Бал шутов. Роман

— Спасайте, товарищи, — орал он, — вся власть Советам! То есть, простите, элите.

Они схватили его, когда он полез на шпиль, стянули и связали простынями, которые у них были за пазухой, всунули в рот шерстяной кляп, одели смирительную рубашку и начали спускаться с купола вниз.

Затем положили на носилки и на глазах испуганной толпы засунули в санитарную машину.

С большим трудом ему удалось выплюнуть кляп.

— В тюрьму? — с радостью поинтересовался он.

— В психушку, — объяснил один из санитаров, ловко засовывая кляп на старое место.

Итак, комик и гений жили в Париже. Вы знаете, что Париж всегда был полон гениев и комиков, поэтому появление еще двух не повлияло принципиально на его жизнь, в частности, на работу муниципалитета или на внешнюю политику.

Единственное, что добавилось в городе — это два странных посетителя в кафе «Де Маго». Каждое утро они появлялись там, с запаханными шарфами, один из них шмыгал носом — свобода, к сожалению, не освобождает от насморка, — и заказывали кофе. Иногда с круассанами. По субботам… Раины деньги исчезали со скоростью TGV, на участке между Маконом и Парижем.

Не рекомендуется выпадать из поезда на этом прогоне…

Потом они писали. Каждое утро они переписывали какой-нибудь отрывок из пьесы о Галеви. Пьеса получилась сногосшибательной. Гуревичу даже казалось, что ее можно поставить в один ряд с лучшими пьесами классической русской драматургии. Хотя эта драматургия никогда не интересовалась Иегудой и ему подобными…

Периодически они размножали пьесу, и уже не только Леви носил ее в районе сердца.

Да, один вариант получался шикарнее другого, но где было взять деньги, чтобы поставить хотя бы один? У них хватало только на переписку…

Иногда работа прерывалась дружескими беседами.

— Леви, — спрашивал Гуревич, — как вы думаете, из-за чего я уехал на Запад?

— Из-за Клотильды, — отвечал Леви.

Гуревича слегка передергивало.

— Я уехал из-за «Мальборо», — говорил он и сладко затягивался, — и если табак убивает — пусть он меня убьет в Париже.

— Не до постановки Иегуды, — обычно уточнял Леви.

— Вы зря смеетесь, уважаемый коллега. Лучшие свои спектакли в России я ставил тогда, когда мне удавалось достать «Мальборо». Почему, вы думаете, у меня получился такой потрясающий Отелло? Из-за них, — он хлопал по пачке.

— Про «Отелло» я попросил бы не вспоминать, — говорил Леви.

— А помните «Вишневый сад»? Это был полный провал. И вы знаете, почему? Я курил «Боломор».

— Значит, у вас получится гениальный Иегуда, — констатировал Леви.

— К чему я и веду, — соглашался Гарик, — и вновь закуривал.

И они переписывали в очередной раз.

«Какие-то три миллиона, — думали они, — и мы удивим мир».

Кому не хочется удивить мир, пока его не убил табак?..

Из «Де Маго» в развевающихся шарфах они направлялись на поиски миллионеров.

Во время поисков они подметили одну общую яркую черту, объединявшую людей, у которых водились деньжата: все эти миллионеры, промышленники, финансисты принимали их удивительно радушно, вели задушевные беседы о диссидентстве, о свободе, возмущались цензурой, антисемитизмом, пили с ними кофе с круассанами, что-то советовали, от чего-то отговаривали, кричали: «как пужуваете, тувариши?», но как дело доходило до денег, они совершенно таинственным образом исчезали, как Главный от авторов, хотя никаких прорубей в Париже не было…

Вторично поймать их было невозможно — телефон почему-то больше не работал, дом куда-то исчезал, и даже улицу, на которой они жили, найти не удавалось…

На второй месяц поисков они вдруг познакомились с королем. Не с испанским, который катался на лыжах где-то поблизости, и у которого, как утверждали, все — равно не было денег на спектакль.

И не с иорданским, у которого были, но который бы им все — равно не дал — вы догадываетесь, почему…

А с табачным. В общем-то для Гарика — со своим.

Гарик был рядовым великой табачной армии, а Хай — так звали короля, — ее верховным главнокомандующим.

— Король Хай Первый, — называл его Леви.

Второго они просто пока не знали.

Табачный король не курил.

Он дышал чистым загородным воздухом, катался на воздушном шаре и поплевывал себе сверху вниз…

Несколько дней Гуревич и Леви гонялись за разноцветным шаром, и когда тот случайно опустился — что-то было с ветром — успели представиться и рассказать Хаю всю свою жизнь. А Леви — так тот даже успел поведать историю про капитана. Всю. От начала до конца. За какие-то семь минут.

Хай Первый задумался.

— Что я могу для вас сделать? — драматически спросил он, сел в шар и улетел.

Гарик и Леви тут же наняли другой шар, чтобы ответить.

Они летели рядом с королем и при приближении периодичеки выкрикивали: «Деньги, деньги!», но дул сильный северный ветер, и деньги уносились вместе с ним…

Вскоре у них кончились франки, и их приземлили.

У Хая Первого, видимо, франки были, даже валюта, поскольку он улетел за горизонт.

Через некоторое время Леви с Гуревичем узнали, что Хай Первый приземлился в Лондоне. На собственной «сигаре» — король летал на самолете, в точности имитирующем его поседнюю сигару…

В отличие от сигар, самолет никогда не загорался.

В то же утро друзья уже были в Хитроу, на чартере, который время от времени дымил, причем значительно более вульгарно и без того аромата, что сигары Хая.

Когда они приземлились, король вылетал.

Они вновь успели рассказать всю свою жизнь. А Леви, встав в позу, даже произнес небольшой монолог из пьесы. И все за какие-то полторы минуты.

— Чем я могу вам помочь? — спросил Хай, скрываясь в брюхе «сигары».

Фунтов на самолет, чтобы ответить, у них не было.

— Деньгами, — крикнули они, — деньгами!

В Хитроу дул северный ветер…

На Кубу друзей не пустили. Кастро почему-то предпочитал короля. Он даже разрешил его величеству иметь несколько плантаций и пару табачных фабрик.

А Леви и Гуревичу даже не позволили пристегнуть ремни — им не дали виз…

А всего двенадцать лет назад бородатый вождь, будучи в России, посетил их театр, жрал в буфете взбитые сливки с брусникой и шоколадом, перепачкал всю бороду, отчаянно хохотал на гуревичском спектакле с Леви в главной роли, жал им руки и говорил «Венсеремос!»