Авторитет из детдома

– Меня, кстати, Ириной Ивановной зовут. Для тебя – просто тетя Ира. Я ведь тебя, считай, вот такой куклой помню. – Женщина нешироко развела руки в стороны. – А вон какая красавица выросла. Замужем?

– Еще нет, теть Ира.

– Мы с Андреем, земля ему пухом, крепко спорили из-за его работы этой, будь она неладна… Из-за нее и поссорились на двадцать пять лет. – Губы пожилой женщины скривились, в голосе зазвенели слезы. – Пойдем, деточка, помянем папку твоего. И кавалера своего забирай – чего ему слоняться-то по кладбищу? Вы на машине?

Спустя полчаса они уже сидели в гостиной за круглым, еще довоенным столом, покрытым темной ковровой скатертью. Тамара помогла тете наскоро накрыть на стол, и, не чокаясь, все трое выпили за помин души старого вора сладкого церковного вина. Девушка не спеша рассматривала пожелтевшие фотографии в рамках, занимавшие почти всю стену, старую лакированную мебель, хрусталь в серванте – еще советских времен. И ее вдруг пронзило странное ощущение того, что она уже здесь была, что не хватает маленького толчка – и она наконец-то все вспомнит отчетливо и ясно, и все части ее личной головоломки встанут на свои места. Тетка раскраснелась от выпитого и ласково посмотрела на Тому, погладила стол рукой.

– Что, деточка, небось не помнишь, как об этот вот стол лобиком стукнулась, когда первый раз вырвалась из мамкиных рук и пошла? – Тамара потерла рукой лоб и действительно нащупала едва заметную впадинку под волосами. – Ты тогда так плакала, но шла вперед, сама шла. Я крепко тебя зауважала, а ведь как котенок, как куколка маленькая была. – Тетка разлила еще вина и углубилась в воспоминания. – Андрей женился поздно, всю жизнь на зоне, земля ему пухом… А жену хорошую взял, намного моложе, Зинаидой звали. Сирота, родителей в войну убили, а Андрей, хоть и сиделец, а глаз черный, соколиный, – любили они друг друга очень. Расписались они, поселились здесь – это наших родителей квартира – и жили. Ну как, жили – виделись, и то изредка. Муж в разъездах, уж сколько Зиночка слез по нему выплакала, а он приедет, слышишь, конфеты, цветы, а вместо теплой кофты кофточку заграничную, прозрачную однажды привез! Уж я ему сколько говорила, как просила его: «Андрюшенька, ты и дочку свою не видишь, и первые слова не услышал, и шаги первые не видел, а посадят снова – и вырастет, как трава при дороге. Кто пройдет – тот и сорвет». А он только посмотрит угрюмо и в вашей комнате закроется с Зинаидой, и даже телевизор посмотреть не выходят. Потом однажды приехал на полуторке, погрузили вещи и выехали. Я сильно злая на него была, думаю, если уважает сестру – на новоселье позовут. Не позвали. Потом я хорошего человека встретила, поженились мы – я послала телеграмму с приглашением на свадьбу для твоих папки с мамкой, и ни ответа, ни привета. Прошел год, я и сыночка родила – но душа-то не на месте, душа тоскует, а гордость первой пойти в гости не позволяет. Это потом уже я узнала, что еще прошлой зимой, как они поселились в том доме на окраине, вышла Зинаида за дровами с мокрой головой, а волосы были красивые, густые, у тебя ее волосы, Зинаидины… Вернулась – и слегла… Сгорела за два дня. Андрей с горя наворотил дел, и посадили его. А тебя, малюточку, в детдом сдали. – Тетка затуманившимися глазами посмотрела на Тому, вытерла слезы, покачала головой. – Уж как я их просила, на коленях ползала, отдать мне тебя, – все нос воротят, боровы жирные, на тайну усыновления ссылаются. Ну ничего, бог им судья. Ты потерпи, деточка. Недолго осталось уже меня, старую, слушать. Дождалась я, пока Андрея выпустят, и к нему пошла – думаю, ударит, так пусть бьет – наша общая это вина, не только моя. Но он и на порог меня не пустил. Посмотрел, повернулся и дверь закрыл перед носом. Вот, сегодня только и свиделись – после двадцати-то пяти лет. Ну, ничего – небось скоро на том свете он встретит меня, там уж на меня зла держать не будет. – Старушка снова утерла слезы маленькой ладошкой, и девушке стало невыносимо жаль эту бедную женщину.

– Теть Ира, ну что вы, вы теперь у меня единственный родной человек на целом свете и остались! – Тома подбежала к тетке и обняла ее.

– Деточка, ты не держи на меня зла, не по моей воле ты у чужих людей росла, хлеб сиротский ела. А хочешь – перебирайся ко мне, хоть сегодня. Квартира, видишь, немаленькая, поместимся. А детки пойдут у вас – так и мне веселее будет на старости лет. – Тетка подмигнула Тамариному кавалеру, сама Тамара покраснела до корней волос и искоса взглянула на Леонида. А тот улыбался во весь рот:

– А чего, я только за!

– Ну-ну, не балуй, – с наигранной строгостью сказала тетка Ира. – Сначала распишитесь, а то знаю я вас, молодежь…

За окном начинало смеркаться – молодые люди и не заметили, как быстро пролетело время. Тамара засобиралась в мастерскую – ей надо готовить выставку, а тетка взяла с нее слово, что племянница с женихом будут навещать ее. При слове «жених» девушку уже не бросило в краску, она только крепче сжала руку любимого – и он ответил ей тем же.

