Австралийские рассказы

Дарки свернул на свою улицу, и тусклый свет фар скользнул по обветшалой хибарке, в которой непреклонный Брюзга Коннорс ютился с женой и тремя ребятишками.

— Храпит себе там, как свинья, а мы тут дрова добывай. А привезут ему, так еще и не возьмет, пожалуй, скотина эдакая.

— Будет тебе! Чего ты на него взъелся, — вступился за Коннорса Эрни.

— Он проклятый скэб в душе, поверь мне. Он голосовал за националистов. Верно, нет?

— Да с чего ты взял, Дарки? А вот мы голосовали за лейбористов. И много нам это дало?

— Говорят тебе, он проклятый скэб в душе. Вот только его старуха и ребятишки тут, ясно, ни при чем. Небось окоченели уж от холода. Придется подбросить им штуки две.

— Да там всего бревен шесть осталось на твою долю.

— Сколько тебе раз повторять — у меня в сарае полным-полно дров, — огрызнулся Дарки, резко поворачивая грузовик. — Да и деньжонок хватает. В прошлую субботу подвезло на скачках.

Они побросали дрова за ограду. Из хибарки Коннорса не доносилось ни звука. Дарки задом вывел машину из узкого проезда между домами, свирепо ворча:

— Чтоб ему сгореть, поганцу, вместе с этими дровами!

— Скоро рассветет, — сказал Эрни, когда грузовик остановился наконец перед старым домиком Дарки.

— Я живо управлюсь, — отвечал Дарки, поспешно выскакивая из кабины. — Там всего два-три бревна осталось. Я их сброшу тут, в палисаднике.

— Давай лучше оттащим во двор за домом. Здесь их кто-нибудь увидит, и нам крышка. Я подсоблю тебе.

— Сам справлюсь. Думаешь, я такая же дохлятина, как ты?

— Да ведь тяжелые бревна-то. Давай помогу.

— Сказано, не надо! — рявкнул Дарки.

Он откинул борт грузовика, вытащил одно толстенное бревно, потом два других — поменьше, и, невзирая на протесты Эрни, подхватил их под мышки и поволок по тропинке к дому.

Занималась морозная заря. Эрни сидел в ожидании.

«Чудак этот Дарки, — думал он. — Поглядеть бы, есть ли у него там в сарае хоть одно полено?»

Чужак в лагере

Перевод Л. Чернявского

В 1922 году началось строительство электростанции на озере Виктория; огромный лагерь вырос и раскинулся вширь между озером и рекой Муррей.

Для четырех или пяти сотен рабочих лошадей без конца возили мешки с мякиной и овсом; мешковина шла в дело — из нее шили палатки, мастерили немудреные спальные мешки — так называемые уэгги, ее использовали для конюшен, харчевни и прочих строений. Самым большим из этих нелепых сооружений был раскинувшийся на пол-акра шатер, служивший игорным домом. Расположен он был на северной окраине лагеря. Азартные игры были единственным, что позволяло на время забыть тяжелый осточертевший труд и убогую лагерную жизнь. Поэтому игра велась на широкую ногу.

Она была в полном разгаре и в этот воскресный вечер, когда Брат Джонс вышел из пивной техасца Джо и медленно поплелся в сторону игорного шатра.

Брат Джонс был пожилой, седовласый человек, шагал он трудно, согнувшись, как ревматик. В одной руке он нес жестянку из-под керосина, где лежало несколько крупных камней, в другой — тетрадку и пачку бумаг. У него едва хватило сил добраться до шатра. Шаткое сооружение трепалось и раскачивалось на ветру. Он откинул полу шатра и вошел в это доморощенное казино. Так же медленно он добрался до большого стола в углу и принялся методически раскладывать свои бумаги, прижимая их к столу камнями из жестянки.

Старый Брат Джонс представлял в лагере Союз австралийских рабочих. Он представлял Союз всегда и везде, куда только ни нанимался за тридцать с лишним лет. Еще в девяностых годах, совсем юнцом, он участвовал в стачке стригальщиков и с тех пор оставался активным членом Союза. Годы борьбы, бурные события, свидетелем которых он был, наложили свой отпечаток на его обветренное лицо.

Его появление прошло почти незамеченным. В центре шатра шла оживленная партия в «обе вверх», а у стен играли во всякую всячину; в кости, «туда — назад», в «вышку и якорь» и в мальтийскую игру, называемую «боксер». Над местом, где сражались в «обе вверх», в потолке была четырехугольная дыра, служившая окном и позволявшая подбрасывать монеты на условленную высоту.

Плотная пелена табачного дыма висела над людьми, дым вытягивало в дыру. Шум стоял, как возле букмекеров в день скачек, — игроки объявляли ставки, вели игру, выкрикивали результат.

— Кто еще ставит?

— Два орла.

— Две решки!

— Ставки на стол!

— Становись в круг, бросай монеты!

Выкрики играющих вырывались из ровного гула разговоров. В дальнем конце помещения несколько человек, усевшись на корточках в кружок, рассказывали всякие истории, другие читали или писали письма за маленькими, грубо сколоченными столиками.

Брат Джонс откашлялся, словно извиняясь, что вмешивается в важное дело, и негромко произнес:

— Ты готов, Кэрли?

Невысокий человек, следивший за игрой, подошел к столу и стал рядом с Братом Джонсом.

Кэрли вел протоколы на собраниях. Дело это ему поручили потому, что он был мастер по письменной части. «Ученость» Кэрли, правда, служила предметом насмешек в лагере, но зато он вправе был гордиться тем, что в любой стачке бросал работу первым и начинал последним.

Брат Джонс поднял жестянку, в которой оставалось еще несколько камней, сильно потряс ею и закричал:

— Профсоюзное собрание! Профсоюзное собрание!

Многие из тех, что сидели в углу и забавлялись анекдотами, поднялись и подошли поближе к столу. Несколько зрителей отделилось от кружков играющих, за ними последовали и некоторые игроки. Те, кто вел игру, оглянулись на Брата Джонса, но и не подумали кончать.

Кэрли раскрыл тетрадь протоколов и принялся очинять карандаш. Брат Джонс обвел глазами полотняный шатер, лицо его выражало некоторую горечь: каждый раз, когда он пробовал устроить собрание в воскресенье, результат бывал плачевный. Он снова энергично погромыхал жестянкой и повысил голос, еще не утративший звучности:

— Подходите, братья! Профсоюзное собрание! Собрание начинается!

С того времени, как появился игорный шатер, собрания стали посещаться хуже. Это тревожило и огорчало Брата Джонса. Большинство смотрело теперь на собрания как на досадную помеху игре, и только немногие приходили аккуратно. Другое дело — когда начиналась или готовилась стачка. Впрочем, взносы все платили исправно — люди доверяли профсоюзу. Но Брату Джонсу хотелось большего.

Игра продолжалась. Кое-кто из игроков повернулся в сторону Брата, как бы показывая, что собирается слушать, не прерывая игры.