Багровое пепелище

– Ну хоть перекусим, в животе уже кишки в узел от голода завязались.

Широкая дверь отъехала в сторону под его сильной рукой, все, кто стоял рядом, вытянули головы, чтобы посмотреть, куда добрался их состав, и замерли в ужасе. Вдоль железной дороги на деревьях висели сотни трупов, детских, взрослых, женских, черных, иссохшихся, их болтал на веревках ветер. Все деревья вдоль железнодорожного полотна были превращены в виселицы, мертвецы будто махали вслед поезду своими конечностями. От кошмарного зрелища все замолчали, позабыли об утренней болтовне, не в силах отвести глаз. Поезд едва тащился, и они могли рассмотреть каждую подробность: вот ворон клюет равнодушно глаза человеку в петле; вот висит то, что осталось от мертвой девушки, – длинная пышная коса на гниющем черепе без глазниц и пестрое платье с накинутым сверху платком; беременная женщина с огромным животом.

Когда закончились деревья, на которых висели трупы, показались строения, вернее, то, что от них осталось. Когда-то это было большое добротное село, а теперь черные обгоревшие руины. Вместо полей блестела чернотой разлившаяся река, которая после подрыва дамбы затопила селение, поля, колхозные строения: коровники, склады, мельницу. Черное, пахнущее гарью мертвое место – вот все, что осталось от населенного пункта. Даже вместо станции поезд встретила брезентовая палатка, где размещался дежурный, здесь шла работа: военнопленные в обмотках и тряпье валили оставшиеся деревья, чтобы хоть начать восстанавливать здание железнодорожной станции; еще часть пленных таскала на волокушах трупы, которые висели вдоль дороги, складывая их в огромную общую могилу. Серго с перекошенным ртом несколько секунд висел на запоре двери, а потом вдруг спрыгнул вниз, не дожидаясь остановки состава. Со звериным ревом он кинулся с кулаками на крайнего пленного, ударил по носу так, что во все стороны брызнула кровь, тут же схватил обломок камня и ринулся колотить пленных немцев.

– Горячий парень, ох, кровь в нем кипит, – покачал головой Василий Ощепков, но останавливать парня не стал. Он, как и остальные, не мог скрыть внутренней дрожи от увиденного ужаса. На поле боя остаются раненые и убитые, враги и свои, только это поле после боя, пускай и длиною в несколько километров. А сейчас перед ними тянулась без конца и края выжженная, разоренная земля, где не осталось ничего живого.

Когда вереница вагонов замерла на месте, вдоль состава побежал красноармеец, привычно выкрикивая во весь голос:

– Из колодцев, из водоемов пить запрещается, набирать воду запрещается. Вода отравлена гитлеровцами перед отступлением! Внимание! Покидать территорию станции запрещается. Внимание! Входить в лес запрещается! Территория вокруг станции заминирована, все источники воды отравлены! Воду и дрова дежурные получают на станции у коменданта. Горячий паек доставят в вагоны. – Особенно нетерпеливых он толкал обратно в вагоны: – Товарищи бойцы, заходите обратно! Повторяю, опасно выходить из вагонов. Территория заминирована, работы только начались! Дежурные, вдоль рельсов идите к палатке, там получите провиант, дрова и воду.

Ощепков и Шубин переглянулись: мертвая земля, не только превращенная в руины и братскую могилу, она еще и смертельно опасна; вода, земля – все немцы превратили в орудие убийства. Территория, где властвует только смерть.

У крайнего вагона раздался шум: женщина средних лет с винтовкой в руках тащила за рукав упирающегося Серго. Тот был покрыт кровью избитых пленных, руки до сих пор были сжаты в кулаки, разбитые об лица гитлеровцев. Навстречу ей спешил однорукий мужчина с красной повязкой на рукаве:

– Что случилось, докладывайте!

Женщина возмущенно дернула вперед Серго:

– Кинулся на пленных, давай мутузить. Пока все не полегли, не остановился. Вот что мне делать с ними теперь? Ишь, герой выискался.

