Бабай

– Почему? – переспросил старик, – Потому что этот изолятор дурное место. Здесь происходят странные и нехорошие вещи.

Назар дорого бы дал, чтобы увидеть, какое было выражение лица у лифтера в тот момент – то, что соответствовало интонации, или…

Впрочем, наконец нужно было признать, что, будь старик одним из Оборотней, ему совсем ни к чему было бы вмешиваться в розыгрыш медсестер.

– Я слышал тогда… Кажется, тебя зовут Назаром?

Назар кивнул, забыв, что старик-лифтер не может его видеть, но тут же выправился, ответив вслух:

– Так хотел папа.

– Хорошее имя. Мне тоже всегда нравилось. Я даже думал так назвать сына, – старик негромко хохотнул и кашлянул, – Но все четверо детей у нас с женой получились девочками. Они уже давно взрослые, а у старшей в прошлом году родился внук. Значит, мой правнук. Вот его-то и назвали. Я его, правда, еще не видел.

– Почему вы сказали, что изолятор дурное место? – спросил Назар, когда старик внезапно умолк, погрузившись в свои мысли.

– А разве ты еще не почувствовал этого сам?

– Откуда вы знаете? – встрепенулся Назар. Убежденность старика выглядела очень странной. Настораживающей.

– Я тут много лет, мне не раз приходилось видеть, как сюда приводят разных детей. Ведь обычно на этот этаж поднимаются на лифте, поэтому я вижу всех, кто поступает в дни моей смены. А затем по ночам не редко слышал их плач или крики во сне. Иногда, некоторые даже начинали биться в двери, потому что им казалось… – старик неожиданно чертыхнулся, словно спохватившись, – Тебе это вовсе незачем знать. Забудь, я просто старый дурак, у которого не в меру треплется язык на сквозняке.

Назар подумал, что лифтер сейчас же уйдет. Но тот не ушел, а только перевел разговор на другую тему.

– Ты болен чем-то серьезным?

– Пока не знаю. Мама боится, что дифтерия, – ответил Назар, внутренне радуясь, что старик остался. – Завтра сделают анализы.

– Надеюсь, ты скоро поправишься. Ну, мне пора – нужно еще завести несколько коробок с ампулами на верхний этаж.

– Подождите, – остановил его Назар с откровенной настойчивостью в голосе, которая, видимо, удивила и старика.

– Да? – отозвался он.

– Вы не закончили.

– Ты о чем, Назар? – похоже, старик-лифтер действительно забыл.

– Про изолятор.

– Я боюсь, что и так наговорил тебе много лишнего. Если хочешь, могу замолвить словечко перед дежурным врачом, чтобы сестры больше тебя не беспокоили.

– Нет! – резко перебил Назар и сам от этого смутился. Но сразу же добавил:

– Просто… я считаю, иногда лучше знать наперед о чем-то, чтобы быть готовым, – к чему готовым, Назар уточнять не стал.

– Ну, хорошо, – колеблясь, произнес старик. Однако решающую роль, вероятно, сыграло то, что в тот момент перед ним находилась дверь, и он мог только слышать голос восьмилетнего мальчишки, но не видеть его. – Ты рассуждаешь совсем как взрослый человек. Ладно, о чем ты хотел спросить?

– Почему изолятор дурное место?

– Я не знаю, – честно признался старик, – но, сколько помню, с ним почти всегда было что-то не так. Он словно пропитан детским страхом, а это – очень нехорошо. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Думаю, понимаешь. И еще я думаю, что у тебя есть веские причины этим интересоваться. Более веские, чем обычное любопытство… но это не мое дело, – он попал в точку и, похоже, не сомневался. Поэтому деликатно не стал задавать лишних вопросов.

– Кажется, я знаю еще одно такое место, – сказал Назар.

– Это плохо… – произнес старик после длинной паузы. И снова замолчал, не то обдумывая что-то, не то – сожалея, что вообще взялся продолжать эту тему, поддавшись уговорам Назара.

– Вы видели послания? – спросил тот, чувствуя, что его необычный собеседник мог бы рассказать немало о «дурных местах», но не делает это только потому, что Назару предстоит провести еще почти целую ночь одному в таком дурном месте.

– Ты о записках на тумбочных ящиках? Конечно! О них знают во всей больнице. Их неоднократно даже пытались менять, закрашивать. Потом, лет двадцать назад, наконец поняли, что это бесполезно – они тут же появлялись снова и заполняли все свободное место. А теперь до этого изолятора вообще никому нет дела, его давно собираются переоборудовать и почти перестали пользоваться. Если не ошибаюсь, ты здесь первый за последние два с половиной года. Возможно, оно и к лучшему…

– Потому что их страхи немножко успели выветриться? – интуитивно отреагировал Назар. И услышал, как старик даже подскочил, хрустнув коленными суставами.

– Сдается мне, ты стреляный воробей, паренек, и очень неглуп. – В голосе старика прозвучало явное восхищение. – Но вот что я тебе скажу, – добавил он, – Если заметишь вдруг что-нибудь странное… ну, надписи на тех же ящиках (Назар невольно вздрогнул, вспомнив о шестистрочии в последней «кабинке») или что-то еще начнет чудить, постарайся не обращать внимания, и все. Оно сейчас, кажется, уже не имеет той силы. Просто думай, что скоро вернешься домой. Надеюсь, тебе повезет, и ты не задержишься тут надолго. И постарайся больше не подходить к этой двери.

Желание, которое мучило Назара, рассказать кому-нибудь о том, что случилось прошлой ночью в его комнате, с неудержимой силой начало искать выход. Он вдруг почувствовал, что если сейчас сумеет поделиться, отыщет в себе силы хотя бы намекнуть, какой ужас ему довелось пережить, станет намного легче, словно он освободит себя от непосильной ноши. И было даже не важно – поверят ему, или нет.

И Назар решился:

– Вы верите в чудовищ? В настоящих, в тех, что могут напасть… и даже убить?

Старик, должно быть, оказался шокирован такой постановкой вопроса, потому что молчал продолжительное время. Назар мог бы решить, что тот вообще тихо ушел, если бы не продолжал слышать его немного затрудненное дыхание за дверью.

– Я верю в плохих людей и дурные места, которые способны делать этих людей еще хуже, и где может примерещиться всякая дрянь, – ответил он наконец.

– Я видел одно. Вчера ночью. Дома…

…И Назару действительно стало легче, будто с этим признанием из него выскочило нечто невидимое, но огромное, что мерзко возилось в груди всю последнюю неделю, с тех пор, как на стене детской ожило изображение Того, Кто Стучит По Трубам.