Багровый лепесток и белый

Конфетка перегибается через край кровати, шарит рукой, и ее пальцы натыкаются на грязную груду дневников Агнес. Ах да, теперь она вспомнила. Вчера, как только за Беатрисой Клив закрылась парадная дверь, она прокралась обратно в кладовку и схватила дневники, пока никто не видел. Потом затолкала их под кровать и заторопилась к Софи.

Да, к Софи.

Конфетка ощупью находит спички, зажигает две свечи на уродливом желтом комоде и трет глаза, прогоняя сон. «Я — гувернантка», — напоминает она себе, и мир разом приобретает отчетливость. И она немедленно чувствует резкий укол боли: схватило живот. Несколько дней она почти не ела. Волнение будто заморозило ее, теперь она оттаивает, а живот урчит на разные голоса.

Часы показывают половину шестого. Сколько она проспала? Довольно долго: легла почти сразу после того, как уложила спать ребенка, около семи. Она рассчитывала, что зайдет Уильям, но едва опустила голову на странно пахнущую подушку, как сразу провалилась в сон. Если Уильям и заглядывал — чему нет никаких подтверждений — то, видимо, не стал будить.

Конфетка восстанавливает в памяти события минувшего дня в обратном порядке — от укладывания Софи: девочка засыпает прямо на ее глазах, как по команде. Или только притворяется? Конфетка тоже умеет изображать бессознательное состояние, когда это ей на руку.

«Она просто маленькая актриса, я вас предупреждаю, она вас вокруг пальца обведет, если вы ей хоть полшанса дадите», — один из мудрых советов Беатрисы.

Конфетка вспоминает лицо Софи на подушке, ее ровное дыхание. Накрахмаленные простыни и одеяла лишь до половины прикрывают белую ночную рубашку.

А до этого что было? Слушала, как Софи молится. Долгое перечисление, кого Бог должен благословить. За кого и за что молилась Софи? Конфетка не помнит. Мысль о том, что она наверняка услышит те же молитвы сегодня вечером, и успокаивает, и тревожит.

Но что происходило до молитвы? Ах да, купание Софи в тазу рядом с кроватью. Девочка все сделала сама, Конфетка только набросила полотенце на мокрые плечики. Старалась не смотреть, было неловко, а когда пришла прачка за грязным бельем мисс Рэкхэм, Конфетка даже засмущалась, будто ее застали за каким-то сомнительным делом.

А еще раньше? Да, эта история с порошком Грегори. Беатриса особо подчеркнула абсолютную необходимость давать Софи этот порошок перед сном. Покидая дом, она многозначительно произнесла: «Помните про порошок Грегори!». Однако, когда Конфетка попыталась последовать этому совету, на лице ребенка обозначилось такое отвращение, что пришлось опустить ложку.

— Вам оно не нравится, Софи?

— Няня говорит, без лекарства мне будет плохо, мисс.

— Что ж, — отвечает Конфетка, — если будет плохо, скажите, и тогда я вам дам лекарство…

И высыпала жуткую смесь из ревеня, магнезии и имбиря обратно в жестянку.

Настоящих уроков вчера не было. Конфетка просто пробовала выяснить, чему Софи успела научиться. Оказалось, что много чему, и Софи изрядно утомилась все вспоминать и пересказывать. В основном это были библейские истории и назидания, но немало оказалось и других вещей, которые Беатриса Клив именовала «общими сведениями»; например, какие страны принадлежат Англии, а какие должны бы принадлежать, но не делают этого. Затем детские стишки, стихи о том, как важно быть добродетельной. А лучше всего знакома Софи тема индийских слонов.

— У них уши меньше, — отметила девочка.

— Меньше чего? — спросила Конфетка.

— Не знаю, мисс, — призналась Софи после паузы. — Это няня знает. Всю вторую половину дня, пока факты громоздились на бредни, создавая все большую путаницу, Конфетка раз за разом с улыбкой повторяла:

— Очень хорошо, Софи.

Она просто не знала, что еще сказать. Судя по реакции Софи — девочка так и сияла от гордости и облегчения; она крайне редко слышала слова «хорошо» и «Софи» в одной фразе. А Конфетка вовсю кормила девочку поощрительными репликами, будто угощала недозволенными леденцами, от которых ребенка потом могло и стошнить…

Таким был вчерашний день. Сегодня у Софи должна начаться настоящая учеба. Украшение агнца перед убиением, как однажды сказала миссис Кастауэй, когда Конфетка отважилась спросить, что такое образование.

В полумгле раннего утра, при свечах, Конфетка раскрывает книгу, врученную Беатрисой.

— Сам мистер Рэкхэм купил, — сообщила няня. — Здесь все, что должна знать Софи.

Книга называется «Исторические и иные вопросы для юных», она толстенная, и вся плотно заполнена мелким шрифтом. Имя автора — Ричмол Мангнэлл, звучит как рычание собаки, не желающей выпустить из пасти мячик.

Конфетка изучает первый вопрос, касающийся монархий древности, основанных после Пoтoпa, но в этом вопросе увязает, потому что не знает, как правильно произносится слово «халдеянин» и очень не хочет начинать уроки с Софи с ошибки. Читает дальше; но добравшись до вопроса: «Что представляли собой амфиктионии или амфиктионические конфедерации?» — приходит к заключению, что некоторые материалы пока недоступны пониманию Софи. Конфетка решает пропустить парочку тысячелетий — или, скажем, десяток страниц — и начать с рождения Иисуса, о котором Софи хотя бы слышала.

Успокоившись, Конфетка откладывает в сторону мангнэлловские «Вопросы…» и достает из укрытия дневники Агнес. К своему удивлению, обнаруживает (только сейчас заметила), что они заперты: на каждой из чумазых тетрадей есть застежка с крохотным медным замочком. Конфетка пробует взломать хоть один, земля сыплется ей на колени, но изящный запор открыть так сложно, чего по внешнему его виду и не скажешь. В конечном счете Конфетка — вопреки мукам совести — вскрывает замочек, засунув в него кончик ножа.

Дневник раскрывается на странице, которая рисует Агнес в 1869 году:

Я охвачена ужасом сегодня — я уверена, что меня ждет большое испытание, даже более тяжкое, чем те, что я претерпела до сих пор… Только сейчас приходила Клара с сообщением, что доктор Керлью уже в пути. Он едет, чтобы «облегчить мои страдания». Что он имеет в виду? Конечно, я горько жаловалась, когда он был здесь в прошлый раз, и, возможно, я сказала, что после стольких месяцев болезни не желаю ничего, кроме смерти, но у меня не было таких намерений! Его черный саквояж страшит меня — у него там ножи и пиявки. Я умоляла Клару не позволять ему вольничать со мной, если я упаду в обморок, но она будто и не слышит меня, болтает, что все тревожатся по поводу «ребенка» — уже давно пора и скоро он должен появиться. Чей это может быть ребенок? Хотелось бы, чтобы Уильям всегда извещал меня, кого он приглашает в дом…

Во внутренности Конфетки больно впивается шип. Она со стоном усаживается на горшок и перегибается пополам; распущенные волосы ее путаются в ночной рубашке, вспотевший лоб приникает к коленям. Она сжимает кулаки, тужась, но из нее ничего не выходит; вскоре спазм отпускает…

Улегшись в постель, она снова берется за дневник Агнес. Отыскивает уже читанную страницу, полагая, что на следующей будет сказано о том, как появилась на свет Софи. Однако очередная запись, сразу после описания родовых мук Агнес, не распознанных ею, начинается так: