Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Наконец, когда вроде бы пришло время садиться за стол, Бешт вошел в дом.

«Вот видишь, – сказал он, – я ведь говорил тебе, что ты останешься здесь на субботу, так оно и вышло!». Затем он стал возле печки и начал притворно поспешно молиться, делая вид, что еще не у спел это сделать.

Закончив молиться, Бешт не стал на этот раз надевать свои белые субботние одежды, и сохранил то обличие, в котором представал перед людьми всю неделю – простого, мало смыслящего в высоких материях еврея. Не желая раскрываться перед чужим человеком, он не стал читать субботний кидуш и вести субботнюю трапезу, а предложил сделать это гостю. И хотя блюда на столе были необычайно вкусны, а Бешт время от времени сыпал шутками и анекдотами, на душе у его сотрапезника было невесело – совсем о другой субботе мечтал он, когда выезжал из дома.

Тем временем Бешт с величайшим почтением, даже уничижением обратился к гостю так, словно тот был уважаемым раввином: «Наставник мой, расскажи нам что-нибудь из Торы!».

Гость посмотрел на Бешта и его супругу, вздохнул, и так как в ту неделю читалась глава «Шмот»¹²², стал рассказывать о том, как евреи жили в Египте под властью фараона – так, как он рассказывал бы ее детям в хедере. После этого гостю постелили постель, и все пошли спать.

Но посреди ночи молодой человек пробудился от ослепительно яркого света, который, как ему показалось, шел от печи. Удивившись тому, с чего бы лежащим в печи дровам горесть так ярко, он подошел поближе к печи, и тут свет настолько ослепил его, что он потерял сознание.

«Негоже тебе смотреть на то, что тебе не дозволено!» – сказал Бешт после того, как его привели в чувство, и фраза эта показалась гостю более, чем странной.

Наутро Бешт направился молиться в свой домик, вернулся с молитвы в самом лучшем расположении духа, с чувством спел субботний гимн «Аткину сауда», и все снова сели за трапезу. И снова Бешт с почтением обратился к гостю, чтобы тот произнес что-нибудь из Торы, и снова тот стал говорить с Бештом и его супругой, как с маленькими детьми, но на этот раз Бешт в ответ только хмыкнул: «Гм, слышал я и другое толкование».

По окончании трапезы Бешт удалился в свой домик и вновь появился уже после минхи. Но это был уже совсем другой Бешт! Он неспешно сел за стол и стал говорить о Торе, открывая столь глубокие ее тайны, о которых этот загостившийся у него молодой еврей никогда не слыхал ни от одного из выдающихся раввинов, да и вряд ли кто-нибудь когда-либо слышал вообще.

Гость был смущен, раздавлен и не знал, куда деваться от стыда: как же он не смог разглядеть раньше в этом человеке величайшего гения Торы и знатока Кабалы?!

Наконец, пришло время вечерней молитвы и авдалы – церемонии отделения субботы от будней. И снова гость был потрясен силой молитвы Бешта, буквально исходящим от него светом и неожиданно открывшейся ему гигантским притяжением его личности.

После этого Бешт велел гостю отправляться в путь, но по приезде в Броды ни в коем случае не заходить в дом р. Гершона, а направиться сразу в клойз, где изучал Тору узкий круг талмудистов и кабаллистов, из которого в будущем вышли многие великие раввины.

Явившись в клойз, «в общину хасидов» (напомним, что этим словом в иудаизме всегда обозначали особо благочестивых людей) он должен был произнести буквально следующие слова: «Свет великий светит неподалеку от общины вашей, и надобно вам пойти за ним и привести его в город».

Согласно «Шивхей Бешт», когда молодой человек в точности исполнил данное ему поручение, все сидевшие в клойзе внезапно сразу поняли, что речь идет именно о Беште, и стали вспоминать различные странности, которые случались вокруг него в разное время и которым не было объяснения – и вот теперь все стало на свои места. Впрочем, всеобщую догадку и прозрение можно объяснить и проще: главой клойза был никто иной, как главный раввин Бродов р. Моше, а ему, как уже рассказывалось, Бешт в свое время открылся.

Конец ознакомительного фрагмента.