Бабай

Будто сошедший с ума басист размеренно рвал струны своей гитары…

Назар вдруг понял, что если прямо сейчас же не бросится в туалет, то напустит прямо в постель.

Туон-нг!.. – лопнула новая струна, и его мочевой пузырь едва не дал течь.

Он секунду прикидывал, как ловчее соскочить с кровати – и как можно дальше от нее приземлиться, – чтобы монстр не успел схватить его за ногу, затем прыгнул и бросился в уборную.

Еще по пути к вожделенному унитазу до него дошло, что звуки лопнувших струн могли означать лишь одно – чудовище рвало нити…

* * *

Михаил Левшиц приподнялся на локте, сонно моргая глазами.

Вроде бы, из комнаты Назара доносился какой-то тусклый приглушенный звон, похоже, колокольчика. Ну да, – напомнил он себе, – того самого, что парень подвесил в ногах кровати. К этой… как ее?.. самодельной сигнализации на чудищ. Но не поздновато ли для игр?

Что-то тут не так.

Левшиц опустил ноги на пол и снова прислушался. Может, показалось? Да нет, не показалось – вот затилинькало опять. Самый обычный колокольчик, из тех, что используют для рыбацких снастей. Не слишком-то и музыкальный, если откровенно. Странно, что он вообще его услышал сквозь сон – у стен вполне приличная звукоизоляция. Если бы не полная тишина в доме… А это что? Голос Назара? То ли плачет, то ли смеется…

Странно, черт возьми!

Он нащупал в темноте шлепанцы, сунул ноги и поднялся, намереваясь выяснить, какого дьявола там происходит – последние полминуты колокольчик тренькал не переставая.

И вдруг умолк. Левшицу почему-то стало не по себе. Он перегнулся через спящую жену и зажег бра. Свет упал на лицо Валерии, она чуть пошевелилась, но не проснулась. Впрочем, она обычно спала менее чутко, чем он.

Из детской по-прежнему больше не доносилось ни звука. Но было что-то настораживающее в этой восстановившейся тишине. Что-то тут не так, – повторил себе Левшиц, открывая дверь комнаты и выходя в коридор.

На дорожку узкой полосой падал свет, проникая через щель между полом и дверью детской. От настольной лампы.

Он уже собрался заглянуть в комнату сына и даже начал поворачивать дверную ручку, когда услышал стон Валерии. Сперва сонный, а затем испуганный и сдавленный, будто кто-то зажал ей рот.

Моментально потеряв интерес к детской, Левшиц ринулся в спальню. И едва не закричал, увидев представшее перед ним зрелище.

Валерия, будто в пароксизме эпилептического припадка, извивалась на диване, комкая отброшенное в ноги одеяло. Лицо посинело, радужные оболочки зрачков почти целиком закатились вверх, обнажая неправдоподобно огромные белки глаз, руки бешено колотили по постели. Скованный ужасом, Левшиц не мог оторвать взгляда от длинных когтистых лап, покрытых темно-серой густой шерстью, душивших ее за горло. По щекам тянулись глубокие кровоточащие царапины. Лапы высовывались из-под подушки Валерии, но в первый момент Левшицу показалось, что они растут прямо из ее боков.

Валерия резко застыла, перестав сучить ногами, судорожно дернулась последний раз и безвольно вытянулась вдоль дивана. А он и дальше не мог двинуться с места, будто ступни были приколочены гвоздями к полу.

Мохнатые серые лапы разжали горло Валерии и с трущимся звуком втянулись под подушку. Длинный коготь распорол наволочку у левого виска. Глаза Валерии так и остались открытыми, на лице, обращенном к Левшицу, застыла могильная улыбка. Вокруг витал невероятно сильный запах старой пыли.

– Бог ты мой… – потрясенно прошептал Левшиц. – Господи… этого не может быть… Лера… – он стал, будто в трансе, приближаться к дивану.

– Лера…

И в этот момент из детской заполошно завопил Назар.

