Автопортреты на асфальте

Когда я не хотел спать, дед рассказывал другую поучительную историю: как он заснул на посту.

– Просыпаюсь, а кругом - уже враг. Ну, я опять заснул. А если б я не спал как убитый, враг подумал бы, что я живой. И не было б у тебя деда!

Как-то я разбил себе губу, упав со шкафа, и стал орать благим матом.

– Тоже мне - ранение!
– сказал дед.
– Вот у нас один солдат подорвался на мине. Так он даже не ойкнул!

Иногда дед меня хвалил:

– Знаешь, почему я старше тебя выгляжу? Потому что я курю, а ты нет.

Эта похвала так крепко во мне засела, что когда меня потом спрашивали, что я умею делать, я отвечал: "Умею не курить".

– И еще ты в чем молодчага, - говорил дед, - что ты - не наркоман.

– Это уж да, - говорил я.
– Этого у меня не отнять. Только объясни, кто такой - наркоман. Народный командир, что ли?

– Зачем - командир?
– говорил дед и подробно объяснял, кто такой наркоман, что такое наркотики, как их сеют, как собирают, как готовят и с чем едят.

– Или, допустим, ты опрокинул рюмку портвейна, - говорил дед.
– Но неудачно. Промахнулся - и попал на штаны. Как поступит хороший мальчик? Хороший мальчик тут же возьмет свои штаны в руки, снимет их, пойдет в ванную и там замочит. В том же портвейне. И пятно не будет заметно. Единственное - могут заметить: куда делся портвейн!

Однажды наша учительница пригласила моего деда в школу - рассказать о своем славном прошлом.

Войдя в класс, дед сразу сказал:

– Пенсионер - всем ребятам пример!

И начал рассказывать, как он воевал.

– Значит, сплю я. И вдруг вваливаются в хату три немца. "Малшик, говорят, - млеко есть?" "Нэма, - говорю, - товарищи немцы!" Смело так им в глаза говорю. "Но есть, - говорю, - самогонка". Ну, они назюзюкались до самых бобиков - и под стол. Так я трех немцев уложил! Причем - одной бутылкой с горючей смесью.

Дед расстегнул ворот рубахи и обратился к нашей учительнице:

– У вас выпить ничего нет?

– К сожалению, только - вода, - пролепетала учительница.

– С паршивой овцы - хоть файв о'клок!
– сказал дед.
– Волоки.

Учительница побежала за водой, а дед сказал:

– Пока училка за водой бегает, я вам расскажу, как я с одной итальяночкой познакомился.

– С итальяночкой?!
– ахнула учительница, застыв в дверях.
– Это что ж за война такая была?

– Первая мирная война, - сказал дед.

– Может, мировая?
– уточнила учительница.

– Точно, мировая!
– хлопнул ее по лбу дед.
– Эх, мировая была война!

– А можно - что-нибудь не про войну?
– сказала учительница.

– Можно - и не про войну, - сказал дед.
– Значит, попала в наш самолет ракета...

– А как же вы жив остались?!
– удивилась учительница.

– А я тогда в отпуске был, - сказал дед.

Когда прозвенел звонок, учительница радостно вскочила и сказала деду:

– Большое спасибо, что вы к нам пришли! И большое спасибо, что вы от нас уходите!

– Никто никуда не уходит, - сказал дед.
– Успокойтесь!..

Из школы мы с дедом шли через парк. Дед молчал, опустив голову, а я говорил:

– Зачем же ты врешь, дед?! Какой ты пример детям показываешь? И меня на всю школу обосрамил!

– Я как лучше хотел, - оправдывался дед.
– Народ повеселить. А пример я показываю, как не надо себя вести.

Позже я узнал, что инвалидом дед стал не на войне, а еще в детстве. Никаких трагических событий в его автобиографии не было, кроме разве потери ноги да женитьбы. Только одно ему оставалось - фантазия.

И вообще, как скучно было бы жить, если бы все говорили только правду!

Сорока - воровка

"- Ей богу, Софья Ивановна, телятина совершенно лишнее... а вот, по-моему, купи лучше икорки, свежей, хорошей икорки... Это будет лучше да и дешевле".

Д. Григорович. Лотерейный бал

"Вынес достаточно русский народ,

Вынес и эту дорогу железную

Вынесет все, что господь ни пошлет!"

Н. Некрасов. Железная дорога

Моя тетя работала в ресторане. Иногда она звонила нам по телефону и сообщала, что у нее есть язык, печень, почки, вымя и свинячьи ножки.

Иногда она говорила, что у нее будет селедка под шубой.

После таких разговоров я представлял себе, как тетя на своих свинячьих ножках выносит под шубой селедку.

Кроме того, тетя откладывала яйца. Причем нам - самые крупные.

Иногда я слышал фразу: "Сосиски в тесте". И тогда представлял себе тестя, который съел все сосиски.

Когда дома никого не было, тетя просила меня передать родителям информацию. Запомнить все точно я не мог и передавал примерно следующее: "Судак, пойманный в заливе. Военно-морской окунь. Спинка минта".

Когда меня спрашивали: "Где водятся кильки?" - я отвечал: "В томате". А на вопрос: "Каких животных ты любишь?" - говорил: "Баранину".

Иногда тетя жаловалась, какая невыносимая у нее работа.

– Как же - невыносимая, - говорил я, - если вы с нее столько выносите?

– Я-то выношу, - говорила тетя, - а директор вывозит.

– А кто ж тогда ворует?
– спрашивал я.

Но вопрос повисал в воздухе, как летающая тарелка.

Я был еще маленьким и не знал, что в России вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.

Во время войны мой отец уцелел потому, что был на фронте. Мать уцелела потому, что работала в ленинградском военном госпитале. А почему уцелела тетя, я не знал. С одной стороны, она была толстой, но с другой ведь крупной мишенью.

Все остальные мои родственники, которые жили в блокадном Ленинграде, умерли от голода. Неудивительно, что после войны мама все еще хотела есть.

Удивительно, что есть хотела и тетя. Все-таки она была довольно толстой и вдобавок после войны устроилась в ресторан. Вероятно - с испугу. Прошла славный путь от посудомойки до калькулятора. И обратно.

Как-то я спросил маму:

– Толстые много едят, потому что у них большой желудок, или у них большой желудок, потому что они много едят?

– Хорошо, что тетя нас не слышит!
– сказала мама.
– Толстые не любят, когда их называют толстыми. Они любят, когда их называют полными.

Когда тетя в очередной раз пришла к нам на обед, я ей сказал:

– Вы - совсем не толстая. И не жирная. И не полужирная. И не на три процента жирная. А вы - полная. До краев.

Тетя, наверно, подумала, что я так сказал для того, чтобы она поменьше ела. Это было для нее тем более неприятно, что на обед она к нам приходила всегда со своей едой.