Баба Яга на Луне
Шрифт:
– Ко-ко-ко, ко-ко-ко, я не вижу никоко! – ответила птичка.
Свинья разнервничалась ещё больше:
– Ну тогда с моей лохани съешь чего нибудь, может, пройдёт.
Пошла курица лохань свиную искать. Дошла до собаки, споткнулась, клюнула на всякий случай:
– Ты лохань? Собака забеспокоилась:
– Чья лохань?
– Свиная, – объяснила рябушка.
Собака ещё больше забеспокоилась:
– Нет, я не лохань, лохань там дальше вдоль забора.
Побрела курица дальше. Заморосил дождь, промокла пернатая, замёрзла вся, заплакала:
– Ко-ко-ко, ко-ко-ко,
Услышал её плач ветерок, пожалел жалкую слепую мокрую курицу, подул сильно, сильно и подбросил её прямо в свиную лохань.
Увязла птичка в помоях, стала совсем уж жалкой мокрой грязной и слепой, закудахтала с горя:
– Ко-ко-ко, ко-ко-ко, жалкая, жалкая я квочка, мокрая, грязная и слепая, не могу до свиной лохани добраться!
– Ты в ней стоишь, – хрюкнула свинья из под навеса. – Покушай, мне не жалко!
Возмутилась курица, захлопала мокрыми крыльями, а они не хлопаются – в помоях все.
– Ну вот, – заплакала птица. – Теперь я мокрая, грязная, слепая и нелетячая, где тут можно удавиться?
Хмыкнула хрюшка:
– Вон чурка стоит и топор рядом, только хозяин в доме спит, позвать?
– Зачем это? – закудахтала курица нервно.
– Как зачем? Выйдет, башку тебе отрубит, сама ведь просила, – зевнула свинья.
Кура в ужасе замахала крылами, задёргала ногами и побежала! Добежала до навозной кучи и увязла (казалось бы, навсегда).
Но тут вернулась хозяйка из магазина, увидала, что её скотина задыхается в навозной куче, вытащила несушку сачком для ловли рыбы, выкупала её в бочке, дала по заднице и отпустила по двору гулять, обсыхать.
Высохла курица и поняла, что она уже не мокрая, не грязная и не вонючая, но всё ещё слепая! Мелькнул у неё в памяти разговор со свиньёй: мол, надо из свиной лохани поесть, попить и всё пройдёт. И пошла курица опять свиную лохань искать.
А скотина дворовая изумляться да перешёптываться:
– Надо же, вроде бы не свинья, а всё туда же!»
– Куд-ку-да, куд-ку-да туда-же? – удивлялась рябушка, в третий раз заканчивая свой путь в навозной куче.
И всем обитателям скотного двора уже казалось, что это безобразие может прекратить только хозяин с топором. Но не тут-то было! И вот, когда в четвёртый раз в куриной голове мелькнул разговор со свиньёй… Это жутко не понравилось чувствительной до чужих мыслей кошке. Она подошла к дурёхе и очень осторожно коготком сняла с куриных глаз плёнку. И ряба наконец прозрела!
Но тут в куриной голове мелькнул самый первый разговор со свиньёй: «Как увидишь кошку, заклюй её до смерти!»
Набросилась птица на кошку, заклевала её чуть ли не до смерти. И скотина дворовая, глядя на это дело (куда деваться) хором стали звать хозяина с топором.
Нет, я не сомневаюсь, что хозяин вышел.
И вышел непременно с топором.
Я другого никак не пойму:
отчего так трагически всё закончилось —
от тупости куриной или от скотости скота?
Карась Ивась
В озёрах глубоких, во морях далёких
жили были караси-иваси. И жирнее тех карасей-ивасей не было и в помине! А ходили они пузом по дну, да говорили с набитым ртом: о чем говорили – никто не знает, только от их разговоров озера глубокие дыбились, а моря далёкие пенились. И был среди них один карась по фамилии Ивась, а по прозвищу… Пока не придумали. Вот вздумалось тому карасю Ивасю среди других карасей-ивасей выделиться: по заграницам погулять, травы-муравы понюхать, во поле чистом побегать, на людей посмотреть, себя показать.И пошёл карась Ивась! Шёл, шёл он из озера глубокого, из моря далёкого. Долго шёл. Но наконец вышел. Глотнул воздуха чистого, расправил жабры, встал на хвост и поплыл, танцуя, по полю чистому, по мураве колючей. Доплясал он то ли до деревни, то ли до города и в первую же хату постучался.
Открыли ему хлопцы Бойкие дверь и за стол зовут ужинать. А на столе караси-иваси да плотва жареные.
Заплохело карасю Ивасю: «Мне бы тины морской!» – просит он.
А хлопцы Бойкие и отвечают:
– Так что ж ты молчишь, как рыба. Мы тебя вмиг до болота подбросим!
Отказался карась Ивась от болота, распрощался с хлопцами Бойкими и дальше побрёл – себя показывать да на людей посматривать.
Доковылял он до города большого, шумного. Видит, дедок Ходок на ярмарку едет. Запрыгнул карась Ивась к нему в телегу и начал разговоры вести пространные про жизнь в озёрах глубоких, морях далёких, да про то как они, караси-иваси, друг с другом смешно разговаривают: ртами шлёпают – пузыри идут! Слушал дедок Ходок, слушал и плюнул: скинул назойливую рыбину с телеги.
Угодила та прямо на лавку торговую. А на лавке той караси-иваси грудами лежат. Обрадовался карась Ивась, целоваться со своими полез. Пощупал, потрогал рыб, а они все мёртвые. Заплакал карась Ивась горько-прегорько, скатился с лавки на мостовую, и от телег да от ног людских шарахаясь, запрыгал куда глаза глядят.
Допрыгал он до речки Горючки, присел у кустика и опять зарыдал. Но долго плакать ему не пришлось. Заметили карася мужички Рыбачки и к себе зовут порыбачить. Подкатился к ним карась Ивась с надеждой великой, уселся на свой хвост и в воду уставился. А в воде удила клюют, мужички Рыбачки про уловы свои невиданные рассказывают, а в ведре караси-иваси да рыбы-лещи плещутся – на свободу просятся, задыхаются.
У отважного карася Ивася глаза кровью налились. И пошёл он на мужичков Рыбаков ругаться: кидаться да просить, чтоб те карасей-ивасей и рыб-лещей выпустили в речку Горючку на свободу. Засмеялись мужички Рыбачки и пообещали самого карася Ивася в ведро посадить надолго! Нет, карась Ивась уже на всё насмотрелся, не пожелал он участи поганой: прыгнул в речушку буйную и поплыл обратно в озёра глубокие, моря далёкие – к себе домой, короче.
А как домой воротился, так стал ко всем рыбам приставать: про жизнь земную рассказывать, пугать и стращать животных морских людями да человеками! В общем, ртом шлёпает, пузыри идут – ничего не понятно. Так и прослыл карась Ивась в морях далёких, озёрах глубоких дурачком великим – не от мира сего!