Багровые Слезы Императора

Глава 7 Разделенное бремя

Последующие дни превратились в мрачную рутину патрулей, стычек и неустанной охоты за очагами сопротивления орков. Война с зеленокожими, хотя и приближалась к концу, все еще цеплялась за разоренный мир, словно гнойная рана. Альберт и Серафина, сведенные вместе обстоятельствами и общей угрозой, обнаружили, что сражаются бок о бок все чаще. Их скоординированные усилия, смесь прагматичной огневой дисциплины Гвардии и ревностной ярости сестёр-, оказались на удивление эффективными. Знание Альбертом местности, почерпнутое из бесчисленных патрулей, дополняло тактическую проницательность и непоколебимую решимость Серафины. Они зачищали разбомбленные жилые блоки, очищали зараженные мануфакторумы и загоняли оставшихся орков глубже в безлюдные пустоши.

В короткие затишья между боями они делились историями. Альберт рассказывал о своей семье на Терре, мире, который он едва помнил, о жизни, которая казалась далекой мечтой. Он описывал шумный город-улей, где он вырос, тесную квартиру, которую он делил с родителями и братьями и сестрами, простые радости жизни, не тронутой войной. Серафина, в свою очередь, рассказывала о своей строгой подготовке в Ордене Багровой слезы, суровой дисциплине, непоколебимой преданности Императору, постоянной борьбе за подавление всех земных желаний. Она говорила о священных клятвах, которые она принесла, о тяжести своего долга, о постоянной угрозе ереси и коррупции. С каждой общей историей, каждым взглядом в прошлое друг друга их связь крепла, первоначальное недоверие медленно растворялось в чувстве товарищества и понимания.

Однажды вечером, когда они сгрудились вокруг мерцающего огня среди руин разбомбленного собора, разговор стал более личным. Пламя отбрасывало танцующие тени на их лица, освещая истощение и оставшиеся следы страха в их глазах. Воздух, все еще густой от запаха дыма и разложения, хранил хрупкое тепло, временное облегчение от пронизывающего холода ночи планеты.

Альберт, глядя в пламя, поведал Серафине о кошмарах, которые его мучили. Он говорил о лицах своих павших товарищей, их глазах, пусто глядящих в пустоту, их телах, искривленных и сломанных. Он описывал ужасы, свидетелем которых он стал, – жестокую дикость орков, коварный шепот Хаоса, надвигающееся отчаяние, которое грозило поглотить его. Его голос, обычно грубый и уверенный, надломился от эмоций.

Серафина терпеливо слушала, ее взгляд был устремлен на лицо Альберта, ее обычный стоицизм смягчился состраданием. Не говоря ни слова, она протянула руку и легко положила свою руку ему на руку, холодный керамит ее перчатки был удивительным утешением для его кожи. В этот момент между ними возникло молчаливое понимание, общее бремя войны и потерь, которое превзошло пропасть между их фракциями, их доктринами и их совершенно разными жизнями. Мерцающий свет костра освещал не только их лица, но и зарождающуюся связь между ними, хрупкую связь, выкованную в сердце тьмы.

Глава 8 Запретный взгляд

Война продолжала бушевать, неумолимая волна насилия, которая грозила поглотить все на своем пути. Рев болтеров, визг лазганов, гортанные крики орков, умирающих и убивающих – эти звуки наполняли воздух, постоянно напоминая о мрачной реальности их существования. Но среди хаоса Альберт и Серафина находили утешение в обществе друг друга.

Украденные моменты, выхваченные между патрулями и перестрелками, стали драгоценными сокровищами. Общий взгляд через поле битвы, краткое прикосновение рук при обмене боеприпасами, шепот слова ободрения среди грохота битвы – эти маленькие жесты, когда-то незначительные, стали наполнены более глубоким смыслом. В мимолетные моменты передышки они искали друг друга, привлеченные невидимой силой, которая бросала вызов жестким доктринам Империума и ужасам, которые их окружали.

Запретная любовь начала расцветать среди руин, хрупкий цветок, растущий в тени войны. Это была любовь, рожденная не романтическими идеалами, а общими трудностями, взаимным уважением и отчаянной потребностью в человеческих связях в мире, лишенном нежности.

