Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Лакофф полагает, что метафора – это не просто фигура речи, используемая для украшения поэзии и прозы, а фундамент нашего способа мышления на языке. Вспомните, например, как вы образуете наречия в английском языке: берете прилагательное – допустим, happy («счастливый») – и добавляете к нему суффикс – ly. Получается happily («счастливо») (возможны небольшие отклонения в написании). Суффикс – ly, конечно, не похож на метафору, но в англосаксонском для образования наречий использовался суффикс – lice, означавший «с телом, в теле». Так что слово happily изначально имело значение «со счастливым телом». Поэтому человек, который «счастливо смеется» на самом деле «смеется в счастливом теле». Суффикс имел метафорический смысл, который затем был утрачен, и он превратился просто в звуки, которые добавляют к прилагательным, чтобы сделать из них наречия. Если вы владеете испанским, то знаете, что в нем есть аналогичный суффикс, превращающий прилагательные в наречия — – mente. Буквально он означает «с умом». Почти каждое слово в нашем языке может рассматриваться как метафора, если вы достаточно глубоко проследите его происхождение.

Метафора не ограничивается лексическим уровнем языка и распространяется на самые сложные его уровни. Лакофф считает, что мы «живем» определенными метафорами [172] . Другими словами – с помощью метафор, как и кодов, создаются символы. К примеру, мы склонны думать, что «вверх» – это «больше», а «вниз» – «меньше». Если мы хотим посильнее натопить в комнате, то поднимаем температуру. Когда начинаем говорить тише, то понижаем голос. Однако уравнения выше = больше и ниже = меньше, если подходить к ним буквально, неправильны. На самом деле мы ничего не двигаем ни вверх, ни вниз, когда крутим регулятор обогревателя или приглушаем голос! Кстати, есть еще одна метафора, которая пересекается с первой: по часовой стрелке = выше = больше. Она появилась благодаря примитивным электроприборам, а также решению (по большому счету произвольному) стандартизировать их шкалы в соответствии с ходом часовых стрелок, повторяющих движение Солнца.

172

Lakoff, George, Johnson, Mark. Metaphors We Live By.

Кто-то может подумать: подобный анализ метафор подходит старым замшелым лингвистам (хотя вовсе не все мы такие уж старые), но какое значение он может иметь в реальной жизни? Лакофф полагает, что у нас часто формируются предубеждения, основанные на этих метафорах и способные сбить нас с пути. Например, он обращает внимание на то, что республиканцы и демократы имеют разные исходные метафоры, касающиеся управления, и это мешает им эффективно общаться друг с другом. Республиканцы, полагает исследователь, воспринимают правительство как строгого отца, обеспечивающего необходимую дисциплину, а демократы – как заботливого родителя, пекущегося о нуждах своего ребенка [173] . Очевидно, что если демократ попытается убедить республиканца, исходя из своей базовой метафоры, то республиканец отвергнет его аргументы, основываясь на своей. И коммуникация не состоится.

173

Lakoff, George. Moral Politics: How Liberals and Conservatives Think. Chicago: University of Chicago Press, 2002.

Метафоры, которыми мы творим магию

Я всегда стараюсь замечать, на бытовом или на магическом уровне, какого рода метафоры используют люди, чтобы приспосабливать свои методы общения к мировоззрению. Мой повседневный метод – просто сочувствие: я представляю, что люди могут чувствовать и почему. Магический метод лишь немного сложнее обычного. Я расслабляюсь при помощи четырехкратного дыхания или другого подобного упражнения и воображаю черное зеркало или пустое пространство. Когда в нем появляется предмет или образ, я пытаюсь связать его метафорически с тем, что говорит или пишет человек, чтобы понять, каковы его исходные метафоры. Конечно, Джордж Лакофф не особенно интересовался возможностями магического применения своей теории, и поэтому я взялся за написание собственной книги.

