Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник)

Аглая что-то забормотала, пытаясь объясниться, но женщина устало вскинула руку:

— Да я все знаю. Варя проснулась, когда я вошла, рассказала мне о вас, а потом снова уснула.

— У вас чудесная дочь, — начала было Аглая, и женщина вздохнула:

— Добрая она очень и сердечная. Уж и не знаю, хорошо ли это в такое время, как наше. Звериное время, ничего в нем не разберешь, люди готовы друг другу горло ни за понюх табака перегрызть. Я вот у нас в пекарне нарочно попросилась в ночную смену работать, чтобы поутру возвращаться, а то ночью домой идти невыносимо страшно. Нам хлебом жалованье дают, так бывало, что по ночам на наших нападали, пытались хлеб отнять. Двух женщин убили даже… Время, ох, время… — Хозяйка сокрушенно покачала головой. — К дому подошла, встретила соседку, она рассказала, что старика Шнеерзона, соседа нашего, ночью убили. Голову ему проломили, а в доме все вверх днем. Кухарка пришла и нашла его мертвого. Кинулась милицию рабочую вызывать, так там хоть бы почесался кто. В прежнее время полицией тут бы все было наводнено, господа следователи шныряли бы по окрестным домам, а нынче…

Женщина всхлипнула и обратила к Аглае усталые серые глаза, заплывшие слезами:

— Ой, я такое говорю чужому человеку… Но я знаю, чувствую, вы меня не выдадите. Я вас первый раз вижу, а почему-то чувствую, что вы не подлая, не злая, что вы не чужая мне. Да и Варенька вас бы не впустила, ежели бы что-то недоброе в вас почуяла. Она хоть мала, а глаз у нее на людей — алмаз.

Аглая невольно вздрогнула при звуке последнего слова, вспомнив свой сон. Что-то сон открыл ей, только она еще не понимала, нужно ей это или нет.

Однако она загостилась, кажется. Пора подниматься, поблагодарить хозяйку, поцеловать спящую Варю — и уходить к доктору Лазареву. В кухарки наниматься.

Только сначала надо бы хоть немножко себя в порядок привести…

— Ну, вижу, вставать решили? — Женщина поднялась со стула и пошла к двери. — Одевайтесь и приходите на кухню, там самовар вскипел, напою вас чаем на дорожку и хлебца дам свежего.

Она вышла. Аглая с отвращением натянула на себя платье (оно после вчерашних приключений оказалось таким грязным, что с души воротило) и, ладонями пригладив волосы, вскоре явилась в убогую, но чистую кухню, где царил невероятный, вкуснейший на свете аромат свежего хлеба. Впрочем, вскоре выяснилось, что на запах хлеб куда лучше, чем на вкус: был он тяжел, сыроват, остист.

— Из чего ни попадя печем, — вздохнула хозяйка. — Даже стыдно. Но ладно, хоть такой есть. Многие за буханку невесть какое добро на меняльном рынке отдают. Все с себя снимают: есть-то хочется! У меня мать в деревне, так она вот что рассказывала… Нипочем не желают мужики зерно новой власти отдавать, вот и голодновато в городе. Хоть и лютуют продотряды, а все же крестьянин всегда найдет место, где хлебушек припрятать. Авось доживем до той поры, когда весь нынешней ужас на нет изойдет.

Аглая вздохнула: она тоже на это уповала.

— Вас как зовут?

— Вера Ивановна.

Аглая только головой покачала. Да… Вот же бывает: Вера и Варя.

— Счастливо оставаться, Вера Ивановна, дай бог здоровья. Спасибо вам и вашей дочке несказанное. А теперь я пойду.

— Далеко ли пойдете-то? — спросила хозяйка, оглядывая ее как-то очень уж внимательно.

— На работу наняться хочу, — не стала отмалчиваться Аглая. — Слыхала, доктору Лазареву кухарка нужна. Пойду попытаю счастья, авось возьмет.

— И, милая вы моя! — воскликнула Вера Ивановна, всплеснув руками. — Да мыслимо ли кухаркою-то да в таком виде? Доктор-то вас и на порог не пустит, и говорить с вами не станет. Вы вот что… Пойдите помойтесь, я вам шайку дам чистую и простынку вытереться. А платье ваше за дверь киньте. Не надевайте больше, в таком виде только людей пугать.

Когда Аглая окунула свою пыльную голову в огромный чан (невесть почему хозяйка называла его шаечкой) с водой (она была даже чуть теплая, Вера Ивановна щедро вылила в емкость все, что оставалось в самоваре), у нее словно бы даже разум помутился от счастья. Потом вытерлась, а когда выглянула из двери, обнаружила на табуретке клетчатое саржевое платье, серое с черным. Оно было как раз впору Аглае, может быть, только самую малость коротковаты рукава.

От платья чуточку пахло лавандой, и хоть Аглая ее запах не слишком любила, сейчас он даже показался приятным. Правду говорят: чистота — лучшая красота. А платье было чистое-чистое!

— Ну, я так и знала, что вам впору придется, — восхитилась Вера Ивановна, когда Аглая появилась в комнате.

— Пришлось, — неловко развела руками девушка. — Но я не смогу… в наше время… как можно? Оно вам пригодится, на него для Вари можно что-то выменять.

— Да платье-то не мое, — отмахнулась хозяйка. — Его у моей матери выменяла какая-то дама городская. Зимой многие городские по деревням ходили с салазками, от голода спасались. Везли все свое добро. Мама говорила, наряды у той дамы все были воздушные, прямо бальные платья. Ну куда такие на деревне? А дама плакала от того, что у нее никто ничего брать не хотел. Говорила, у нее дочка восьмилетняя в городе, есть нечего, мужа арестовали… Ну, мама вспомнила нашу Варю, ровесницу той девочки, пожалела даму, взяла одно платье, а взамен полпуда картошки дала. Платье мне привезла, а я его почему-то не могла носить. А вам совершенно пристало. Возьмите, снимите тяжесть с души.

— Да какая же тут тяжесть, если ваша мама за одно платье целый мешок картошки отдала? — удивилась Аглая, с нежностью оглаживая ткань.

— Сама не знаю, — пожала плечами Вера Ивановна. — Но как только вы его надели, так мне сразу легче стало. Пусть оно вам удачу принесет!

* * *

Конечно же, Алёна ночью спала плохо. И это еще мягко говоря! Голос, шелестящий, как крылья высохших бабочек, бесплотный, осыпался на нее во сне, словно пыльца, и горло перехватывало от отвращения до удушья. Она вскидывалась от каждого шороха за окном, от каждого шума. Потом во сне возник святой Георгий, который сражался с черным «Фордом», а на смену ему явился Лев Иванович Муравьев, начальник следственного отдела городского УВД, с трубкой а lа комиссар Мегрэ, и, не вынимая ее изо рта, пробурчал: «А вы, оказывается, любите кофе капучино, Елена Дмитриевна?»

Только под утро Алёна кое-как заснула, а когда открыла глаза, было уже девять. Кошмар… Еще лежа в постели, протянула руку к телефону и, узнав в справочной номер парикмахерской «Мадам Баттерфляй», набрала его.

— Доброе утро. Севу можно пригласить?

— Он сегодня не работает.

Алёна с трудом подавила сорвавшийся с языка вопрос, не появились ли на стене парикмахерской новые бабочки, и набрала другой номер, который узнать в справочной было никак нельзя, ибо это был телефон приснившегося ей Льва Ивановича Муравьева. Секретный номер был в добрую минуту подарен с щедрого плеча, как знаменитый заячий тулупчик. Алёна пользовалась им редко, только в ситуациях совершенно глобального значения. С другой стороны, покушение на собственную жизнь вполне можно расценивать как глобальную историю, а потому Алёна все же решилась набрать заветный номер. Немедленно выяснилось, что сделала она это совершенно напрасно — Лев Иванович оказался на совещании в Москве и вернуться должен был только послезавтра.

Как ни странно, Алёна не слишком-то огорчилась его отсутствием, а даже испытала некое облегчение. Лев Иванович — человек непредсказуемого настроения. Раньше их отношения с Алёной находились в состоянии открытой вражды, потом перешли в некое подобие дружбы, но наперед нельзя было сказать, в каком именно настроении он будет, когда снимет трубку.

Правда, разговор с ним вполне можно было бы предсказать с точностью до слова. Он, конечно, поздоровается с Алёной и назовет ее Еленой Дмитриевной, хотя доподлинно знает, что она своего имени не любит. Причем в голосе его неудовольствие будет смешиваться с опаской: мол, что там еще выкинула шалая писательница?

Потом Алёна спросит, реально ли узнать, в какой автосервис обращался ночью черный «Форд» с разбитым лобовым стеклом. Лев Иванович поинтересуется, зачем ей сия информация нужна. И Алёна скажет, что для одного расследования. Он потребует подробности. Алёна умолчит о бабочках и сообщит лишь, что водитель «Форда» напугал ее до полусмерти, а может быть, даже хотел убить. Муравьев холодно осведомится, как она себе представляет дальнейшие действия милиции. Он ведь, чтобы выполнить ее просьбу, должен будет оторвать от дел изрядное количество сотрудников, которым предстоит объехать неимоверное количество мастерских, дабы лично убедиться, нет ли там искомого «Форда» и не проходит ли он по документам. А текущая работа что, все это время стоять будет? Алёна робко заметит, мол, не так уж и много, наверное, в Нижнем автомастерских, где можно вот так, ни с того ни с сего, заменить лобовое стекло «Форда». Лев Иванович согласится, что их не более двух десятков, сущие пустяки. Алёна оценит шутку…