Глава 17

После визита к следователю и дачи показаний Гандыбин был на взводе. Он нервно расхаживал по своему кабинету («Пока что своему», – подумал про себя) и не знал, за какой конец ниточки потянуть, чтобы этот кошмарный клубок совпадений, нестыковок и случайностей наконец-то остановился. Чтобы он, Геннадий Гандыбин, наконец-то понял, что ему делать и как разрулить ситуацию. Когда после ареста у «Парадиза» его отпустили под подписку о невыезде, подполковник немного успокоился. Могли ведь и посадить на время разбирательства. Однако учли – «свой», из МВД. А к своим людям у правоохранительных органов совсем другое отношение. Но сегодняшний разговор заметно пошатнул его положение. Оказалось, что дело Гандыбина уже передано в отдел Собственной безопасности. Причем скандалом о «крышевании» притона заинтересовались наверху. Следователь так и сказал: «Ничего обнадеживающего у меня нет. Ваша судьба сейчас решается в Москве». По сути, чаша весов колебалась между звездочкой на погоны столичному чину и спусканием дела «на тормозах». В пользу второго варианта говорило то, что престиж полиции был и без того, мягко говоря, не очень высоким. И очередное громкое дело могло пошатнуть кресло не только под ним. Первый вариант был не менее реалистичным. Раскрытие оборотня в погонах позволило бы МВД показать всем, что обратная связь существует, что в министерстве прислушиваются к многочисленным жалобам на сотрудников и следят за чистотой своих рядов. Предугадать, какой из вариантов покажется вышестоящим чиновникам более привлекательным, было невозможно.

Гандыбин нажал на кнопку и вызвал секретаршу.

– Оксана, если что, меня нет на месте. Я на выезде. Да, и принеси минералки, пожалуйста.

Подполковник прошелся вдоль стола, вылил остатки воды в стакан и жадно выпил до дна. От волнения и перенапряжения последних дней его бросало то в жар, то в холод. Трясущимися руками достал из коробки сигару, втянул носом густой аромат. Хотел было крикнуть Оксане и напомнить о воде, как вдруг из приемной послышался крик секретарши:

– Его нет на месте. Вы куда? – но в кабинет Гандыбина (пока еще его кабинет) ворвался Анкудов.

– Оксана, не волнуйтесь, у нас договорено, – весело крикнул девушке опер с порога через плечо. Потом зашел и по-хозяйски развалился в кресле.

– Извините, Геннадий Сергеич, я не смогла удержать, – девушка мялась на пороге и виновато переводила взгляд огромных глаз с начальника на нахального посетителя.

– Ничего, хуже уже не будет. Оксаночка, можешь пока сходить, пообедать там, что ли… Решай сама. – Гандыбин по-барски махнул рукой, отпуская секретаршу. Потом на цыпочках подошел к дверному полотну и прислушался. Удовлетворенно кивнул сам себе и повернулся к гостю. – Полагаю, предлагать сесть и чувствовать себя как дома – излишне? – Гандыбин наконец-то смог раскурить сигару и блаженно затянулся. – Я так понимаю, по делу? Или просто поиздеваться?

– Есть чисто деловое предложение. – Анкудов развязно закинул ногу на ногу, сделал подполковнику пригласительный знак рукой. – Садись, это пока твое кресло.

– Слушаю, – подполковник не спеша устроился за столом напротив визитера и свысока уставился на опера.

– Значит, так. Предлагаю джентльменское соглашение. Во-первых, вот компромат на тебя. Это, если не узнаешь, бумаги, которые пропали из твоего сейфа. Точнее, их копии. Даже не спрашивай, откуда они у меня. Хорошие люди подбросили. Так вот, если дать им ход – никто даже задумываться не будет: сто процентов загремишь на зону. Причем по полной программе, там статей – как на собаке блох. В общем, много. Но им можно и не давать хода.

– Какие твои требования? – сухо спросил Гандыбин и испытующе посмотрел на опера.

– А это уже во-вторых. Ты должен восстановить меня в должности.

– Это все? – задумчиво спросил мент.

– Все.

Гандыбин не спеша поднялся и подошел к окну. Выхода у него не было. В сейфе он хранил бумаги, где была скрупулезно собрана информация о его заграничном счете, о счетах вышестоящего начальства, куда ежемесячно переводились «левые» заработки ОВД. Если такая информация всплывет – тут уже не просто зона светит, тут могут и на тот свет отправить, устроив все как самоубийство.

Гандыбин подошел к Анкудову.

– Согласен, по рукам.

Тот посмотрел на протянутую ладонь и будто не заметил ее. Поднялся и уже с порога сказал:

– Жду приказа о восстановлении. Все документы будут завтра утром у тебя на столе.

Когда опер вышел, Гандыбин сел в кресло и еще раз все обдумал. Заполучить выкраденные документы – одно. Но как быть уверенным, что опер не сделал копии? Никак. Но даже если они и есть, в ход он пока что пускать их не будет. Хотел бы – давно бы уже отнес куда надо. Значит, Анкудов задумал что-то еще. Гандыбин пытался размышлять логически, не давая воли эмоциям. Дальше: восстановление в должности было очень неприятным моментом. До этого Анкудов не путался под ногами, сидел в своем отпуске. Теперь же он снова начнет везде совать свой нос. Начальник ОВД никак не мог нащупать ниточку, которая распутала бы весь клубок. Как бы так подобраться к Анкудову, чтобы он замолчал или хотя бы исчез подальше и перестал создавать проблемы? Задача пока что казалась неразрешимой. Зажатый, словно клещами, с двух сторон шантажом опера и уголовным делом, Гандыбин был загнан в угол. В этой ситуации, как ни крути, временное перемирие с Анкудовым было неизбежным.