Метафоры, управляющие нашей жизнью, задают ракурс, в соответствии с которым мы воспринимаем самих себя. Другими словами – мы организуем свое восприятие посредством метафорических историй, которые рассказываем сами себе. Увидев человека, стоящего в тени, мы воспринимаем его как грабителя или насильника, если наша исходная метафора – мир = опасность. Конечно, этот человек может просто ждать такси, если посмотреть на ситуацию по-другому. Демократу, в сознании которого глубоко укоренена метафора правительство = заботливый родитель, иногда бывает трудно не считать республиканцев равнодушными и жадными людьми. А для республиканца с его метафорой правительство = строгий командир проблемой является воспринимать демократа не как человека чрезмерно снисходительного и склонного к вседозволенности. Опираясь, как большинство ученых, на доминирующую метафору мир = материя [174] , мы всегда стремимся интерпретировать свои наблюдения в материалистическом ключе. Даже сталкиваясь с чем-то из ряда вон выходящим или странным, мы говорим, что этому должно быть «разумное объяснение». А у мистика в роли господствующей может выступать метафора мир = игра или мир = иллюзия. И в этом кроется причина поведения, которое материалисту покажется ненормальным, но в котором, с точки зрения самого мистика, будет абсолютный смысл (таково, например, кружение на улице суфия, поющего молитвы Возлюбленному). Маг может глубоко и неосознанно (или осознанно) опираться на метафору мир = взаимодействие духов, что приведет его к открытиям, шаманистическим и анимистическим по своей сути. Другой вариант – реальность = информация. Он порождает наблюдения и впечатления, соответствующие данной магической теории.

174

В данном случае это синекдоха, тип метафоры, в котором часть означает целое, как экран означает кино, а руки – работника. Материя – это лишь часть мира, но в данном случае она представляет целое. – Примеч. авт.

Интересно, что подобные метафоры порой вовсе не кажутся метафорами. К примеру, когда мы говорим «она – воровка», то на самом деле не утверждаем факт, а создаем метафору. «Она» – это цель, а «воровка» – источник, и мы берем некий элемент «воровки» и применяем его к человеку, о котором идет речь. Конечно, существует очень мало свойств, присущих воровке, поэтому задача решается довольно легко и данное высказывание воспринимается как буквальная истина, а не как метафора. А теперь подумайте о том, что происходит, когда вы клеймите кого-то как «воровку» – все остальные качества этого человека вы отбрасываете. Никто не ворует по двадцать четыре часа в сутки. У воровки может быть семья. Вы могли бы сказать: «Она мать», – подразумевая того же самого человека, но придав цели совершенно иной набор качеств. Однако если уж мы сделали такое метафорическое допущение, значит, у нас были соответствующие данные. Когда кто-то совершает преступление, люди, знающие этого человека, нередко говорят: «Но ведь он был таким хорошим!» Им бывает трудно сопоставить эту новую информацию с метафорой «Х есть друг».

Альфред Коржибски, основоположник общей семантики [175] , пошел еще дальше и предложил по возможности избегать использования глагола «быть», особенно в качестве глагола-связки, соединяющего друг с другом две идеи (другими словами, знака равенства) [176] . Мы можем избегать таких конструкций – например, заменяя все формы глагола быть (есть, был, будучи, бывший), уравнивающие разные вещи, фразами типа «похоже на Х» или «обладает свойствами Х». Или используя вместо существительных глаголы: тогда фраза «Сью – (есть) воровка» трансформируется в «Сью украла деньги с работы». Заметьте, что таким образом мы превращаем суждение в наблюдение. Если вы говорите «Сью – воровка», то вряд ли люди сразу же спросят вас: «Почему вы называете ее воровкой?» А если вы скажете, что она украла деньги с работы, то собеседники могут поинтересоваться и причиной ее поступка. Отказ от неосознанного или бездумного использования метафор открывает перед нами возможность рассуждать и задавать вопросы.

175

Хотя общая семантика является по большому счету псеводнаукой, многие настоящие лингвисты, философы и психологи осведомлены об ее идеях, что делает эти идеи значимыми. Кстати говоря, семантика в традиционном лингвистическом понимании – это наука о значении слов, а общая семантика, с точки зрения большинства лингвистов, занимается проблемами прагматики и языкового узуса. – Примеч. авт.

176

Korzybsky, Alfred. Science and Sanity: An Introduction to Non-Aristotelian Systems and General Semantics. Fort Worth, TX: Institute of General Semantics, 1995.

