Багрянец

Быть может, ритуалы и церемонии Красных королев Брикбера и их потомков – шаманов-человекоубийц – до сих пор продолжаются и актуальны. Каннибалы жили в этих пещерах – не постоянно, но на протяжении шестидесяти тысяч лет; в одном шаге от Редстоун-Кросс неандертальцы пожирали своих детей, снимали верхушки с человеческих черепов, раскалывали человеческие кости и высасывали мозг. Полки сараев Тони ломились от артефактов.

Вдруг, будучи не в себе от передоза ЛСД, Тони Уиллоуз нашел на своей земле что-то и стал ему подражать? Предположение казалось невообразимым, фантастическим. Но Кэт знала – есть одна вещь безумнее любого вымысла, и это люди, живущие в реальности. Размышления журналистки прервал вопль Делии:

– Почему он вообще оказался на этих скалах? Вот чего я не понимаю! – Редж вполголоса умолял жену успокоиться, но она его игнорировала.

«Он был там, потому что расследовал странную историю о старом фолк-музыканте, который выращивает наркотики и на земле которого исчезают все, кто туда пробрался. А потом ваш сын узнал, что его дикая теория заговора – наполовину правда, но вся правда – гораздо хуже. И все эти знания умерли с ним, как мои скоро умрут со мной».

Кэт извинилась, вышла из гостиной и поднялась – ее тошнило. Следом за ней прошла старуха в платке, сказав Реджу и Делии:

– Я посмотрю, как она.

Делия опять плакала, но Редж учтиво ответил:

– Да, конечно. Спасибо, что помогаете Кэт – вы так добры.

Наверху, в туалете, Кэт упала на колени.

23

Открытое море заставляет взглянуть на все совершенно иначе. Даже если вы стоите в метре от кромки песка, омываемой пеной с мелководья, вид безразличных просторов может поглотить вас. На миг вы ощущаете собственную глубочайшую незначительность и острую уязвимость перед непобедимой и малопознаваемой сущностью.

Когда же вы плывете по морской поверхности, зная, что под вашим хрупким телом – десятки километров пустой воды, куда не проникает свет, собственная незначительность чувствуется еще сильнее. В море, где не видно берега, разум охватывает не только ощущение чуда, но и (в первую очередь) могучий удушающий страх. А Хелен и вовсе испытывала только последнее.

Дома она немало свободного времени проводила в воде – точнее, в безопасном хлорированном бассейне местного развлекательного центра, плавая туда-обратно, пока не наберет полтора километра, три раза в неделю, а потом отправлялась забирать дочь из школы. Хелен приходилось плавать и в море – в отпуске в Испании и Португалии, но это было задолго до того, как она стала матерью.

Она и подумать не могла, что за короткую поездку в Девон ей придется снова так внезапно и так тесно соприкоснуться с океаном – его могучим дыханием, стихийным простором и тяжелым, давящим ожиданием исхода, слишком страшного, чтобы его обдумывать. По-видимому, эти ощущения станут последними в ее жизни.

Хелен почуяла запах морской соли и услышала плеск волн по дну лодки, в которой ее везли, еще до того, как с нее сняли мешок. Она немедленно поняла, как бесконечна лишенная света вода вокруг их судна и как мелок воздушный навес над подвижной поверхностью моря.

Команда из трех человек везла ее куда-то далеко. Мотор лодки пыхтел, и Хелен, даже в непроницаемом мешке, чувствовала, как безопасная земля уменьшается до тонкой полоски тьмы позади, далекой, недосягаемой и лишь иногда освещаемой огнями.

Поняв, куда ее везут, она, содрогаясь до костей, захныкала как ребенок. То, что готовилось поглотить Хелен, пугало ее куда больше тех, кто схватил и связал ее, словно пойманное животное. Эти-то незнакомцы, хоть они и раскрашивали себя в красный по причинам, известным только им самим, были всего лишь людьми, пускай и ужасными, безразличными, жестокими и сумасшедшими. Море же представляло собой иную угрозу – более глубокую, холодную, безличную, бесчувственную к мольбам и уговорам. Оно не давало даже дышать под своей монументальной поверхностью. Сама мысль о таком массиве открытой воды вызывала у Хелен панику и агорафобию.

