Бабьи тропы
Шрифт:
И опять в кути, в дальнем углу, в густых облаках табачного дыма раздался Афонин басок с хрипотцой.
— Старец-то он старец… Может быть, это и правда… Ну, только солдаты в окопах сказывали, что ночевать-то он все-таки ходит к царице в спальню, мать честна! Н-да-а…
В избе опять раздался взрыв сдержанного смеха.
— Тише, — испуганно замахал руками Панфил, пытаясь остановить опасный разговор. — Тише! Что вы?.. С ума сдурели?
— А что! — задиристо перебил его Афоня. — Разве это неправда, мать честна? Истинная правда! Не один раз слыхал я от солдат на фронте,
Афоню поддержал Маркел. Обращаясь к Панфилу, он стал втолковывать ему:
— Вот ты, Панфил, смекай: ежели царица немка и путается с этим самым Распутиным, значит, Распутин — сила!.. Понял?.. Значит, царица подзадоривает Распутина, а Распутин науськивает царя… дескать, воюй, батюшка-царь, до победного конца… пока всех твоих солдат немец перебьет!.. Понял?
— Все понятно, — согласился Панфил, но тут же добавил: — А только за такие слова… полдеревни могут в тюрьму отправить, ежели начальство про такие разговоры узнает…
Афоня сорвался с лавки.
Теперь и он раздраженно закричал, возмущаясь излишней осторожностью фронтовиков и желая показать, что ему сейчас море по колено:
— Ну и пусть узнают!.. Пусть!.. Мне терять нечего, мать честна… Вот он я… весь тут!
— А я… когда был на фронте… другое слыхал, — спокойно заговорил Яков Арбузов, пощипывая пальцами чернявую бороду. — Солдаты сказывали, что царица наша вместе с этим самым Распутиным да еще с каким-то министром мухлюют… Сказывали, будто они мешают посылать на фронт и солдат, и оружие. Помнишь, Афоня: антилерия-то наша неделю молчала — не хватало снарядов.
— Ну, как же, — оживленно отозвался из кути пастух. — Немец засыпал нас шрапнелью, а нам и крыть было нечем…
— А им зачем это? — несмело спросил молодой черноволосый фронтовик Андрейка Рябцов. — Ведь они же русские…
— Кто? Царица-то? — усмехнулся Сеня. — Нет, браток, царица наша немка! Для своих и старается…
— А старец этот… и министр?
— А эти продались немцу. Понял?
— Понятно, — хмуро проговорил Андрейка, вертя в руках папаху. — Видать, сволочи все они…
Окончательно осмелевший Афоня вновь сорвался с лавки и, топчась на месте, прихрамывая на правую ногу, повертывался то в одну сторону, то в другую и взволнованно говорил:
— А я так располагаю, братаны: рано ли, поздно ли, а придется нам раскачиваться! Вот помяните мое слово: придется!
— Кому это — нам? — насмешливо спросил его кузнец.
— Кому?.. Вестимо, нам, мужикам…
— А против кого раскачиваться-то? — подзадоривал кузнец пастуха.
Разошедшийся Афоня шумел:
— Против войны!.. А может быть, и против самого царя!.. Да, да, мать честна!.. А что ты думаешь?.. Нужда до всего может довести…
— Правильно! — вдруг и одновременно заговорили все фронтовики. — Верно, Афоня!..
— Генералы да богатеи… и всякие там старцы… могут до всего народ довести!..
— И доведут!..
— Так качнем, что небу будет жарко, Якуня-Ваня!
— Нашего брата только расшевели…
— Правильно!
Упрямый и всегда осторожный Панфил пережидал галдеж и, стараясь
заглянуть в будущее, думал.А когда крики мужиков затихли, он заговорил:
— Раскачаться, конечно, нетрудно, братаны. Я не против того… Ну, только… чего мы сможем сделать… здесь… в глухом урмане… одни? Ведь это же политика!.. А чего мы понимаем в политике?.. Чего?
— А на фронте кто?! — выкрикивал Афоня. — Там не такие же мужики, как мы?
— А рабочих мало на фронте, Якуня-Ваня?! — яростно поддерживал пастуха Сеня Семиколенный. — Про большевиков-то слыхали аль не слыхали?
Панфил свое гудел:
— То большевики, а то мы… Взять хотя бы и солдат… которые в армии… на фронте… Ведь они такие же мужики, как мы… Темень!.. А тут политика…
Опять вмешался кузнец:
— А промеж солдат нет рабочих?.. Нет большевиков?.. Большевики-то самые политики и есть… По-моему, большевики везде есть: и на фронте и в тылу… в городах… Только мы не видали их… Я слыхал, что большевики тайно действуют. — Кузнец немного помолчал и закончил свою речь: — Я так думаю, ребята: хотя мы и далеко живем… в урмане… а придет такое время… доберутся рабочие и до наших краев… дойдут!.. И этих самых большевиков мы увидим… Откроются они и нам… Н-да… Ждать надо!.. Ждать…
Сеня раздраженно прервал Маркела.
— Ну и ждите, Якуня-Ваня!.. Ждите!.. Пока полдеревни передохнет с голоду…
— Ждите, мать честна, — так же раздраженно кричал пастух. — Ждите!..
Перепуганная их криком жена кузнеца Акулина громко сказала:
— Да перестаньте вы орать-то!.. Сдурели вы, мужики… Ведь и вправду могут… услыхать вас… и арестуют всех!..
Никита Фокин махнул рукой:
— Кто в такую непогодь будет подслушивать?.. Кто услышит?..
Сеня размахивал руками и раздраженно продолжал выкрикивать:
— А мне теперь все равно, тетка Акулина! Либо с голоду подыхать, либо на царевы штыки налезать!
— Да и мне то же самое, — поддержал его пастух. — Что в лоб, что по лбу!..
Кузнец попробовал утихомирить взволнованных мужиков:
— Ну ладно… Все это верно, конешно… Ну, а дальше что? Что станем делать завтра?
Все повернулись к нему. Хлопали глазами. Недоуменно смотрели на Маркела. И молчали.
Чувствовали и понимали, что никто не знал — что же делать дальше, что делать завтра, послезавтра…
Яков Арбузов несмело молвил:
— Надо бы к мельнику сходить… к Авдею Максимычу… Послушать…
На него яростно закричали:
— Вот чего захотел!
— Обойдемся!
— Не надо!..
Долго спорили в этот вечер фронтовики.
Одни доказывали, что царица изменила русским и тайно поддерживает немцев; другие находили, что царь плохо командует войсками, а генералы плохо помогают ему; третьи считали, что во всех бедах, которые обрушились на Россию, повинен Распутин.
Но все единодушно приходили к одному выводу: надо что-то предпринимать. А что именно надо предпринимать — по-прежнему никто не знал. Так же единодушно сожалели, что никто из присутствующих никогда не видал большевиков; никто не знал — что это за люди, чего они хотят, за что борются…