Серафина, закаленная годами войны и связанная ограничениями своей веры, обнаружила, что ее влечет к тихой силе и непоколебимой преданности Альберта. Она восхищалась его мужеством, его отказом поддаваться отчаянию даже перед лицом подавляющих трудностей. Она видела в нем чистоту духа, простую преданность долгу, которая резонировала с ее собственной глубоко укоренившейся верой, хотя она и выражалась в другой форме. Под его грязной внешностью и грубым поведением она чувствовала нежную душу, проблеск доброты, который согревал ее сердце в холодном, беспощадном пейзаже войны.

Альберт, в свою очередь, был пленен непоколебимой верой Серафины и яростной решимостью, которая горела под ее стоической внешностью. Он восхищался ее мужеством, ее готовностью без колебаний противостоять ужасам галактики. Он видел в ней силу, которая превосходила физическую, духовную стойкость, которая вдохновляла его. Его привлекала сила ее веры, то, как она освещала каждое ее действие, резкий контраст с прагматичным цинизмом, который стал его собственным щитом против отчаяния.

Жесткие доктрины Империума, непреклонная догма, разделявшая церковь и Гвардию, запрещали такой союз. Любовь между Сестрой битвы и гвардейцем была ересью, преступлением, караемым смертью. Но ужасы, свидетелями которых они стали вместе, общее бремя войны и потерь, постоянная угроза уничтожения, выходили за эти границы, создавая связь, которая бросала вызов логике и разуму. Их любовь, хрупкий маяк во тьме, была свидетельством несокрушимой силы человеческого духа, дерзким актом надежды в галактике, охваченной войной.

Глава 9 Нечестивые символы

Ход войны против орков начал меняться. Неумолимый WAAAGH! зеленокожих, притупленный объединенной мощью Имперской Гвардии и сестёр битвы, наконец начал отступать. Оставшиеся орки, ослабленные и деморализованные, были отброшены обратно в безлюдные пустоши, их гортанный рев сменился всхлипами разгромленных. Хрупкое чувство победы, робкое и горько-сладкое, поселилось в имперских силах. Однако под поверхностью этого зарождающегося триумфа начало гноиться новое беспокойство, ползучий страх, который говорил об ином виде угрозы.

Шепот о странных происшествиях начал циркулировать по рядам Гвардии и сестёр – приглушенные разговоры об оскверненных святынях, пропавших патрулях, тревожных открытиях среди руин. Слухи распространялись как зараза, подпитывая растущее чувство беспокойства. Символы, вырезанные на стенах разбомбленных зданий, символы, которые говорили о чем-то древнем и нечестивом. Странные, тревожные запахи, витающие в воздухе – приторная сладость неизвестных духов, медный привкус крови, смешанный с чем-то еще, чем-то тошнотворно неестественным.

Отряд Альберта наткнулся на одно из таких открытий во время обычного патрулирования руин разрушенного города. Скелетные останки зданий царапали заполненное дымом небо, их тени были длинными и искаженными в сумерках. Воздух был тяжелым от смрада разложения и сохраняющейся памяти о битве.

Спрятанная в руинах разбомбленной часовни, ее витражи были разбиты, алтарь опрокинут, они нашли коллекцию испорченных артефактов. Искривленная икона Императора, когда-то символ надежды и преданности, теперь оскверненная непристойными символами, которые говорили о запретных удовольствиях и гротескных излишествах. Чаша, сделанная из кости и инкрустированная серебром, наполненная вязкой, неестественной жидкостью, которая мерцала маслянистым, переливающимся блеском. И книга, переплетенная в содранную человеческую кожу, страницы которой были заполнены богохульными стихами, написанными на языке, который, казалось, корчился и извивался перед глазами Альберта.

Холод, холоднее, чем пронизывающий ветер, свистевший в разбитых окнах часовни, пробежал по позвоночнику Альберта. Он узнал знаки, коварные символы Искусителя, Темного Принца Удовольствия, Того-Кто-Жаждет. Он видел их раньше, нацарапанные на стенах убежища еретика во время предыдущей кампании, леденящее напоминание о коварной силе Хаоса. Он знал с тошнотворной уверенностью, что орки были не единственным врагом, с которым они столкнулись, что в тенях таилась гораздо более коварная угроза, угроза, которая терзала не плоть, а душу.