"Баламуты"
Шрифт:
Катя дала ему выпить воды и повела к кровати. Через минуту Федор захрапел.
Сашка чистил закуток, где содержались свиньи, и в дом доносилось похрюкивание и хозяйственный тенорок Сашки, сгоняющего скотину с места.
Катя сидела на стуле, прислонившись к спинке и положив тяжелые, перетянутые синими жилами и изъеденные содой, руки на колени.
Она, наконец, могла перевести дух и посидеть молча, ничего не делая, никому не прислуживая. И хотя лицо ее выражало усталость, на губах плавала робкая улыбка.
Катя думала о том, как они завтра чуть свет поедут в район,
И легкое подобие счастья радугой расцветило ее душу.
На сердце было легко и спокойно.
Орёл, 1983 г.
ВАСИЛИНА
– Вези матку к Катьке, - сказала Зинаида мужу, когда они легли спать.
– Пусть у нее поживет.
– Что так?
– удивился Николай.
– А сил никаких моих больше нет. Уже что зря вытворять стала.
Зинка приподнялась на локте, пытаясь в темноте определить выражение лица мужа.
– Опять кастрюлю с супом перевернула... Тряпку на плиту положила, а конфорка горела. Никак не пойму, откуда гарь идет. Глядь - тряпка горит.
Зинаида проглотила слюну, пытаясь справиться с обидой, комком застрявшей в горле. Не справилась и сквозь слезы добавила:
– Тарелки. Все тарелки перегрохала.
Николай нашарил на тумбочке папиросы и, чиркнув спичкой, закурил.
Свет на мгновение ослепил Зинаиду, и она закрыла глаза.
Хорошо взбитая перина нежила расслабленное тело, и резче обозначалась усталость, а мозг требовал сна, но взвинченные нервы не давали покоя, и Зинаида не оставляла свою навязчивую мысль, вбивая ее в голову мужа:
– Почему все ты? В конце концов, у нее есть еще две дочки. Пусть у них о матке тоже голова болит.
– Квартиру-то мы с матерью получали, - подал, наконец, голос Николай. От сильной затяжки его лицо вспыхнуло красным огоньком и, мелькнув двойным подбородком и мясистым носом, погасло.
– А на двух детей все одно трехкомнатную дали бы, - живо откликнулась Зинаида.
– Так что и без матки получили бы.
И замолчала, ожидая, что скажет теперь Николай.
– К Катьке нельзя, - стал сдаваться Николай.
– У нее одна комната.
– Ну-к что ж?
– повеселела Зинаида.
– Не танцы же они там будут устраивать.
– Так Катька-то с мужиком живет, - удивляясь Зинкиной тупости, сказал Николай, поворачивая к ней голову и забывая затянуться папиросой, а она уже еле мерцала нераскуренная.
– А он там не прописан!
– бойко ответила Зинаида.
– Для того чтобы с бабой спать прописки
не требуется, - осклабился Николай.Зинка почему-то обиделась, но дулась недолго, потому что надо было доводить дело до конца.
– Тогда к Тоньке, - подумав, решила Зинаида.
– У них тоже трехкомнатная.
– Ага, а две девки не в счет? А Верка, племянница Федора, не в счет?.. Между прочим, Валька беременная ходит.
– Да ты что?
– засмеялась Зинаида.
– В самом деле?
– Ну-у? Тонька мне вчера сама сказала.
– И уж, говорит, сделать ничего нельзя.
– Во, девки пошли! Соплячка ж еще совсем.
– На это ума не надо, - буркнул Николай.
– Семнадцать лет по нонешним временам - самый для этого подходящий возраст!
– Сиди, губошлеп, - ткнула мужа в бок Зинаида и поинтересовалась:
– Сказала хоть от кого?
– А чего говорить-то? С кем ходила от того и брюхо.
– Это курсант, милиционер-то этот?
– А то кто же?
– Не отказывается хоть?
– Попробовал бы отказаться, - Николай глухо, как в бочку, кашлянул.
– Уж родителям написали, о свадьбе сговариваются. |
Удовлетворив свое женское любопытство, Зинаида вернулась к старому разговору:
– Так что ж с маткой-то?
– спросила она.
– Уж тогда давай к Катьке, - решил Николай.
– Катька младшая. Мать ее любит больше всех.
Зинка успокоилась и быстро уснула. Она свернулась как кошка, калачиком, уткнув голову в плечо мужа и обняв его рукой. И в еще некрепком сне сладко причмокивала губами, пухло выпячивая их и невнятно что-то договаривая уже во сне...
Старую Василину донимали ноги и мучала бессонница. Ноги грызла ревматическая боль. Невестка и дочки называли это отложением солей, а врачиха называла по мудреному, но как не называй, ноги болели, и никакие растирки не в силах были помочь. "Отрезать, да собакам бросить", - шутила Василина, когда ее спрашивали про ноги, сочувствуя.
Она лежала с открытыми глазами и терпеливо ждала, пока сон возьмет ее, но сон не брал и, как всегда, перебирала Василина по кусочкам свою жизнь, не сетуя на судьбу, с покорностью принимая все, что судьба ей назначила, и выжимая из этого те крохи счастья, которые на ее долю выпали. И получалось так, что эта скудная доля хорошего заслоняла все плохое, которого было в ее жизни значительно больше.
Прошлое мешалось с настоящим.
Вдруг всплыло заросшее лицо батьки Кондрата Сидоровича, угрюмого и свирепого в трезвости, развеселого и щедрого до последней рубахи в пьяном виде, мужика.
Батька вывалился из кабака и пьяно заорал:
– Эй, залетные!
И залетные, ватага деревенских ребятишек, приученных уже дурной Кондратовой причудой, "подавала" с гиком небольшие сани, в которые сами и впрягались, и шумно везла дядьку Кондрата на потеху деревне, возвещая:
– Галеевский царь едет!
"Галеевский царь" важно восседал в санях и царским жестом раздаривал конфеты и пряники, выгребая их из обширных карманов овчинного тулупа, и разбрасывал направо и налево.