Комендант станции ткнул целой рукой в сторону пленных, которые продолжали мерно тянуть самодельные волокуши, отправляясь за новой партией трупов:

– За такое и под трибунал могу отправить. Оставлю на станции до суда, будешь вместе с ними на равных работать, раз нас работников лишил. У нас план по трудодням и задача – в кратчайший срок восстановить для Красной армии станцию. Чтобы такие, как ты, могли попить, поесть, передохнуть перед передовой. А ты тут устроил самосуд.

Глаза Серго, налитые кровью, с ненавистью смотрели на коменданта:

– Трудодни?! Ты что, ты видел, что там?! Ты видел? Там трупы, мертвецы – дети, женщины, люди висят, как… яблоки на дереве. А после такого они тут ходят, дышат?!

Комендант налился багровым цветом, он схватился здоровой рукой за воротник полушубка:

– Я? Видел я? Я там висел, висел! Понял ты, щенок! Висел там со всеми, если бы не ветка гнилая, то и сейчас бы там висел. Жена там моя, дочка. Ты видел, видел беременную? Это дочь моя! Дочь! Поэтому они живут, – комендант выпустил воротник и ткнул пальцами в застывших в ужасе пленных, которые прислушивались к разговору: – Живут и будут жить и каждый день, каждый день будут платить за свои преступления. Сдохнуть – не страшно, страшно жить, как они! И ты меня не учи, парень, я знаю, как они будут каждый день за все отвечать! За все до конца своей жизни!

Люди вокруг молчали, не решаясь вмешаться в спор. Серго, угрюмый, в крови, застыл, не понимая, как вести себя дальше. Неожиданно тоненькая фигурка – вчерашняя медсестра, которую он удерживал у вагонов, – протиснулась мимо крепких мужчин.

– Пошли, пошли, – девушка подтолкнула Серго к санитарному вагону. – Надо промыть и дезинфицировать руки и лицо. Ну идем. Я сделаю необходимое.

У парня вытянулось от удивления лицо, но девушка была непреклонна. Она затолкала Серго подальше от любопытных взглядов внутрь вагона, где смочила бинт в миске с водой и принялась тщательно оттирать кровавые следы на лице, а потом на распухших костяшках кулаков. Серго с недоумением посмотрел на девушку:

– Ты чего? Я ведь вчера…

Но она поджала губы и продолжила процедуру. Серго залился краской:

– Извини, я дурак, идиот, баран.

Девушка вдруг покачала головой и строго сказала:

– Не надо так ругаться. При девушках нельзя такие слова говорить. Неприлично.

От стыда парень стал почти багровым, даже густая щетина не могла скрыть румянец:

– Прости. Я просто… в детдоме рос, потом в техникуме учился, а там одни мужики. Потом война. Некогда было… про слова учить.

А медсестра вдруг погладила его по густым кудрям тонкими пальцами:

– Ты хороший, справедливый и такой отчаянный. Ты себя береги, характер огненный. Манерам научиться можно, самое главное, что ты настоящий мужчина.

Теперь Серго покраснел от удовольствия, а от похвалы окончательно растерялся – подскочил, уронил металлическую миску, подхватил ее и кинулся к выходу. Только у двери опомнился:

– Я Серго, меня Серго зовут. А ты, тебя, то есть вас?

– Алевтина, вообще, все Аля называют. Ты тоже так зови, если хочешь.

Парень кивнул – хочу и выкатился из санитарного вагона. Кинулся со всех ног к своей теплушке, где уже его товарищи вовсю завтракали сухим пайком. Заварили густой чай, по кругу ходил коробок, полный соли, нарезанный крупными ломтями черный хлеб. Дежурный протянул парню его долю, но тот отмахнулся, кинулся к Василию:

– Разговор есть, товарищ сержант.

Ощепков, прожевав кусок, спросил:

– Срочно, Серго? Жениться решил?

А минер вдруг воскликнул:

– Решил, решил! Она такая, она… одна она такая, если не женюсь, то буду дурак полный.