Аврора. Канта Ибрагимов (rukavkaz.ru)

Однако он нервничал, изменился и, можно сказать, стал дерзким, где-то самоутвердился, но на самом деле стал резким, раздражительным, ко многому нетерпимым. И он пытался объяснить это тем, что отныне его существование в Москве — это обывательское ожидание пенсии и конца жизни. А как иначе? Ему еще прилично до шестидесяти, а он профессор, доктор физико-математических наук, кафедра опять светит — и все! И, наверное, он не великий ученый, все еще на разработках отца сидит, но он и не последний в своей дисциплине. Тем не менее, как и у отца, никакой перспективы роста в карьере и в научном плане нет, и член-корром, а тем более академиком, не изберут — в Москве он достиг своего потолка, и более лучше не рыпаться.

А в Грозном совсем иное дело: какой-никакой, он директор академического института, в любом случае — статус! И с имеющейся научно-производственной и кадровой базой он открытий не свершит, да свою школу, свою лабораторию создал бы. А главное, он ученый, и его знания были бы полезны при восстановлении Грозного — об этом сообщают по СМИ.

Это, конечно же, как он сам себе объяснял, чисто научное объяснение ситуации. На самом деле, если говорить прямо, его бесило все это вранье вокруг Чечни и чеченцев, и он, действительно, чеченцем становился, ведь даже мышка до конца за свою жизнь борется. И как иначе, если в школе одноклассница его сына обозвала террористом и даже кличку дала по имени террориста № 1 в России — чеченца.

Ну, ходил Цанаев в школу, огрызался. А ему завуч:

— Вы, вроде, профессор, и так не сдержанны.

— Я не «вроде профессор», а профессор. И как бы вы себя повели, если бы вашего ребенка назвали террористом?

— Ну, извините, по телевизору все говорят — дети повторяют.

В том-то и дело, что всех принимают за детей, почти за дураков. Одного, раненого, террориста № 1 не могут поймать и ликвидировать; он где-то в лесу, в норе: так надо всю Чечню перелопатить, всех чеченцев к террористам приравнять… Хотя, если честно, ведь Цанаев в Чечне был, и террорист № 1, конечно же, террорист, и может даже № 1 или № 2, но в Чечне, а не в России. И Цанаев в военных делах не силен. Однако, если грубо применить научный подход, то есть терминологию, то этот террорист № 1 — какой-то ас-систент, ну, в лучшем случае, старший преподаватель или лаборант, и не более.

А вот глава временной администрации Чеченской Республики и те, кто сидели с ним в президиуме, — это, в лучшем случае, доценты, ну, может, один и.о. профессора. Тогда в каких президиумах заседают член-корры и академики? А террористу № 1 надо еще пару нулей приписать, если вовсе не во вторую сотню зачислить… Да это его, так сказать, научный подход, точнее, бзык, о чем он даже на кухне с женой не может говорить — все равно не поймет. А если честно, детский лепет, мышонок под сапогом. Он чувствовал свою слабость, ущербность, — просто доживал свой век в ожидании очередной пятницы и субботы, когда ресторан или баня, — в воскресенье с болью, зато в кругу семьи приходит в себя. А тут лето, уехал на дачу к другу: ну, чем не жизнь?! Однако он ни один блок новостей не пропускает — война в Чечне все идет, террорист № 1, без ноги, пуще прежнего всему миру и России, сидя в лесу, в горах, через интернет угрожает… Вот цивилизация и прогресс в Чечне! А он в двадцати километрах от Москвы — интернет никак уловить не может, невозможно. Да и телевизора ему хватает; хоть и врут, а он, как совковый воспитанник, между строк читать и слушать обучен, как ныне говорят — базар фильтрует.

А тут, в самый разгар дачного сезона, — новость: назначен новый Глава администрации Чечни — чеченец, муфтий.

Эту новость он только и обсуждал по телефону с московскими чеченцами — едины все в одном, это гораздо лучше, не какой-то временщик прикомандированный, а свой, как вновь звонок: девушка сообщила, что новый Глава вызывает его к себе в представительство на Новый Арбат.

Цанаев думал, что будет собрание, будут московской диаспоре представлять Главу, — столько в огромной приемной людей, а его пригласили отдельно. Цанаев его видел впервые: по цвету лица — он явно из Чечни, суровая там жизнь; и его супруга говорила, что у него, возвращаясь из Грозного, землистого цвета лицо — гарь войны…

А муфтий, точнее, Глава, по-деловому сух, без излишних церемоний:

— Бог сказал, главное для человека — знания. Нам нужна наука, наука и культура — прежде всего. Надо восстановить институт. Когда вы сможете вылететь?

