Автора пристрелить!
Шрифт:
– Как бы ни так! Происходит и будет происходить!
Разумеется, писателю Роберту Рынде не терпелось коротко, но обстоятельно рассказать то, о чём и как он собирается писать.
Но он вынужден был уважать и терпеть того человека, который, наконец-то, сделает его великим и… популярным. Конкретно главного редактора издательства «Мы везде!» Фокея Моисеевича Кагерманова.
Многозначительно подмигнув тщедушному собеседнику и очкарику своим тусклым и мутным правым глазом Кагерманов сообщил, что его секретарша Милена совсем недавно была мужчиной с именем Милослав.
– Как это? – Привстал с места Рында.– Не совсем я понял.
– Ты не понял по той простой причине, Боб, что
Услышав такую новость, Рында собрался чрезмерно удивиться, но резко передумал. Он никак не желал, чтобы его давний приятель Фокей не посчитал его несовременным человеком, к тому же, не совсем европейским. Правда, Роберта Борисовича весьма поразило другое.
Оказывается, собственная жена бывшего Милослава любезно отдала своему мужу свои половые органы для… пересадки. Но не безвозмездно. Потому, что он подарил ей свой пенис со всеми прилежащими к нему… штуковинами. Вот теперь при активном участии замечательных хирургов она теперь уже не Варвара, а Пантелемон.
Всё получилось здорово, и семья сохранилась, и каждый из супругов приобрел желаемое. От перемены мест слагаемых, получается, сумма не меняется. А если она качественно подвергается диким и несуразным, окончательно толерантным преображениям, то ни Господь же Бог за это отвечает. Скорей всего, его антипод.
– Кстати, хочу тебя порадовать, Роберт,– со сладкою улыбкой сообщил главный редактор,– новоявленные Пантелемон и Милена не считают себя русскими и до этого всегда знали и помнили…
– Что помнили?
– Они – чистокровные эстонцы, Правда, есть у них, у обоих немного литовской и латышской крови. Но это только на пользу.
– Но имена у них далеко не прибалтийские.
– Какая разница! Может быть, они их поменяли в целях личной безопасности. Теперь у них, у обоих двойная филия – Мастанен-Липтус.
– Я, конечно, понимаю и не сомневаюсь в том, что все россияне, за редким исключением, сволочи,– пролепетал Роберт.– Но я не готов пока ещё понимать и принимать такие вот… перемены. Даже если они происходят среди представителей самых культурных и организованный наций. Разумеется, книгу об этом я даже под расстрелом писать не буду.
– Ты, господин Рында, напрасно раскатал губу,– глухо засмеялся здоровяк Кагерманов.– Книга уже об этом скоро выйдет в свет… в нашем издательстве, и автор увлекательного романа…
– Без всякого сомнения, её автор Таисия Прынская. Догадаться не так и трудно.
– Конечно же, она. Лично я и наш директор Самуил Степанович Сидоров очень обожает её творчество…
Пожав плечами, Рында ничего не стал возражать своему приятелю. Понятно, что госпожа Прынская была тоже ярым русофобом, но творить ей следовало на французском или, в крайнем случае, на немецком языке. По той простой причине, что по-русски она не только не могла писать, но и говорить. Природная, можно сказать, генетическая косноязычность.
Но пропаганда и своевременная реклама делали своё дело. Сказали тридцать восемь раз, что Таисия Прынская – истинный российский писатель, значит, так и есть. «Ящик для зомбиков» чётко и быстро делает своё чёрное дело. Да и «сидят» в нём в большинстве своём те ребята и девчата, которые, как бы, и осуждают русофобов, но ведь с другой стороны и… понимают.
А к чему тут придёрешься? Да кто этим будет заниматься? Не президент же. У него своих дел невпроворот и, скорей всего, секретных, потому что всё больше и больше российских людей так и поняли, чем же он так старательно занимается долгие годы. Может быть, ему следовало играть в хоккей или продолжать
активно заниматься, к примеру, дзюдо. Кто знает? Наверное, уж и без него кто-нибудь бы поддержал морально и материально если не российский, пока ещё не процветающий, народ, то уж олигархов и господ и дам, гордо восседающих в креслах.Что касается Таи Прынской, то Фокей Кагерманов знал её с детства. Они даже имели радость и удовольствие учиться в одном классе.
Довольно часто он в старом московском дворике помогал ей садиться на свой большой и неуклюжий велосипед, и постоянно получал превеликое удовольствие. Разве можно забыть удивительные картины неповторимой юности? Нет, конечно. Никак нельзя.
Ведь при посадке на велосипед, на котором в одном из местечек под дальним городом Бердичевом лихо катался ещё прадедушка юного Кагерманова, она так высоко задирала левую ногу… Одним словом, Фокеюшка мог в это время не спешно, глотая слюну, внимательно и вдумчиво разглядеть не только то, что находится снаружи, но даже и… внутри. При этом волосяной покров умеренно рыжего цвета там… у неё не мешал ему мечтать о прекрасном будущем.
Конечно же, он не знал и не ведал, что Тая, на всякий случай, как бы, ненароком, при любом удобном случае старалась задрать ногу, как можно выше. Разумеется, во время присутствия рядом особей противоположного пола. По этой простой причине о сближении с ней мечтали многие мальчики, юноши и мужчины.
Но Прынская не была столь опрометчива и давала возможность на что-то надеяться далеко не каждому… Одним словом, наивная улыбочка девочки с овечьей мордашкой была не так и проста, и дурашлива. Всё, что она делала, имело определённый смысл. Ничего особенного. Тут присутствовал обычный расчёт на будущее и возможность выбора лучшего варианта. Бесспорно, она была стопроцентной полячкой, пожалуй, в десятом поколении.
Во время посадок Таисии на велосипед Фокей клялся самому себе в том, что если он станет, к примеру, начальником центра подготовки космонавтов, то Прынская выйдет на орбиту в шикарном космическом корабле в числе первых. Но сделался он главным редактором весьма и весьма заметного издательства «Мы везде!». Потому и госпожа Прынская и стала великой беллетристкой. Но при этом Кагерманову ничего и никогда от неё не обломилось.
Остались только светлые мечты. Она успешно вышла замуж за удачливого бизнесмена (узаконенного крупного вора), а Кагерманов нашёл своё счастье… Впрочем, Фокей так и не женился. В минуты нахлынувшей радости, в домашней обстановке, он в своём кабинет ставил школьную фотографию Таисии на полочку серванта, на уровне глаз, и довольно умело и часто удовлетворял и радовал себя сам… Это стало смыслом его «семейной» жизни. Ведь Кагерманов, получается, был женат на фотографическом изображении, на чём-то давнем, зыбком и… не совсем понятном.
Но сейчас он был поглощён совсем другим. Кагерманов готовился выслушать рассказ о будущей книге своего давнего приятеля. Ведь, если сильно постараться, то, может быть, Рынде за его старания присудят и Нобелевскую премию. Надо только постараться Бобу умело и убедительно показать, какие русские – сволочи.
Выйдя из собственных, внезапно на него нахлынувших воспоминаний, он уставился большими бычьими жёлтыми глазами на Рынду. Тот понял, что настала пора говорить и ему. Ведь не зря же он сюда притащился его давний знакомый, по какой-то непонятной причине считающей себя писателем, да не простым, а с претензиями на памятник при жизни. Примерно такой, который возвели одному из руководителей, как бы, либерального партийного клана. Чудаков много. Пусть пока чудят. Один чёрт, в мире ином они не смогут ответить на поставленные вопросы. Оппозиция, так сказать.