Багровая земля (сборник)

Побегав по кабинету и чуточку успокоившись, Лемке рухнул в кресло и глубокомысленно продолжил:

– Да, рейхсфюрер, как всегда, прав: мы должны работать тоньше. Хаусман, – обратился он к эсэсовцу интеллигентного вида, – что можете предложить вы как начальник политического отдела? – с едва заметной неприязнью спросил он.

– Полностью с вами согласен – работать нужно тоньше, – поправил тот очки. – Но и жестче. Мы совсем забыли о таком грозном оружии, как страх за свою жизнь.

– Мы? Забыли? – иронично усмехнулся Лемке и кивнул на дымящуюся трубу крематория.

– Нет, нет, это совсем не то! – энергично возразил Хаусман. – Каждый заключенный постоянно видит круглосуточно идущий дым печей… К такому привыкаешь, как каждый человек привыкает к мысли, что когда-то умрет – в постели или на поле боя, но умрет. А вот если смерть неожиданна, если она пришла и спрашивает: «Ну что, дружок? Я бы оставила пока тебя в покое, но это зависит только от тебя. Правда, для этого нужно поступиться идеалами, нарушить клятву, предать Родину, толкнуть в пропасть друга… Дело-то яйца выеденного не стоит, а ты будешь жить. Сомневаешься? Не веришь? Тогда смотри: вот твой сосед: стоит, дышит, любуется голубым небом. Но он упрям, как и ты, цепляется за идеалы, поэтому я – р-раз! – и превращаю его в ничто».

– Хаусман, – досадливо поморщился Лемке. – Выражайтесь яснее. Не забывайте, что пока вы просиживали штаны в Гейдельберге, мы боролись с врагами рейха.

– Охотно, – не позволил себя сбить выпускник Гейдельбергского университета, но какие-то нотки в голосе выдали беспредельное презрение к лавочнику, ставшему его начальником. – Как известно, в нашей картотеке значатся имена ста девяноста восьми русских офицеров, получивших высшее образование либо в институтах и университетах, либо в военных училищах и академиях. Среди них есть связисты, фортификаторы, инженеры по ремонту и обслуживанию самолетов, танков, артиллерийских систем…

– Но они отказываются работать, – перебил его Лемке. – Не помогли ни карцеры, ни…

– Поможет страх – страх за свою жизнь.

Лемке вздохнул и снова покосился на трубу крематория.

– Если жизнь в чьих-то руках – моих, ваших, господа Бога – это одно; в этом случае на принятие того или иного решения заключенный повлиять не может и поэтому ничего не боится, – продолжил Хаусман. – Но если жизнь в его собственных руках и ответ на вопрос «жить или не жить» зависит от него самого – тогда совсем другое дело. Короче говоря, у меня есть план…

Яркое, солнечное утро. Площадь лагеря. Играет оркестр. Бегает охрана. Лают собаки. Теснятся заключенные. Сто девяносто восемь человек стоят отдельно. Наконец все успокаиваются. На помост поднимается Хаусман.

– Сегодня у нас не поверка, – с подъемом начинает он, – а торжественные проводы ваших товарищей. Великая Германия оказала им высочайшее доверие, разрешив работать на своих фабриках и заводах. Не скрою, администрация лагеря особенно горда тем, что именно из Дахау на заводы придут специалисты, имеющие инженерную квалификацию. Вы можете поздравить своих товарищей с такой удачей – ведь они станут работать на лучших в мире немецких заводах. Само собой разумеется, условия их жизни будут несравнимы с теми, которые мы могли предоставить здесь. Чистая постель, добротная одежда, хорошая пища, а по выходным – танцы с землячками. Что еще нужно мужчине?! Но все это – при условии добросовестной работы на благо Великой Германии. И еще, чтобы весь мир еще раз убедился в том, что Третий рейх – самая демократическая страна обоих полушарий, мы решили сделать так: каждый из отбывающих поставит свою подпись под заявлением с просьбой оказать ему доверие в изготовлении оружия для победоносного вермахта.