— Когда надо? — удивился Цанаев.

— Сегодня же, со мной…. Ни дня медлить нельзя. Война — от безграмотности народа.

В Грозном ситуация не изменилась — война. Цанаев живет и работает, просто существует в полуразрушенном здании института. Главу он более не видел, только частенько на экране допотопного телевизора, а доступа к нему нет. А с наступлением осени, с дождями, с прохладой Цанаев заболел, простыл, его энтузиазм остыл. И он уже подумывает, как только выздоровеет, уедет в Москву, здесь не до науки. И уже билет на последние деньги купил, как про него вспомнили — совещание правительства в том же Гудермесе, в том же зале, только в президиуме один Глава и разговор совсем иной — конкретный, четкий. Что касается Цанаева, то через три дня в институт прибудет комиссия.

Цанаев, конечно, ожидал, хотя мало верил. А тут, такая охрана — Глава и все правительство с ним. Ди-ректор просил восстановить одно здание. А Глава осмотрелся и своим министрам:

— Сделайте отвод земель. Здесь будет научный центр — Академгородок, — он пальцем указал территорию… — А ты почему ко мне не заходишь?

— К вам не допускают, — оторопел Цанаев.

— Есть предложение, — Глава несколько отвел его в сторону. — Согласишься моим советником по науке и образованию стать? Я ведь все сам не осилю.

— Сочту за честь.

— Тогда служебную машину и квартиру получай и все свои и не свои вопросы по данной сфере решай. А я — рядом.

Работы — непочатый край. Цанаев не только советник, директор, но и профессор в местном университете и нефтяном институте — вузам для аккредитации профессоры нужны, а также руководитель экспертной комиссии при правительстве республики. Так что любимая баня только раз в месяц, — это когда он ежемесячно на недельку командирован в Москву, где еще больше дел — согласование проектов, экспертизы, финансирование, штатное расписание и прочее, прочее.

Его труд можно было оценить по-разному. Но Глава им был доволен. А вот жена ворчит: мол, нашел там какую-нибудь старую жеро¹. Но это более профилактически, ибо, ему казалось, что жена тоже им довольна — как-никак, а так получилось, что в Грозном он получает в пять-шесть раз больше, чем в Москве. Да все это не просто так — буквально сутками пашет, с зари на работе. А как-то, впрочем, как обычно, в ин-ститут спозаранку пришел, а сторож ему:

'Жеро (чеченск.) — свободная, разведенная женщина.

— Вас какая-то дамочка уже ожидает, — даже в его тоне было что-то не то.

Наверное, поэтому Цанаев лишь мельком глянул на нее в приемной и сказал:

— У нас рабочий день с девяти, сейчас семь тридцать, — плотно закрыв за собой дверь, он сел за рабочий стол и разбирая многочисленную корреспонденцию, уже забыл было о ней, как легкий стук и, не ожидая ответа, она вошла, поздоровалась на русском, стала прямо перед ним.

Можно было бы об этом не говорить, но его взгляд скользнул по столу, и первое, что он увидел и более положенного приковало взгляд, — ее ноги… Учитывая холостяцкий образ жизни в Грозном, можно было бы это простить, ибо он, как положено, посмотрел на лицо, которое не хотелось описывать — невзрачно; перевел взгляд на костюм — такие в Грозном не носят, только деловые женщины в Москве. Правда, этот серый костюм уже изрядно поношен, да это не умаляет его достоинства, ибо он строго по фигуре сшит — прекрасное лекало. И мало того, смоляно-чер-ные толстые две косы прямо ниспадают, словно прикрывая грудь, и до талии, которой они не коснутся, разве что она сядет.

— У нас рабочий день с девяти, — опомнился он.

— А мне сказали, с раннего утра вас лучше всего застать.

— Кто сказал?

— Неважно, — от этого Цанаев опустил взгляд.

А она, с вызовом, будто выдающийся ученый:

— Я микробиолог, доцент МГУ.

— А что вы тут делаете?

— Обстоятельства, — тут ее голос чуть дрогнул.

А он по протоколу продолжал:

— В нашем институте микробиологией не занимаются. У нас, если честно, и микроскопа нет.

— Я могу и по другой специальности, — настаивает она.