Баба Яга против!

У Ивана же все не как у людей: вон — борода отросла, целый свет за плечи забросил, подметки уже седьмые снова в дырах, а все ему не глянется никто, с кем бы домой воротиться. Куда глаза глядят бредет, и ни кола тебе, ни двора, ни жены, ни врага. Только улыбка блаженная на роже да котомка с краюшкой хлеба за спиной болтается. Ну чем не дурак?

Посмеивался Иван, нахлобучивал кулаком шляпу дорожную да дудел на своей дуде песни задорные: когда по свету ходишь, научаешься, что не ты — самый мудрый, а в том и есть настоящая мудрость. Вот и звание дурака начал он почитать со временем за комплимент.

Люди — мы ведь такие, вечно что-нибудь выдумываем да говариваем. Вот, например, в славном городе Переславле, умник какой залетный ляпнул, будто баба Яга местная в болотах сгинула — с осени ее никто не видал, а уж и май-травник стукнул. Значит это, что мировое равновесие пошатнулось. И переславляне тут же закручинились, к концу света готовятся. А делов-то: пойти на эти самые болота и поискать толком. С чувством, с толком, с расстановкой. Иван так сразу и сказал: найду я вам бабу Ягу, люди добрые, будьте покойны. Пошел на болота, кружил седмицу, но да не иголка в стоге сена — сыскалась. И все с равновесием в порядке. Разве что кроме как в душе этой самой старушки. Но души чужие — потемки, Ивану не по компетенции. Он плотницких и столярных дел мастер. И еще всякое по мелочи.

Услыхал, что переславский дворец царя Берендея починяют, вот и решил приехать. «Мо-дер-ни-зи-ро-вать». Кровлю там, окошки резные. Нет равных в деле плотницком бокорашам на Черной реке — а Иван у них научился, когда лес вместе сплавляли, тыщу лет тому. Вот теперь коль путь его лежал по земле, так людям избы ставил, терема, дворцы — по настроению. Не все ведь умеют, а всякому добру молодцу крыша нужна. Над головой и вообще. И не только молодцу, а и старикам каким. Нравилось Ивану людям дома сотворять. А своего не хотел. Жизнь для Ивана — дорога.

Даже врагов не нажил, да и зачем они ему?

Но против собственной головы не попрешь, а голова говорила, что с крышей все же даже ему, дураку, лучше, чем без. Только чтоб у крыши не было якоря и в любой день можно было в путь отправиться. Чесал репу Иван и шел дальше — не знал он, как такую загадку разрешить. Дом, а чтоб на месте не сидел?

И вот, нате вам — избушка о курьих ножках. Диво дивное, терем ходячий. Слыхивал Иван сказ о замке заколдованном, что ходит по свету, пока волшебник огня ему велит, да не верил, что взаправду бывает такое, пока сам не увидал.

Яга ему зубы жар-птицей заговаривала, но на кой ему жар-птица, когда вот — избушка на курьих ножках, ходячий дом, предел всех мечтаний?

Захочешь к морю — отправляйся к морю, будешь там на солнышко смотреть да бока греть на бережку песчаном. Утречком рыбачить, в обед — уху в тенечке варить. Да шторма слушать. Синдбаду весточку отправить — вместе-де не одну версту под парусом исходили. В лесу потеряться пожелается — так тоже на здоровье. По ягоды, по грибы, чтоб пироги ароматные печь, птичек певчих слушать, на дудочке мавкам речным играть… А и за Горизонт если… Мир смотри, да и дом веди.

А враги завестись решат… Иван потер перешибленную курьей ногой поясницу и посмеялся — так и здесь избушка не промах. Не дом — крепость.

Он построит себе такую. В лепешку разобьется — но построит.

А вприсядку избушка пойти сдюжит?.. Иван задумался. Просвистел частушку, повыкидывал коленца на пробу — коленца сказали, что избушка, глядишь, и справится, а Ивану вот лучше их пока поберечь. Отбились малость. О елки.

Что за диво Ягина избушка!

Нечто он — и не договорится? Там ведь подсмотреть только надобно, что да как устроено. Не собирается Иван у бабушки дом отнимать, он — парень доброй души. Еще и по хозяйству подсобит. Вдруг починить ей чего нужно? Наверняка.

Решено. Хлопнул Иван в ладоши. Достал из котомки матушкину мазь, синяки да ссадины смазать. Служила мазь ему верную службу с тех самых пор, как отправился он в путь-дорогу из дома родительского. И у бокорашей пригодилась, и в путешествиях заморских, и давеча, когда занозу на кровле берендеевой под ноготь вогнал.

И ступа у Яги, должно быть, есть. С помелом. Эх, вот полетать бы. Но старуха вряд ли пустит.

Так весело насвистывал Иван-дурак, замазывал раны мазью целебной, да о избушке Яги мечтал. Но услыхал голоса и ушки навострил.

— Лиходей серый! Ты! Моего коня! Да ты знаешь хоть, кто я?!

— Вижу, Иван-царевич… Нет мне прощения…

— Раньше надо было думать! Я пешком пойду, по-твоему?

Иван-дурак сунул свой любопытный длинный нос в кусты, откуда доносилась перебранка. Сидел на полянке юный царевич — в червленом кафтане с золотом, в уборе чудесном на кудрях златых… Иван-дурак фыркнул весело: добры молодцы-любители, может, и добрые, а о том, как одеваться для странствий и подвигов, понятия не имеют.

Хотя и в доброте их сомневаться впору.

Перед царевичем понурил голову огромный Серый Волк.

И как с другими детьми природы общаться, тоже не обучены. Эх, добры молодцы да красны девицы, вам бы к миру да с уважением, с не велением да хотением…

— Буду я тебя возить, Иван-царевич, лучше любого коня! — предложил радостно Серый Волк.

Натянул свою рубаху дырявую Иван-дурак да и выкатился из своего куста на полянку, утренним солнцем освещенную — распогодилось как.

— Здравия вам, люди добрые, — отвесил Иван поклон царевичу, — и твари божие, — а это уже волку.

Волк — он ведь не «люди добрые».

Царевич задрал нос, волк уши прижал виновато.

— Неудобно на тебе ездить. И несолидно. Тут подумать надобно. Батюшка мой из тебя коврик бы сделал…

— Это вы про царя Берендея? — поинтересовался Иван-дурак.

— А ты что в разговор влезаешь, болезный? — отметил Иван-царевич взъерошенный вид Ивана-дурака.

— Да я ведь поздоровался, ваша милость. Вот вы — забыли, кажись.

Иван-царевич снова задрал нос. Еще выше. Так можно, оказывается. Хотя и был он ниже нашего Ивана, который дурак.

— А тебе меня и так знать должно.

— Да ведь и знаю. Седмицу назад кровлю над вашей горницей тянули, ваша милость. Вы тогда еще золотые яблоки под кровать прятали.

Царевич покраснел.

— Так ведь я…

— Для запасу, понятное дело, — с самым серьезным видом кивнул Иван-дурак. — Все равно жар-птица ворует больше, чем вы, какое тут преступление?.. А позвольте уточнить — это вы сейчас за ней отправляетесь?

— ОтправляЛСЯ, — сложил руки на груди Иван-царевич и холодно кивнул на волка. — А эта вот… тварь божья моего коня съела.