Левшиц медленно перевел расширенные от ужаса глаза с мертвой жены на дверь спальни и сделал первый неверный шаг в ее сторону. Второй не вышел – что-то мелькнуло из-под дивана и крепко схватило его за лодыжку. Он потерял равновесие и грянулся об пол…

С кровати. Это спасло его от дальнейшего продолжения кошмара.

Левшиц выругался и поднялся на ноги, одновременно потирая ушибленный крестец и смахивая с лица обильно выступивший пот.

Жена как ни в чем ни бывало посапывала у стены, но его все еще трясло от пережитого во сне шока. Препаскуднейший сон. Если Назару привиделось что-то подобное в ту ночь, то совсем не удивительно, что он вяжет нити между кроватными ножками. Еще как не удивительно.

Оставаясь под властью впечатления, он прислушался, что происходит в квартире. Особенно в комнате сына. Больше всего Левшица беспокоил… колокольчик. Уж слишком явственно он звучал в его кошмаре. Полнейший бред, конечно. Но…

Нужно было проверить.

* * *

Вернувшись не без должного опасения к себе в комнату, Назар внимательно осмотрелся с порога. Не исключено, что за время его краткого отсутствия в уборной чудовище успело выбраться наружу и теперь поджидало где-нибудь сбоку от двери или в другом месте. Однако ничего опасного не заметил. Похоже, бука еще оставался под кроватью. Он перевел взгляд на нее.

Нить, идущая по периметру наружной стороны, резко оттянулась от середины в темную глубину, издала туон-нг!.. и обвисла длинными усами сдохшего сома. Колокольчик больше не тренькал, утратив связь с сигнальными «нервами».

Из-под кровати вынырнула отвратительная морда Того, Кто Стучит По Трубам. Назара передернуло, он попятился, хотя тот не спешил выбираться целиком, а только рассматривал мальчика. Край простыни свешивался ему на макушку.

И этого хватало, чтобы оторопеть. Назар видел Стучащего По Трубам первый раз по-настоящему. Сходство с его рисунком для фильмоскопа было поразительным, но то являлось лишь бледным намеком на оригинал. С немного вытянутой морды, покрытой темно-серой шерстью, свисали клочья запутавшейся пыли, два очень близко посаженных маленьких глаза темно поблескивали в свете настольной лампы, вперившись в него холодным буравящим взглядом. Назар пошевелился и отступил вплотную к противоположной стене комнаты. Бабай мгновенно расширил ноздри приплюснутого собачьего носа, скривил несуразно огромный обезьяний рот с вывернутыми наружу черными губищами и с глухим рычанием ощерил два ряда длинных конических зубов.

Это был даже не рык, а, скорее, низкое вибрирующее сипение, в котором смешались злоба и голод.

«Можешь верещать, сколько угодно… маленький комок земного праха. Я все равно достану тебя!..» – слова прозвучали у Назара прямо в голове. Нет, не слова – мысли. Пронизывающий бесплотный голос, лишенный интонаций. По крайней мере, в обычном понимании.

В первый момент Назар решил, что сбрендил. Не могло быть, чтобы монстр с ним так разговаривал – чудовища не должны говорить, не могут!

«Верещи, маленький человеческий выкормыш… ВЕРЕЩИ! Это тебя уже не спасет. Мне проторен путь сюда, давно проторен… не тобой…»

От присутствия чужих мыслей в голове Назара едва не выворачивало наизнанку. Чужой, нечеловеческий разум словно дотрагивался до него отвратными липкими пальцами.

Тут из спальни родителей донесся такой стук-грюк, как будто кто-то роскошно свалился с дивана. И сразу же за этим последовало чертыхание Левшица-старшего. Назар одернул взгляд в сторону, стараясь больше не смотреть монстру прямо в глаза. Тот повел безобразной головой на шум и подался назад, но не опасливо. Раздраженно. Задергал огромными губищами, порциями выплевывая воздух: б'а-б'а!.. б'а!.. б'а-б'ай!.. – звучало это так же отвратно, как и выглядело. Словно выход сероводорода на гнилом болоте.