Однако я совсем не хочу сказать, что все метафоры препятствуют ясности мышления и проникают в наше подсознание как коварные чужаки. Напротив, метафоры служат полезной цели, и без них у нас бы вообще не было языка – только кряхтение, жесты и немногочисленные слова, обозначающие важные предметы и действия. И без метафоры у нас бы, вне всяких сомнений, не было магии. Вся магия, независимо от специфики отдельных практик, зиждется на наборе базовых метафор. Например, представитель церемониальной магии рисует сигил при помощи магического квадрата, читает текст инвокации конкретного планетарного ангела, и все это он проделывает в подходящий планетарный час с целью достижения какого-то эффекта. Ведьма может умастить каким-то веществом свечу определенного цвета и молиться, пока та горит. Практик худу собирает природные и не совсем природные материалы, зашивает их в кусок войлока и прячет где-то в своем доме или на теле. Эти практики кажутся разными, но в каждой из них присутствует метафорическое начало. Приверженец церемониальной магии выбирает планетарный час и квадрат согласно метафоре, связывающей его желание с планетами. Ведьма и практикующий худу выбирают определенные цвета и субстанции по той же причине – из-за существования метафорической связи между выбранными предметами и желанием. Антропологи называют это принципом симпатии, то есть верой в то, что схожие объекты могут влиять друг на друга.

Принцип симпатии и его «родственник», принцип контакта (объекты, однажды контактировавшие друг с другом, продолжают оставаться в магическом контакте, поэтому один волосок способен повлиять на все тело), могут быть объединены в принцип метафоры; принцип контакта лежит в основе варианта метафоры – синекдохи. Одна вещь, магический символ, обозначает другую вещь, магическое означаемое. Голубой цвет для ведьмы означает исцеление, а для церемониального мага – деньги. Но и в том и в другом случае мы имеем дело с метафорой идеи. Соответственно, различия между системами магии – низкими или высокими, народными или религиозными – обусловлены не столько целями, сколько скорее эстетическими соображениями, определяющими выбор метафоры. В конце концов, ведьма может так же легко сжечь белую свечу, чтобы пообщаться со своими богами, как и зеленую – для привлечения богатства.

Эстетическая составляющая магии

Выбор магических метафор – это эстетическое решение; значит, чтобы понять магическую метафору, необходимо понимание эстетики. Эстетика, наука, изучающая то, что затрагивает чувства людей, – часть аксиологии, науки о ценностях. Эта сфера всегда была довольно непростой для изучения, поскольку философы достаточно рано осознали, что кажущееся приятным одному человеку другие могут находить неприятным. Многие из них просто умывали руки, повторяя вслед за Цицероном: «О вкусах не спорят» [177] . Однако другие философы – и таких ничуть не меньше – признают, что этика, наука о правилах поведения, является отраслью аксиологии. Существует ряд достаточно универсальных принципов, действующих в области вкуса. Так, нам нравится симметричное или почти симметричное, мы любим пропорции, основанные на золотом сечении, мы склонны предпочитать завершенность незавершенности. Но даже эти принципы вкуса нарушаются для достижения художественного эффекта. К примеру, многие композиторы используют в качестве выразительного средства диссонанс. Следовательно, любая стоящая эстетическая теория должна учитывать и факт многообразия людских вкусов, и то, что любое эстетическое правило один художник может нарушать, а другой – признавать прекрасным и непреложным.

177

De gustibus non disputandum est (лат.) – Примеч. авт.

В магии мы вполне можем руководствоваться следующим правилом: «Я мало что знаю об искусстве, но знаю, что мне нравится». Если выражаться более научно, то оно будет звучать так: «Эстетическая ценность любой вещи заключается в воздействии данной вещи на человека в конкретное время и в конкретном месте». Мне нравятся анчоусы, поэтому у меня с ними целый ряд приятных ассоциаций, а еще мне по душе сильные ароматы. Я люблю панк-рок, поскольку мне нравятся его энергия и ритм. Я люблю природу, так как испытываю чувство благоговения и покоя, когда нахожусь на ее лоне. Кому-то могут нравиться песни в стиле кантри, потому что в них забавные стихи. Казалось бы, такого рода персональная эстетика означает, что эстетических ошибок быть не может. Но это не так: эстетической ошибкой было бы притворяться, что вам нравится то, что на самом деле не нравится. Конечно, вы можете научиться любить что-то или попытаться изменить к этому свое отношение, но притворяться, будто вам что-то нравится, то есть лгать самому себе, – это и есть эстетическая ошибка.