Бал был бел

IV. Из не вошедшего в

Стишки

«Снова ливень, снова хлюпанье подошв…»

Снова ливень, снова хлюпанье подошв. Что швырнуло тебя из дому под дождь? Осень плещет вдоль обочин и канав, объясняя, что никто из нас не прав. Ты бредёшь, ополоумев от обид, ты растрёпан, разобижен и разбит. Чисто мученик, хоть крылышки пришей, аж сияние встаёт из-за ушей. Но утешься: и тебя не пустят в рай. Справа — подлость. Слева — подлость. Выбирай. Выбрать меньшую решаешь наконец. Вроде правильно, а всё-таки подлец. Мир — хорош, но, как наждак, шероховат. Каждый в чём-то перед кем-то виноват. Били каждого — за что, не разобрав. И поэтому никто из нас не прав. 1970

Ноющий Ной

По службе рос. Корпел. И вот за все старания награда: сплошная ширь разлитых вод и в ней огрызок Арарата. Позавчера улёгся шторм. Сижу, заткнув окурок за ухо. Играют рыбы. Рыбам — что? Они зовут потопом засуху. Просеребрится осетрина армадой лёгких субмарин. Сижу и ною комарино о том, что жизнь была малина. А тут разгул аквамарина и никаких тебе малин… 1977

«Бросьте. Это не жестоко…»

Бросьте. Это не жестоко. Просто будет больше света. Потому сегодня столько ампутированных веток. Потому не хмурьте лица. И потом — не в этом дело. Ибо всё должно ветвиться до известного предела. И в раздвинутых преддверьях изумлённого апреля — что вы, право, о деревьях? На себя бы посмотрели! …Запредельно, звонко, резво полоснёт пила по ветви — и морозные рассветы серебрят монету среза… 1976

Числа дробные

По первобытной прерии брёл человек во мгле — одна двадцать пятая племени, единственного на Земле. Он брёл, счастливый, израненный, обрадовать свой народ, что выжил в драке неравной он, а не махайрод. Веков череда громадная затем проползла — и что ж? Одна четырёхмиллиардная, ты-то куда идёшь? Всё размножаешься, возишься, твердишь: «Люблю», «Не люблю…» звенит, истончась до волоса, твоя приближённость к нулю. 31 октября 1980

«Выходит в океан и сёмгу тралит…»

Выходит в океан и сёмгу тралит лирический герой. Живёт в палатках, строит магистрали лирический герой. Куёт металл, минут не тратя даром, лирический герой. Вы думаете, кто придёт за гонораром — лирический герой? 1980

В защиту коррупции

Если к власти приходит идея и стремится, о людях радея, добродея отсечь от злодея, до небес огород городя, — как на ярмарке ревностный пристав, я тогда озираюсь, неистов, и глазами ищу карьеристов, в изобилии их находя. Лизоблюды! Родные! Вылазьте! Перестройте себя, перекрасьте — и галопом туда, где у власти обладатели чистых сердец! Огородами, путаясь в жите, добегите! А как добежите — подсидите их там, разложите! А иначе нам полный абзац! 2002

Быт

Жизнь страшна, смешна или скучна Не постигнуть этого пока нам. Выйдешь в кухню — ну а там жена с молотком бежит за тараканом. Яростна, как селевой поток, и прекрасна, словно божья кара, занесёт разящий молоток — и прикончит с третьего удара. 1983

Недоумённое

Кто был никем, тот станет всем. Эжен Потье

Не пойму я что-то схем битвы двух систем. Почему я стал никем, если не был всем? И тогда ходил в шмотье, и сейчас — в шмотье. Что ты знал, Эжен Потье, о моём житье? Ладно. Рябчиков не ем. Ну а перед тем? Почему я не был всем, если стал никем? 1992

Из Генри Лонгфелло

(вольный перевод)