Хаусман бойко сбежал с помоста и в сопровождении трех унтершарфюреров двинулся к отдельно стоящей шеренге. На ходу он достал блокнот со списком подлежащих отправке: напротив одних фамилий – черные, напротив других – красные крестики. Тайну этих знаков знал только Хаусман. Магистр философии оставался верен себе: он проводил эксперимент, за чистоту которого отвечал сам.

– Ну что ж, приступим, – бодро продолжил Хаусман. – Номер 920, попрошу вашу подпись и, конечно же, фото для газеты.

Желтолицый, беззубый старик поднял дрожащую руку и неуверенно расписался.

– Поздравляю! Номер 731, теперь ваш черед.

Когда-то кряжистого крепыша теперь поддерживали соседи. Подернутые свинцовой пеленой глаза его смотрели поверх всех голов.

– Ну, что же вы? – поторопил Хаусман.

– Он болен, – сказал сосед.

– Болен? – заглянул в блокнот Хаусман. – Нет-нет, он нужен! Помогите ему… Вот так – карандаш в руку и росчерк. Отличный будет снимок: друг помогает больному товарищу обрести право работать на пороховом заводе. Прекрасно, идем дальше…

Номер 610-й.

Худой, изможденный человек не шелохнулся.

– Ну же, смелее, – подбодрил его Хаусман. – Вы же офицер, выпускник артиллерийской академии, вас ждут на пушечном заводе.

– Не дождутся, – разлепил спекшиеся губы 610-й.

Хаусман заглянул в блокнот и загадочно улыбнулся.

– Ну-ну, воля ваша… Бергер! – обернулся он к одному из сопровождающих.

Из-за спины шагнул унтершарфюрер, достал пистолет и выстрелил в лоб 610-го. Шеренга охнула и качнулась.

– Стоять! – рявкнул Хаусман. – Предупреждаю: так будет с каждым, кто откажется от чести служить Великой Германии! 307-й! Подпись. Фото. Хорошо. 212-й! Хорошо, 176-й! Что?.. Бергер!.. Дальше…

Когда от шеренги осталось меньше половины, Хаусман приказал убрать трупы, а живых загнать в машины и увезти. Через полчаса он уже принимал поздравления Лемке.

– Нет, что ни говорите, а университет есть университет, – пожал тот руку Хаусману. – Я бы до такого не додумался: в печь их – и баста. А вы – по науке.

– Какая, к черту, наука?! – вспыхнул Хаусман. – Эти русские спутали все карты!

– Карты?

– Ну да! Видите, – достал он блокнот. – Я заранее наметил, кого для острастки пристрелить, а кого оставить. Красный крестик – жизнь, черный – смерть.

– Стоп, стоп, стоп! – заглянул через его плечо Лемке. – У вас всего… десять черных крестов?

– Вот именно! В блокноте десять, а на деле – сто два. Нет, – искренне огорчился он. – С такой статистикой моя теория нежизнеспособна.

– Абсолютно нежизнеспособна, – холодно бросил Лемке. Потом, многозначительно помолчав, с каким-то особым нажимом, добавил: – С такой статистикой приказ рейхсфюрера не выполнить. А за это… сами знаете, что может быть.

3

Франция. 6 июня 1944 г.

На немецкие доты, дзоты, орудия и закопанные в землю танки обрушивается невиданной силы огневой шквал! Один за другим пикируют английские и американские самолеты, как горох, сыплются из них многотонные бомбы. А с моря, под прикрытием сплошной стены корабельной артиллерии, подходят к берегу все новые и новые десантные суда.

Немцы ожесточенно сопротивляются, морской пехоте приходится туго, но союзники зацепились за крохотный клочок суши и, постепенно расширяя его, уверенно продвигаются вперед. Вот освобождена крестьянская ферма, поселок, городок…