"Баламуты"
Шрифт:
Когда сердце немного отпустило, и бабушка Паша смогла перевести дух, ее отвели домой. Соседка Мотя дала ей капель и заставила лечь.
Все прошло, но тот случай ее напугал и вдруг поразил догадкой. "Я ж скоро помру, - подумала она, и будто кто подтолкнул ее: - Мне ж к Мише ехать надо"
А когда решилась, будто освободилась от тяжкого бремени, давившего на нее столько лет.
Все хлопоты по поездке взяла на себя Мотя. Она решила сама довезти бабушку Пашу до места и для этого оформила три дня в счет отпуска. В первую очередь Мотя заказала билеты до Пскова, туда
Поезд отправлялся вечером, а утром бабушка Паша сходила в церковь. Она поставила святым по свечке и не поскупилась на пожертвование. Долго молилась, потом попросила благословения у отца Бориса и в этот раз перед ним не оробела.
Вернувшись домой, она достала из сундука чистое белье, черное атласное платье, подаренное ей за то, что она сидела с пятилетней дочкой полковничихи из девятиэтажного дома, черный кружевной платок и стала одеваться.
Когда Мотя, занятая подготовкой к отъезду, заглянула к бабушке Паше, чтобы покормить ее, та неподвижно сидела на кровати, прямая и строгая, во всем черном, уже готовая к отъезду.
Ее застывшее лицо, оттененное черным кружевом, походило на мумию. В нем было что-то пугающее Мотю, и она, прижав к губам пальцы рук, не осмелилась заговорить и, поколебавшись чуть, позвала тихо: "Бабушка!"
Глаза бабушки Паши моргнули, и она чуть повернула голову, давая знать, что слышит.
– Скоро ехать. Надо б поесть перед дорогой.
Бабушка Паша послушно встала и пошла за Мотей, но когда сели за стол, выпила только два стакана чая вприкуску с кусочком "пиленого" сахара...
Ехали почти сутки. На остановках не выходили. Только раза два Мотя попросила попутчицу, молодую женщину, купить сладкой газированной воды, а так, поесть они взяли с собой, а больше ничего было и не нужно. Ночью Мотя спала, а бабушка Паша, несмотря на уговоры, от постели отказалась и всю ночь продремала за столиком, положив голову на руки. И все ощупывала деньги, зашитые в подол нижней рубахи. По этой причине и не ложилась, боялась, что как только уснет, деньги обязательно утащат.
От Пскова до Дубков их вез маршрутный автобус.
Народу в автобусе было много, но их посадили, уступив место. Здесь ехали все свои, дубковские, и бабушка Паша с Мотей оказались в центре внимания. На них посматривали с любопытством. Первой не выдержала пожилая женщина в цветастом платочке и вежливо поинтересовалась:
– Извиняюсь, вы чьи ж будете?
– Она к сыну едет. Похоронен он у вас, - поспешила объяснить Мотя и посчитала нужным добавить:
– В войну погиб.
В автобусе стало тихо.
– Видать, никого в Дубках родни-то нет?
– спросила та же пожилая женщина.
– Нет, милая, - ответила бабушка Паша.
– Ну, значит, прямо ко мне!
– решила женщина и назвалась:
– Зовут меня Мария Ивановна. Можно теткой Марье, все так кличут.
Заговорили про войну. Нашлись люди, которые помнили бой за Псков и оккупацию. Бабушка Паша жадно слушала, потом спросила про могилу. Ей сказали, что за могилой ухаживают пионеры.
Прямо с автобуса пошли к Марье.
Ночью бабушка Паша
спала плохо. Все ворочалась и никак не могла дождаться рассвета. Встала рано и стала ждать, когда проснется Мотя.К завтраку, несмотря на потчевания Марьи, не притронулась. Ее уже всю захватила мысль о свидании с сыном. Сердце глухо билось в груди, и в душе поднималась и росла неясная тревога.
Братская могила находилась на краю села, в стороне от дороги. Всякий, кто входил или въезжал в Дубки, видел на холме небольшой деревянный памятник, обнесенный таким же деревянным частоколом, покрашенным синей масляной краской.
Когда подходили к могиле, у бабушки Паши стали подкашиваться ноги, и она, впадая в полуобморочное состояние, почти повисла на Моте, и ее подхватила с другой стороны Марья.
Но за изгородью бабушка Паша высвободила руки и, оттолкнув Мотю, повалилась на травяной холмик и завыла, запричитала. В голос. Жутко. До мороза в коже. Выплакивая последние слезы.
Она жаловалась сыну на свое сиротское житье, на одиночество. Она жалела сына и жалела себя без него. Она кляла судьбу за то, что она, старуха, все еще живет, а он, которому жить да жить, лежит в земле ... И тут только Мотя поняла, как тяжело жилось бабушке Паше, и она почувствовала неловкость оттого, что не всегда могла помочь ей. А бабушка Паша все причитала, и плач ее разносился далеко окрест... И уже на краю села собрались люди. Они стояли молча, сочувствуя горю матери и чтя чужую память.
Мотя несколько раз подходила к распластанной бабушке, пытаясь поднять ее, и все уговаривала:
– Ну хватит, бабушк. Вставай. Пойдем, хватит.
Та цеплялась за траву, и ее никак не могли оторвать от могилы. Наконец, вдвоем с Марьей они оттащили ее и силой увели за ограду. Бабушка Паша совершенно обессилила, и Мотя с Марьей почти несли ее. Люди расступились и сочувственно смотрели на бабушку. Женщины плакали ...
Днем к Марье зашел председатель колхоза, рослый плечистый мужчина с густыми усами и усталыми глазами.
– Здоровы будете!
– поздоровался он со всеми.
– Здравствуйте, Василий Степанович!
– почтительно ответили хозяева.
Председатель шагнул к бабушке Паше.
– Боев, председатель здешнего колхоза, - представился он.
– Слыхал я, мамаша, к сыну приехали. Добро. Побудьте у нас, погостите. Если нужно чем помочь, не стесняйтесь. Люди у нас добрые, приветливые.
Он посмотрел на Марью и ее мужа.
– Спасибо вам. Мы сегодня едем. У нас билеты на поезд, - сказала Мотя.
– Чего ж так спешите-то?
– спросил председатель.
– А плоха я теперь, сынок... Домой поспешать надо. Теперь смерти ждать буду.
– Ну что вы, мамаша... Рано вам о смерти говорить ...
Председатель смущенно кашлянул.
– Во сколько поезд-то?.. Вечером? Так я вам машину пришлю. Довезет до города.
– Спасибо, сынок. Дай тебе Господь здоровья, - Бабушка Паша перекрестилась и низко поклонилась.
Когда председательская "Победа" доставила женщин к вокзалу, шофер достал из багажника корзину с яблоками и передал Моте.