С мандариновых предгорий отдалённого Эльбруса, от платанов и плантаций черноморских побережий субтропической Колхиды и зелёной Ленкорани с тарой, яблоками полной, в боевых мохнатых кепках через реки и равнины к волгоградскому базару шли чечены и ингуши, шли грузины и армяне, отличаясь от команчей только методом разбоя… 1980

Песенки

Письмо советского еврея Рабиновича Голде Меир

Я — большой патриот, даже очень, что отмечено в должной графе. Я, советский еврей Рабинович, заявляю Израилю «пфе»! Я имею быть очень неистов. Как посмели мине предлагать убегнуть в лагеря сионистов? Голда Меир, тудыть вашу мать! Я скажу вам, почтенная Голда: ваши штучки достойны шпаны. Что ты знаешь, жидовская морда, о евреях Советской страны? Я — еврей от костей и до нервов, от ушанки до валенок, но как мне жаль, что на вас, Голда Меир, нет хорошего батьки Махно! Мы совсем даже очень не рады, что Израиль ОАР доконал, но мы верим, что братья-арабы отвоюют Суэцкий канал! Вот ответ вам, мерзавские жабы! И, как видите, в каждой строфе мы, евреи Советской державы, заявляем вам гневное «пфе»! 1969

Песенка про Галилея

Я смотрюсь не совсем натурально при очках и в седой бороде, но однако ж устойчив морально и примерен в быту и труде. Бью жену по субботам и средам, а по пятницам вовсе не бью. Если выпить зайду я к соседу — больше нормы ни капли не пью. Встал я утром волка злей. Во дворе — стоят. «Кто здесь будет Галилей?» Это буду я. Предъявив мне удостоверенья, некультурно за локти берут, а в ответ на мои уверенья заверяют, что шкуру сдерут. Мама-мамочка! Батюшки-светы! Не дерзил я властям, не грубил! Если бил — то в субботы и среды, а по пятницам вовсе не бил! Ну, жена, твоя взяла: взяли, повели! С кем же ты переспала? Не с прокурором ли? Привели меня в гулкое зало, ну а там от стены до стены — прокуроры одни, кардиналы, а ругаются — хуже шпаны: мол, кого ты привёл, кровопивец? Ты кого приволок, хулиган? Да ведь это же однофамилец, а не тот, кого надобно нам! Инквизиции майор взял под козырёк, а верховный прокурор обо мне изрёк: «Поглупели вы, оперы, что ли? И на морду-то он идиот! Прост и честен лояльной душою и по пятницам бабу не бьёт!» И майор с очарованным рылом проводил меня аж до дверей. Кто же знает, чего натворил он, этот самый бандит Галилей! Говорят, его — в тюрьму. Власть — она крута. Пью с соседом. Бью жену. Мир на трёх китах. 1972

Объяснительная записка художника волгоградского планетария Виктора Криушенко

Когда он выполз — клянусь вам честью — меняю облик, роняю челюсть, хватаю камень и молча целюсь, не будь я Витей! Встречал я в наших проулках многое, однажды видел живого йога я, но шестиногое членистоногое ещё не видел. И что досадно — близ места адского ни А. Стругацкого, ни Б. Стругацкого. Никто не даст мне совета братского, а это значит: всё растолкую (мол, так и так-то), постигну сущность любого факта, плюс бездна такта, всё для контакта — а не контачит! Кричу: «Здорово!» — не понимает, кладу червонец — не поднимает, беру обратно — не отнимает. Такие факты. Другой бы плюнул, другой ушёл бы, другой давно уже вырвал кол бы. Я хлопнул по лбу и вынул колбу — промыть контакты. В момент промыли и повторили, про их планету поговорили, ещё купили, ещё открыли — контакт налажен. Они гуманны — и мы гуманны. Они гурманы — и мы гурманы. У них стаканы — у нас стаканы. Не из горла же! Общались сутки, а утром ранним облобызались при расставаньи, не наше пили, не «ративани», а их двуокись — и понял я, когда принял сотую, что невзначай прогулял субботу я, но отработаю с большой охотою. Число и подпись. 1980