На лодку с ней сели трое мужчин, двое из которых оттащили Хелен в трюм. Когда фургон перестал грохотать, съезжая по крутому холму, их ноги хрустели по песку и гальке, пока они шли к судну. Хелен слышала тяжелые вздохи и ворчанье своих похитителей, пока те тащили на себе в ночи ее тело. Наконец их ступни зашлепали по мелководью, и Хелен немедленно вспомнила, что стоит подойти на метр к морю, как температура стремительно падает.

Ее ноги, как ни странно, связали в коленях, обмотав бечевку вокруг полотенца, а руки – в локтях, тоже просунув между суставами полотенце и обвязав веревкой. «Но запястья и щиколотки не тронули?» Хелен связали в гостинице, на полу у стойки. Похитители словно не хотели, чтобы веревки причинили сопротивляющейся женщине боль, но ее удобство было последним, что их волновало.

В доме к ней, словно веселые клоуны из ада, бросились краснолицые люди и повалили на пол, но в лодке они не присутствовали. Тем не менее все время, что Хелен лежала на металлическом полу фургона, ехавшего к берегу, их образы стояли у нее перед глазами. Самое живое воспоминание у женщины с головой, накрытой мешком, осталось от Кэрол, издавшей страшный звук, похожий на крик динго: когда Хелен схватили, старуха за стойкой залаяла, будто сошла с ума и решила, что она – собака.

Когда товарищи Кэрол с кровавыми лицами сделали свое дело, они вместе с ней остались в гостинице. Мужчины в лодке оказались не красными, а глаза их – совсем не такими огромными, беспокойными и безумными, как у других, которые будто приняли какой-то наркотик. Пока Хелен хватали и связывали, те мужчины ждали снаружи, оставив фургон на окруженной кустарниками дороге у гостиницы. Первыми на нее набросились красные безумцы, вторыми – трое мужчин без краски, в обычных скучных одеждах. Последние оказались более методичными, молчаливыми и менее агрессивными.

Погрузившись на лодку и наконец сорвав мешок у Хелен с головы, моряки не смотрели ей в глаза, явно желая побыстрее закончить с тем, что запланировали. Они не были пьяны, и Хелен не чувствовала намерения ее изнасиловать – единственная положительная сторона в этой ситуации. Команда небольшой лодки также не хотела ничего слышать от пленницы – тряпка осталась в ее рту и после того, как Хелен оказалась на борту.

Моргнув и прогнав слезы, обжигавшие глаза, Хелен рассмотрела стены небольшой белой каюты. Ее положили между мягкой скамейкой и мини-кухней вроде тех, что бывают в фургонах для жилья.

Лодка казалась новой: все поверхности блестели, ни царапин, ни потертостей; пара шкафчиков, столик на алюминиевых ножках, скамейка с мягким сиденьем, три ступеньки, ведущие на мостик, а там – широкая спина рулевого.

Хелен прикинула: наверно, ее скрутили в гостинице тридцать–сорок минут назад. Несмотря на панику, этого времени хватило, чтобы обдумать все произошедшее за сегодня. Состояние Кэт, едва вменяемой во время праздника, было связано с этим. Кэт именно ради этого попросила ее приехать в Девон, даже нашла жилье. Хелен подставили.

«Кем надо быть, чтобы совершить такое? С женщиной, которую они не знают, которая уже потеряла брата?» – спрашивала она себя и Бога (ей хотелось верить, что он слушает), терзаясь жалостью к себе.

Желание Кэт получить диски Линкольна тоже имело отношение к ее похищению. Но зачем тогда все это? Стоило лишь повысить голос, и Хелен немедленно отдала бы диски и людям на лодке, и тем красным чудовищам.

У Хелен было также предостаточно времени, чтобы мучительно вспомнить дом, свою дочь и маму. Мысли о Вальде вышли на передний план, повторяясь снова и снова. Хелен приказала себе не плакать, держать себя в руках: нужно сохранять ясный ум, чтобы договориться с людьми, связавшими ее, заткнувшими рот и вывезшими в море… «о Господи, в море». Хелен не хотела задумываться об этом, иначе потеряла бы сознание.