Багровая смерть

— Прокляните этих французских трубадуров, — заметила я.

— Британские трубадуры тоже способствовали распространению новых идей, — улыбнулся он.

— Думаю, когда пение и стихи были основным развлечением, новые идеи распространялись именно так.

— Хороший голос певца, умение играть на инструменте или сочинять стихи и славные истории — они были так важны, что некоторые правители могли соперничать за то, чтобы иметь великих бардов под своей крышей. Хороший шут был не просто развлечением короля, но и помогал остальному двору коротать время официальных пиров. Странствующим труппам были рады во всех крупных городах Европы, да и в маленьких тоже, хотя обычно актерам больше платили в больших городах.

— Ты был юным викингом, прежде чем стать вампиром. Откуда ты все это знаешь?

— Она привела актера и некоторых членов его труппы развлечь нас. В то время она делала вид, будто думает, что превратить их всех в вампиров — небезопасно для нашего убежища, но теперь я знаю, что она не могла поднять их всех. Она не была достаточно сильна. Боги, даже просто произнести это — одновременно пугающе и волнующе.

— Почему так? — спросил Натэниэл.

— Потому что сомневаться в ней — значило, быть наказанным. Я покинул Ирландию, веря, что она всемогуща. Узнать, что это не так, — захватывающее чувство, потому что это значит, что я, возможно, мог бы спасти тех, кого оставил.

— Не знала, что ты кого-то оставил, — сказала я.

— Возможно, не так, как ты имеешь в виду, но проведи с кем-нибудь века — и вы станете значить что-то друг для друга.

— Друзья? — уточнил Натэниэл.

— Настоящая дружба не поощрялась, и на самом деле любые отношения, которые не вертелись вокруг нее, активно пресекались.

— Насколько активно? — спросила я.

— Не настолько, как если бы появился любовник, которого ты мог предпочесть ей. Я имею в виду, она бы не стала убивать того, с кем ты просто дружен, но достаточно, чтобы она удостоверилась, что ты усвоил урок.

— Так если не любовник или друг, кого ты там оставил? — спросила я.

— На самом деле, нельзя удержать людей от дружбы, Анита. Есть люди, которых я спас бы от ее рабства, если бы мог, не рискуя снова попасть в него самому. Я ненавижу себя за такие слова, но так оно и есть. Одна из вещей, которые я понял о себе — это то, что я не такой храбрый. В бою, конечно, это несложно, но ежедневные пытки и истязания… Такой храбрости у меня нет.

— Все ломаются, Дамиан, — сказала я.

Он посмотрел на меня:

— Нет, Анита, не все.

— Эдуард говорил мне, что, в конечном счете, можно сломать любого. Может, люди, о которых ты думаешь, просто пока что не дошли до этой конечной точки.

Дамиан опустил взгляд на руки, которыми он все еще удерживал на коленях полотенце.

— Как много веков должен кто-то выдерживать пытки, прежде чем ты назовешь его нерушимым?

— Не знаю, что на это ответить, Дамиан.

— О скольких веках идет речь? — осведомился Натэниэл.

— Восемь столетий.

— Это очень долго, — поднял брови Натэниэл.

— Восемьсот лет, хорошо. Как насчет того, чтобы назвать его… трудноломаемым? — спросила я.

Дамиан посмотрел на меня:

— Ты на самом деле думаешь, что в конечном счете сломать можно каждого?

— Да.

— Но ты все еще хочешь, чтобы я отправился в Ирландию и дал ей еще один шанс разобраться со мной.

— Нет, я хочу, чтобы ты вернулся в Ирландию и помог нам остановить шайку вампиров-убийц, кромсающих людей. Полиция и наши охранники будут с тобой.

— Мне придется говорить с ней?

— Я в этом сомневаюсь, но даже если и так, ты будешь под охраной наших людей и полиции.

— И мы с Анитой будем с тобой, — вставил Натэниэл.

— Нет, — покачала я головой.

— Ты только что сама сказала: у нас будет наша охрана и полиция. Я не собираюсь охотиться с тобой на вампиров. Я просто буду там, чтобы убедиться, что у Дамиана будет вся сила всего нашего триумвирата, которую мы сможем ему дать.

— Мы везем его не для того, чтобы он вызвал свою старую госпожу на дуэль, Натэниэл.

— Я знаю это, но вместе мы получим больше силы, чем порознь.

— Больше силы — это хорошо, — согласился Дамиан.

— Жан-Клод прекрасно обходится и без постоянного присутствия Ричарда, — возразила я.

— Давай спросим его, — предложил Натэниэл.

— А если он скажет то, что ты хочешь услышать, что тогда?

— Тогда едем в Ирландию.

— А если я не согласна?

— Мике или Жан-Клоду ты не сказала бы «нет».

— Это другое.

— В чем же?

— Просто другое. — И да, я слышала, что это звучало неубедительно.

— Да, никто из них не помог бы мне обрести больше силы, потому что они не часть моего триумвирата, — сказал Дамиан.

— Вы оба постоянно говорите, что когда Натэниэл управлял ситуацией, мы разделили больше силы, чем когда-либо прежде, но откуда мы знаем, что разделили какую-то силу? То, что мы все знаем наверняка, так это то, что мы трое занимались сексом, без возражений с моей и вашей стороны и не мешали друг другу. Мы вдвоем даже мало что помним из этого.

Мужчины переглянулись.

— Я чувствую себя более энергичным, — сказал Натэниэл.

— Как и я, но может, это прилив после секса, — засомневался Дамиан.

— Я не могу позволить, чтобы Натэниэл завладел мной во время расследования. Я имею в виду, как отреагирует ирландская полиция, если двум экспертам по вампирам трахнет мозг их же леопард и они потеряют часы, в то время как они должны были бороться с преступностью?

— Я не говорил, что мы сделаем так, чтобы потерялись часы, — возразил Натэниэл.

— Я знаю, но когда метафизика впервые вот так включается (выходит on-line), всегда нужно учиться. Не желательно, чтобы приобретение опыта происходило в тот момент, когда я больше всего нужна полиции или Эдуарду, мы больше всего нужны.

— Я думал, что точно знаю, что произошло и что должно было произойти. Я в этом так уверен, что могу остаться с вами, я вам там понадоблюсь. Ему понадоблюсь. Я не прав? Только я хочу, чтобы наш триумвират работал так?

— Как? — не поняла я.

— Так, будто я важнейшая часть, и когда мы вместе втроем, это повышает силу и укрепляет каждого из нас.

— Ты важнейшая часть для меня, — улыбнулась я и погладила его по бедру.

Он улыбнулся и потрепал мою руку, однако до глаз улыбка не дошла. Они остались серьезными и несчастными.