встать и тогда заметил — всюду на его конечностях присоски, провода, капельница. И пока он все разглядывал, раскрылась дверь — очень высокая сухопарая женщина в белом. Она заговорила с ним на английском, очень медленно, жестикулируя, чтобы он понял. А понял Цанаев, что в палате камера — вставать запрещено, любое его желание будет исполнено. Минут через десять к нему придет доктор.

Лечащий врач сразу расположил к себе. И хотя Цанаев мало что понимал, зато непременно «профессор», и еще он понял, что надо спать, еще спать — как раз этого он и хотел. И сон у него был какой-то легкий, воздушный, словно он парит над миром, над всей Вселенной и видит все, и ощущает все, и чувствует все. И будто кто-то, как бы голос отца, спрашивает его: «Где бы ты хотел жить, с кем бы ты хотел быть в будущей жизни?» И он даже не думает — это его грезы с детства, туда, на цветущие, высокие альпийские луга Кавказа, родину предков, когда-то в детстве возил его отец, и вот там он хочет жить, вечно жить. А с кем?.. В родных альпийских лугах он собирает яркий нежный небольшой букет диких ароматных высокогорных цветов и хочет найти, увидеть Аврору, и она вроде есть, вроде нет — какой-то смутный силуэт, и он мучается, пытаясь к ней подойти, но не может; между ними то ли пленка, то ли стекло, которое не дает пройти. Он орет, стучит, а она не слышит. И тот же расплывчатый, как горное эхо, голос доносит: «Там — Рай. Аврора в Раю. А ты скажи сам, какой участи достоин?»

Какой участи он достоин? Какой тяжелый вопрос! Как можно оценить самого себя? От этой мысли он тяжело страдает, и вдруг — Аврора, то ли ее тень или просто душа — четких очертаний ее тела вовсе нет, над ней озаренный нимб, который не ослепляет, не озаряет, а излучает яркий теплый свет, и вокруг нее, как алые лепестки роз, переливаясь в свете ее душевного огня тысячи и тысячи ангелочков как райские бабочки. И это озарение, этот нимб говорит на весь мир: «Я хочу быть с ним, я хочу быть вечно рядом с ним, где бы он ни был». И она, точнее, ее душа, летит к нему, и Цанаев явственно слышит, как она рвет или разбивает эту прозрачную, почти невидимую стену перед ним, он сразу же ощущает ее ласковый запах, нежный, сладкий аромат альпийских лугов. Аврора рядом! И иного не хочется. Но он пробуждается. И она, как во сне, рядом: высокая, красивая, в белом халате; развернув из целлофана букет, она ставит цветы в стеклянную вазу.

— Аврора! — прошептал Цанаев. — Ты будешь со мной? — она смотрит на него, улыбается. — Ты будешь со мной после смерти? Ведь там мы будем вместе, рядышком?

— Мы и здесь рядом, — отвечает Аврора.

— А там, хотя бы там, мы можем быть вместе?

— Гал Аладович, вам думать о той жизни надо, но думать о смерти рано. Вам еще жить и жить на земле… Как вы себя чувствуете? — Аврора перевела разговор в другую плоскость — говорили о науке, вспоминали Грозный; время пролетело незаметно, как появилась медсестра — визит окончен, и Авроре остается только перевести:

— Гал Аладович, несколько дней вас будут обследовать, брать анализы, поставят диагноз, а потом примут решение, как вас лечить.

— Погоди, — встрепенулся Цанаев, — а сколько это стоит? Как оплатить?

— Не волнуйтесь, Гал Аладович, — улыбнулась Аврора. — Все оплачено. Ваше дело — лечиться, отдыхать и ни о чем более, как о своем здоровье, не думать.

Думать о другом в этой клинике невозможно: с утра до вечера его развозят, именно развозят в инвалидном кресле с моторчиком по разным кабинетам и лабораториям. Через три дня, в его присутствии, в его палате консилиум врачей. Цанаев мало что понимает, но понимает, что его положение незавидное, и вот вечером, как обычно, появилась родная Аврора — только так он отныне думает о ней. И она, как врачи, тоже озабочена:

— Гал Аладович, ситуация непростая. У вас два инфаркта и еще целый набор болезней.

— Инфаркт только один, и то микроинфаркт, — испуган Цанаев.

— Не волнуйтесь, ничего страшного, — успокаивает Аврора. — Нужна операция. Операция на сердце.

— А деньги?

— Не думайте о деньгах, — просит Аврора. — За все заплачено… Операция сложная, длится будет много часов. Врачи говорят, что все будетхорошо, аиначе… — она замолчала и чуть погодя: — Гал Аладович, нужно ваше согласие и согласие вашей жены.

— А ты как считаешь? — Цанаев попытался заглянуть в ее глаза.

— Надо делать. Я верю здешним врачам.

— Как ты скажешь, Аврора.

— Спросите жену.

— А надо?

— Обязательно, — твердо постановила Аврора.

— Тогда, — тяжело вздохнул пациент, — я хочу, чтобы ты присутствовала.

— Вот это не надо.

— Надо, — теперь тверд Цанаев, — мне нечего от тебя скрывать… Послушай, пожалуйста, что она скажет.

Цанаев почувствовал, как Аврора заволновалась. Почему-то это же волнение передалось и ему:

— Ты дома, в Москве? Как в Турции отдохнули? — Цанаев включил громкую связь.

— Я-то в Москве. А ты что, в Норвегии? У этой сучки? Как это старая дева поживает? Небось, молитесь, грехи замаливаете. Ха-ха, пьяница муллой стал.

— Я в больнице, — перебил супругу Цанаев. — Мне на сердце должны сделать операцию. Необходимо твое согласие.

— А зачем им и тебе мое согласие? Ты туда без моего согласия поехал. Пусть согласие твоя Аврора дает. Кстати, а кто платит за твое лечение?

— Платит Аврора, — громко ответил он.

— Ах! Даже так! Омолаживает?! Молодой и здоровый ей мужчина нужен? Ну-ну, давай. Только я хотела бы напомнить тебе байку про твоего родственника Узум-Хаджи.

— Для формальности нужно твое согласие, — перебивая процедил Цанаев.

— Молодую захотел? Делай, что хочешь. Я занята, в гостях. Прощай.

После этого разговора Цанаеву стало не по себе. Он видел, что и лицо Авроры стало пунцовым, и она первой нарушила возникшую неловкость:

— А что за байка про Узум-Хаджи? — спросила она.

— Был у нас родственник Узум-Хаджи, вроде, как и я, неудачник, посредственный человек. Предстояла ему операция аппендицита, и он стал донимать врача: «Скажи, буду ли я прежним мужчиной?» На что доктор, хорошо знавший пациента, ответил: «Станешь ли ты мужчиной или нет, я не знаю, но знаю, что прежним Узум-Хаджи ты останешься точно».

— Понятно, — Аврора вскочила и, словно на митинге, произнесла: — Во-первых, вы не «неудачник» и тем более «посредственный человек». Вы всемирно известный ученый-физик! Вы сын великого Цанаева. Во-вторых, у вас все еще впереди, и мы это докажем. А в-третьих, вашей жене надо бы напомнить другую байку: имеючи — не ценим, потерявши — плачем.