Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
Но это всего лишь тень дерева.
ДАВАЙ ПОКРАСИМ ПУШКИНА
– Заладили, Пушкин, Пушкин, Пушкин, Пушкин… Да пошел он на хуй, этот ваш Пушкин!
– Точно!
– Сколько себя помню, все меня тычут этим Пушкиным сраным.
– Верно!
– Пушкин то, Пушкин се, управдом краны чинить отказывается, потому что денег нет, просишь починить по-хорошему, а он тебе, Пушкин что ли денег даст, в дверь куда-то войдешь без стука, а тебе – Пушкин стучать будет…
– Верно!
– Да меня еще в школе задолбали Пушкиным!
– Кого их? Училки по-русскому?
– Русских, кретин!
– А, понятно!
– Понятно ему! Эти блядь русские затрахали всех своим Пушкиным, хотя он вовсе не был русским.
– А кем он был?
– Ты что, совсем тупой?
– У нас не было уроков русского языка и литературы, я же младше тебя, это у вас они были. С каких хренов я должен Сам что-то читать об этом Пушкине сраном?
– Ладно, рассказываю. Пушкин был негр.
– Настоящий?
– Стопроцентный. Как мы с тобой румыны, так и он негр.
– Значит, настоящий негр.
– Стопроцентный, я тебе говорю. Они его с дерева сняли.
– А кто же за него писал эти…
– Стихи? Да у него говно, а не стихи. Конек блядь Горбунек, про деда еще какого-то с длинной бородой, про дядю еще, про то, как этот негр кого-то встретил и у него все из башки вылетело, еще хрень какая-то. Руские говорят, будто бы он великий поэт, а он говно, и никому, кроме самих русских, на хуй не нужен! Но, почему-то, его сраный памятник у нас в румынском городе Кишиневе, а не у них, в их сраной Москве.
– Разве в Москве нет памятника Пушкину?
– Ты его там видел?
– Нет. Но мы строили дом в Бутово, а там я вообще памятников не видел.
– Ну так в Москве и нет памятников!
– Ни одного?!
– Ты хоть один видел?
– Нет, но я же жил в Бутово!
– Ты жил в строительном блядь вагончике, куда тебя, кстати, посадили русские.
– Точно! Ну то есть как… наш прораб, ну, который кинул нас с деньгами, он был молдаванин.
– Он им только назвался. А на самом деле был русский.
– Он говорил по-румынски.
– Значит, выучил по-скорому. Вот видишь на что только не пойдет русский, чтобы кинуть молдаван!
– Точно… ты открыл мне глаза…
– Ни одного памятника на всю Москву, говорю тебе. Это же блядь народ дикарей.
– Поразительно… А у нас, в нашем маленьком солнечном Кишиневе, памятников с тридцать наберется.
– Да, Петрика, ты прав, и памятников кому?! Великим! Титанам! Людям, известным всему миру. Гога, миронеску, виеру, луческу, мандыкану, дойна и алдя теодоровичь, петреску… Мировая Элита! Это тебе не всякая херня типа Пушкина сраного, о котором знают только русские, да медведи, которых они по пьяни потрахивают!
– Вот уроды!
– Вот уроды!
Собеседники остановились, чтобы передохнуть. В вечернем Кишиневе пахло поздней весной. Жара в городе наступила, как всегда, внезапно. Поэтому парни, одетые еще по ранне-весеннему сезону, вспотели. На старшем, Иване Скрипке, была теплая куртка, перчатки, и свитер с горлом, поднятым до середины лица. Младший, Сережка Цуркану,
был в строительной куртке с множеством карманов, военных штанах, и берцах. Иван нес стремянку, а Сережка – три ведерка с краской и кисти. Выглядели они как два маляра, что было само по себе удивительно – все маляры, штукатуры, и вообще строители, давно уже уехали в Россиию. Строить в Москве дома, и красить заборы этим диким русским, живущим в городе без памятников. Ивану было тридцать пять лет, он работал программистом, был патриотом Молдовы, и ужасно переживал из-за своих имени и фамилии. Как и все молдавские патриоты с русскими фамилиями, он искупал свою вину тем, что писал на местных форумах в интернете «русские пропили мозги, бухаха», но этого было недостаточно. Поэтому Иван и предложил своему младшему школьному приятелю, Сережке Цуркану, совершить подвиг…– Давай раскрасим бюст этого сраного Пушкина, который до сих пор почему-то в Кишиневе стоит, в цвета румынского флага, – сказал он.
– Зачем? – спросил туповатый Сережка.
– Чтобы показать этим русским сраным, что Кишинев это румынский город, – сказал Иван.
– Настоящий европейский чистый город, а не какой-нибудь сраный грязный Нижний Тагил, – сказал Иван, споткнулся в выбоине асфальта, которую не разглядел из-за отсутствия уличного освещения, и упав, ткнулся рукой в собачье говно.
– Вот суки, – сказал он, вставая с помощью друга, – все засрали своими русскими собаками…
– Да, полно русских, развелось их тут, – сказал Сережка. – Полный Кишинев русских…
– Их тут нет! – сурово поправил его Иван.
– Верно, – сказал запутавшийся Сережка. – Но откуда тогда здесь собачье говно?
– Они во всем виноваты, но они есть, только когда они виноваты, – сказал Иван.
– Собаки или русские? – спросил Сережка.
– Это одно и то же, – угрюмо ответил Иван.
Парни перекурили и зашли в центральный парк города. Где-то там, посреди клумб и газонов, возвышался бюст ничего не подозревавшего и задолбавшего молдаванина Ивана негра Пушина.
– Может, просто поссым на него, да и все? – негромко спросил Сережа, когда друзья подошли к бюсту.
– Да ему наплевать на это, он же бронзовый, – ответил Иван.
Парни стали расставлять стремянку. В парке никого не было, потому что прогуливаться в нем после шести вечера было довольно опасно. Шалили бандиты. Тех, кто улизнул от бандитов, добивала полиция. Но Сережа и Иван сделали себе фальшивые удостоверения работников городского хозяйства и рассчитывали отбиться и от одних и от других. Иван поглядел на Пушкина оценивающе, сплюнул, и полез на стремянку. Начал он с красной краски и прически. Работа шла споро. Классик глядел на Скрипку с удивлением. Да пошел ты, Пушкин сраный…
– Иван, – негромко окликнул его Цуркану.
– Что, Серега? – спросил Иван.
– Я нахо… – начал было Сергей, но замолк.
Иван обернулся, балансируя, и увидел человека в полицейской форме, который надевал наручники на бесформенно сложившегося на траве Сережку. Полез в карман за удостоверением, и хотел было соврать насчет плановых работ, но полетел на землю. Это легавый выбил ударом ноги стремянку из-под Ивана.